Исай Лукодьянов - Очень далекий Тартесс (сборник)
Обзор книги Исай Лукодьянов - Очень далекий Тартесс (сборник)
Исай Лукодьянов, Евгений Войскунский
ОЧЕНЬ ДАЛЕКИЙ ТАРТЕСС (сборник)
ОЧЕНЬ ДАЛЕКИЙ ТАРТЕСС
В древние времена это был большой и богатый город, теперь же это бедное, ничтожное, людьми покинутое место, развалин груда… Но в прежние времена этот город в представлении людей имел такое могущество, такой блеск…
Авиен. Морские берегаОТ АВТОРОВ
— Тартесс? Что-то я не слыхивал о таком городе. Или, может, действие у вас происходит на другой планете?
— Да нет же, читатель, действие происходит на Земле.
Просто об этом городе мало что известно.
— А что же все-таки известно?
— Античные авторы иногда упоминали Тартесс. В древности это был очень богатый и даже могучий город на крайнем западе Ойкумены, как называли греки известный им населенный мир. Тартесс вел в Средиземноморье обширную торговлю металлами, особенно оловом. Вы, конечно, представляете, какое значение для бронзового века имело олово. Тартесситы привозили олово в слитках с Оловянных островов, или, как их называли греки, Касситерид. Это нынешняя Англия.
— Неплохие, видно, были мореходы?
— Да, наверное. А в Тартесс за оловом приходили критские корабли, потом долгое время с ним монопольно торговали финикияне, а их сменили греки из Фокеи.[1]
— Позвольте, а где он, собственно, находился, ваш Тартесс?
— Точно не известно. Но есть предположение, что он стоял на юго-западном побережье Испании. Может быть, в устье Гвадалквивира. Уже в наше время немецкий ученый Шультен производил там археологические раскопки.
— И нашел?
— Нет, читатель, ничего он, к сожалению, не нашел. Если и остались руины Тартесса, то, скорее всего, они под водой. Ведь за два последних тысячелетия уровень океана повысился на два метра. А может быть, опустился берег.
— И Тартесс погиб от наводнения или землетрясения, вы хотите сказать?
— Понимаете, неизвестно. Есть предположение, что его разрушили до основания карфагеняне. Они ненавидели Тартесс, препятствовали его торговле. Даже выставили в Гибралтаре морской дозор и не пропускали в Тартесс корабли греков. Факт тот, что с середины шестого века до нашей эры Тартесс не существует. Что-то там произошло.
— Понятно. И вы, значит, решили на основании этих весьма скудных сведений…
— Простите, еще один существенный момент. Некоторые ученые, и не только древние, полагают, что Тартесс имел какое-то отношение к Атлантиде. Более того, высказывалось мнение, что Платонова Атлантида — это и есть Тартесс.
— Гм, Атлантида…
— Вас это смущает, читатель?
— Из того, что вы говорили, я заключил, что мне предстоит прочесть исторический роман, но если там Атлантида…
— Давайте сразу договоримся: в романе только фон исторический. Плавания фокейцев в Иберию, битва при Алалии, козни Карфагена — все это было. Ну а что касается самого Тартесса — тут мы дали волю фантазии.
— Выходит, это роман лишь отчасти исторический…
— Но главным образом фантастический. Вы правильно поняли. Ну что ж, дорогой читатель, давайте поплывем в Тартесс…
1. ОТ ФОКЕИ ДО ГЕРАКЛОВЫХ СТОЛБОВ
Боги благоприятствовали Горгию. Много тысяч стадиев[2] отделяли его корабль от берегов Фокеи, но люди были живы и здоровы. Корабельные бока, плотно сшитые деревянными гвоздями и дорогими бронзовыми скобами, не пропускали воды: двести талантов[3] свинца пошло на обшивку, чтобы морской червь не источил, не продырявил корабельного днища.
Горгий поднял голову, посмотрел на парус: хорошо ли наполнен ветром.
Ходко бежит корабль, шипит вода, обтекая крутые бока. Восточный ветер дует через все Море с берегов Фокеи, несет корабль к Геракловым Столбам.
Диомед, топая босыми ногами, взбежал на высокую корму, уселся, высыпал на доску горсть разноцветных камешков.
— Сыграем, хозяин?
Горгий не удостоил матроса ответом. Задумчиво теребил бороду, вглядывался в холмистый берег, чуть тронутый зарей. Его горбоносое лицо в слабом свете раннего утра казалось оливковым, ночь запуталась в черной бороде.
— Положи рулевое весло левее, Неокл, — сказал он кормчему. И резко добавил: — Еще, еще, не бойся потерять берег из глаз, там для нас чет ничего хорошего!
Громче заговорила вода под кораблем. За кормой розовые пальцы Эос, предвестницы Гелиоса, отошли вправо. Чистый восход, без тучки. Вот так и держать, так и выйдем к Столбам.
Кормчий смочил палец слюной, подставил ветру. Велел справа парус подтянуть, слева отдать.
Юркий Диомед, управившись с парусом, вернулся на коему. Сгреб пятерней рыжую бородку, состроил за спиной Горгия зверскую рожу. Пожилой кормчий не выдержал, засмеялся. Потеха с этим Диомедом. Вечно кого-нибудь передразнивает. Особенно смешно изображает он аэда. Вытянет руку и, ударяя по ней палочкой, будто плектром по струнам кифары, споет старческим голосом такое, что самый заматерелый разбойник со стыда закроет голову плащом. Про Данаид, например, и их женихов. Или… Да нет, страшно вымолвить. Как только боги терпят, не покарают нечестивца… А однажды обмотался чьим-то длинным гиматием, наподобие женского пеплоса,[4] подложил за пазуху тряпья и пошел но палубе, кривляясь и вихляя бедрами, к стойлу, в котором томилась последняя корова. Это он изображал Пасифаю, жену критского царя Миноса, воспылавшую страстью к быку. Матросы с хохота валялись, глядя, как Диомед простирает руки к корове, хватает ее за жилистые ноги и корчится на палубе, представляя, как грешная царица рожает Минотавра — получеловека, полубыка.
Помрешь с этим Диомедом.
Горгий тоже усмехался в черную бороду, глядя на выходки Диомеда. В тихую погоду часами играл с ним в камешки.
Но теперь, достигнув берегов Иберии, сделался Горгий молчаливым и задумчивым. Стоя на покачивающейся корме, глядит и глядит на дальний берег, на синее море — не видно ли чужого паруса. Роятся в многодумной голове воспоминания о долгом и трудном пути.
А путь и впрямь был нелегок.
Верно, Пелопоннес обогнули и дошли до Керкиры[5] благополучно. Зато потом…
Семь суток полного безветрия между Керкирой и проливом Сциллы и Харибды.[6] Обессиленные гребцы, обливаясь жарким потом и протяжно стеная, не могли уже вырывать тяжелые весла из будто загустевшей воды. А за проливом противный ветер. Медленнее черепахи полз корабль вдоль италийского берега. Когда же доползли до Питиуссы — Обезьяньего острова, что лежит против Кум, — такое узнали…
Полмесяца назад, как рассказали Горгию, у берегов Кирны[7] боевые фокейские триеры сшиблись в морском бою с несметной флотилией карфагенских и этрусских кораблей. Давно уже карфагеняне точили зубы на фокейских мореходов — не давала им покоя торговля греков с богатым Тартессом. И вот, заключив союз с этрусскими морскими разбойниками, напали они на фокейцев. Яростно обменивались неприятельские корабли градом камней из баллист, сваливались бортами, бились врукопашную на палубах. Разошлись поздним вечером, оставив три с лишним десятка кораблей — жаркими факелами горели они в ночи. Не одолели греков карфагенские воины в открытом бою, но слишком велики были потери фокейцев. Пришлось им отступиться от Алалии, отдать Кирну врагу.
Советовали Горгию поворачивать обратно.
— Все равно не пройдешь в Тартесс. Даже если проскочишь к иберийским берегам, к Майнаке,[8] остановят тебя карфагеняне в узком месте, у Геракловых Столбов. Слышь, купец, поклялся Карфаген, что ни один фокейский корабль не достигнет больше Тартесса. Принеси жертвы богам и поворачивай назад.
— Жертвы богам я принесу, — ответил Горгий после долгого раздумья. — Но сворачивать с пути не стану. Запад опасен, но еще большая опасность надвигается на Фокею с востока.
— Персы? — спрашивали колонисты из Кум.
— Персы, — подтвердил Горгий. — Фокее нужно оружие. Много оружия. За этим я и плыву в Тартесс. А дальше — как будет угодно богам.
— Да, да, — кивали колонисты. — Оружие в Тартессе хорошее… О боги, что станется с Фокеей!
Горгий принес богатые дары Посейдону и Аполлону — укротителю бурь — и вышел в море. Упрямо держал на запад. Божественные близнецы Кастор и Полидевк, сияя в ночном небе, указывали ему дорогу. Ужасная двухдневная буря обрушилась на корабль и поглотила бы его, если б не дары, принесенные в Кумах. Она же, эта буря, спасла корабль от этрусских морских разбойников, погнавшихся было за Горгием у острова Ихнусса.[9]
Дальше, за Ихнуссой, был долгий и опасный переход до Островного моста — тысяча шестьсот стадий открытого пустынного моря.
