Дмитрий Лычковский - Когда был Ленин мумией
— Спасибо, тезка, утешил старика, — мысленно поблагодарил Ильич. — Сразу видно — толковый товарищ. Мыслит здраво. Говорит быстро. Действует, надо полагать, так же. Вероятно, из чекистов? Нет, рано впадать в панику, рано. Хотя — а ну как все же вынесут… Вон Коба тоже не верил. И что, где он теперь?! В земле.
Он и не заметил, как уборщица закончила уборку и принялась приводить себя в порядок. Однако даже лифчик, весьма откровенно возвращенный ею на место, не вызвал у Ильича никаких позывов. Было не до баб. Голова его пухла от мыслей, что делать и с чего начать, чтобы добраться до виноватого во всем товарища Вциома.
Подхватив ведро, Маруся пошла к двери, загородив проем своими пышными формами, позвенела ключами и, наконец, щелкнула выключателем. Траурный зал погрузился во тьму. Лежа в этой по-домашнему привычной тишине, Ильич пытался представить, что происходит за стенами мавзолея. Заявления Хуфу, предложение Коли Шайбы, наставления Пирогова, — все это казалось призрачным, совершенно нереальным. Когда кремлевские куранты на площади пробили полночь, Ленин устало смежил набрякшие фрамальдегидом веки — и вдруг провалился в глубокий, настоящий, подлинный сон.
Глава 16. Последний халдей Вавилона
Ему снилась Надя. В Горках. Она сидела в кресле-качалке: толстая, седая, похожая на грозовую тучу, в платье мышиного цвета, но с пионерским галстуком на шее и томиком «Истории краткого курса ВКП(б)» на укутанных теплым пледом коленях. Смотрела на Ильича укоризненно из-под тяжелых, как у ящерицы, век и молчала, не выказывая ни малейшего намерения встать навстречу. Но когда он, уязвленный таким странным поведением жены, закричал: «Надюша, это я, я! Иди же ко мне!», Крупская лишь вскинула руку в пионерском салюте и принялась раскачиваться в кресле, весело болтая ногами-колодами. Быстрее, быстрее, быстрее, — пока кресло вместе с ней не превратилось в смазанный вихрь в виде гигантского веретена, который начал засасывать в себя ближайщие вещи, сорвал и утащил с головы Ильича кепку, а затем взялся и за него самого. Ленин сопротивлялся как мог, с ужасом понимая, что проигрывает вихрю, делая шаг вперед, два шага назад. Вот непреодолимая сила уже сбила его с ног, вот поволокла к себе по полу, на котором почему-то росли пучки травы. Ильич пытался зацепиться за них — безуспешно. И в тот самый момент, когда ноги Ленина уже засосало в бездну, а руки еще пытались вцепиться в пустоту, в самой глубине его пустой черепной коробки прозвучало: «Эх, Вовчик, Вовчик, и дернул же тебя черт реорганизовать Рабкрин…»
— Вовчик, Вовчик… Да очнись ты! — Ильич вздрогнул, открыл глаза, и с облегчением вынырнул из липкого кошмара. Над ним, склонившись к самому лицу, стоял Шайба и жарко шептал, — Вставай, дело есть. Жду в коридоре.
Сообразив, наконец, на каком он свете, Ильич утер лоб, покрывшийся от пережитого кошмара тягучей испариной, и с натугой вылез из саркофага. Немного постоял, привыкая, словно моряк после качки, к вертикальному состоянию, затем проследовал за Шайбой в коридор.
— Давай за мной, тока тихо, — обронил тот.
Довольно долго они шли в кромешной темноте, в которой уголовный, однако, ориентировался прекрасно. Дойдя до какой-то ему одному ему понятной приметы, Шайба скомандовал стоять. Памятуя о коварных ловушках пирамиды, Ильич беспрекословно замер. Шайба погремел коробком, чиркнул спичкой и осветил стену, иссеченую барельефами и египетскими символами. «Где-то тут, — шаря рукой по стене, бормотал он. — Ага, есть!» Он вдавил чуть выдававшуюся из камня морду шакалоподобного Анубиса, и одна из плит с легким скрежетом ушла в пол, открыв узкий лаз. «Давай вперед, быстро…» Ильич встал на колени и, царапнув лысиной о низкий свод, послушно пополз. Шайба, кряхтя, двинулся за ним, не забыв предварительно дернуть за собой торчащий из стены бронзовый рычаг, отчего многотонная плита мигом встала на место.
«Шевели мослами, тут недалеко, — пыхтел он в спину Ильичу. — Метров десять прямо, потом налево, вниз и опять прямо» Ильич выполнил инструкцию, заметив, что лаз постепенно расширяется. Впереди забрезжил неровный свет. «Туда!» Он пополз еще расторопней и почти что ввалился в небольшую, практически пустую — ни статуй, ни каноп, ни саркофагов — погребальную камеру, посреди которой их ожидал, горделиво выпрямившись, маленький высохший человечек.
Ленин уставился на него во все глаза — благо выглядел человечек диковинно. Просторный, до полу, хитон расшит сверкающими звездами. На голове у хозяина камеры красовался высоченный остроконечный колпак, а в руке он сжимал увесистый посох, украшенный сверху золотым яблоком. Похожие костюмы мастерили дети в семье Ульяновых для живых картин, когда собирались представлять старинных звездочетов.
— Принимай гостей, Ассириец! — хохотнул Шайба, отряхивая с коленей желтую пыль. — Ну и глубоко же ты залег на дно. Насилу доползли в твою берлогу.
— Здравствуйте, товарищ Ассириец — поздоровался и Ильич.
— Табия, — ответил тот, огладив рукой бороду, смахивающую на новенький каракулевый воротник и совершенно не вязавшуюся с его сморщенным личиком. — Называй меня Табия.
Выговор у него был какой-то необычный.
— И чем тебе погоняло не нравится? Нормальный кликон — Ассириец. По мне, так Халдей звучит еще хуже, — возмутился Шайба.
— Табия, — упрямо повторил незнакомец.
— Ну и хер с тобой, пускай будет Табия, — миролюбиво сказал Шайба и сел на корточки, привалившись спиной к стене.
— А отчество ваше позвольте узнать? — вежливо поинтересовался Ильич, давая понять, что ему, в отличие от уголовного, не чужд политес.
Приложив руку к груди, Ассириец отчетливо произнес: «Таб-Цили-Мардук, сын Набу-аплу-иддина, потомка Син-или». Ильич смешался. Сходу запомнить было непросто.
— Э-э-э, очень приятно. Рад знакомству, товарищ… Табия. Ленин, Владимир Ильич. Искренне рад!
— Харэ расшаркиваться, — подал голос Шайба. — Времени мало. Давай по делу, Ассириец.
Табия жестом пригласил Ильича присесть на каменную лавку — единственное убранство камеры.
— Мой беспутный друг, — молвил он, величественно указав сухонькой ладонью на Шайбу, — сказал, что ты хотел бы узнать путь в мир живых. Так?
Ильич кивнул, сглотнув набежавшую от волнения формальдегидовую слюну.
— И взамен за то, что я сдерну завесу тайны, — продолжил Табия, — ты обещаешь уничтожить ненавистного Хуфу вместе с его соплеменниками, да будут стерты и навеки преданы забвению их проклятые имена. Так?
— Всегда готов! — не раздумывая, поклялся Ленин.
— Хорошо. Вопрошай.
— Как я могу попасть в мир живых? Только в таком же активном виде, как сейчас — когда могу ходить, говорить, действовать!
— Все зависит от того, кем ты там был.
— Революционером. Вождем мирового пролетариата.
Табия поднял седые кустистые брови домиком и посмотрел на Ленина с любопытством:
— Ты говоришь странное. Я понял только слово «вождь». Ты был вождем? — уточнил он.
— Да.
— Тогда никак. Ни вождям, ни воинам, ни царям боги не даровали права возвращаться из царства теней, мрака и тлена, чтобы менять мир живых. Это удел магов. А ты не маг.
— Ну а вы, товарищ, можете?
— Я — могу. Ибо я последний из великих халдеев Вавилона. А для мага нет границ между мирами. Я могу быть здесь, могу быть там. И, в отличие от тех, чьи имена будут стерты, мне не нужен для этого раб и посредник.
— Может, Вовчик, век на свободе не лежать, — подтвердил Шайба. — Этот колдун покруче фараона и его прихвостней. Если надо, грев наверху получит, маляву передаст. Такой жучара, что хочет, протащит.
— Мой беспутный друг преувеличивает, — скромно поправил Табия. — Не все, а лишь то, что могу унести в руках.
— Да ладно прибедняться, — начал было Шайба, но его перебил Ильич, которому не терпелось убедиться, что маг говорит правду.
— Ну а как это выглядит технически, товарищ? Слова словами, но мы, большевики, верим делу. Не затруднит ли вас воочию продемонстрировать свои способности?
«Блага сень бога Мардука», — пробормотал маг. Он отступил назад на пару шагов и посохом провел вокруг себя круг, который тотчас же вспыхнул синим и ровным, как у газовой горелки, пламенем. Тем же манером Табия начертал на полу в круге два треугольника и оказался стоящим внутри шестиконечной звезды.
— Что бы ты хотел получить в доказательство моего могущества из предметов, которые были дороги тебе в той жизни?
— Ну хотя бы… — Ильич подумал. — Вот, кепку! — И провел по своей лысине.
— Кепку? Это то, что ты носил при жизни на голове? — уточнил маг.
— Да.
— Узри же…
Табия ударил в пол посохом, отчего звезда на полу, горевшая синим пламенем, внезапно полыхнула красным, и, выкрикнув «этемму ашшурбанипал элини», исчез. В воздухе запахло, как после грозы.
