Нил Бастард - Переносчик смерти
Мы отдаем себе отчет в том, что сумеем спасти лишь часть из них, осознаем, что сами рискуем заразиться. Да, безусловно, костюмы, защита и все такое. Однако нам приходится перемещаться от одной палатки к другой. Нет никаких гарантий, что по пути никто из нас не повредит костюм. Надрез, прокол, трещинка — и вероятность заражения моментально увеличивается.
Мы не можем себя обезопасить, введя вакцину. Она действует исключительно на тех, кто уже заболел. У людей, которые сумели избежать заражения, вакцина иммунитет не прививает. Мы все это знаем и уповаем лишь на свою осмотрительность.
Больные на наше появление реагируют по- разному. Одни кричат: «Уберите свет!» Другие настолько обессилены от боли и страха, что вообще не обращают на нас никакого внимания. Третьи же ведут себя крайне агрессивно и пытаются наброситься на нас.
Таких буйных пациентов мало, но они все же есть. Мы вынуждены быть готовы к тому, что в каждой палатке нас может ожидать подобная встреча. Это опять-таки увеличивает степень нашего риска. Ведь защищать себя приходится нам самим.
Никто из охранников, оставшихся здесь, не согласился сопровождать нас в палаточном городке. Несколько комплектов защитных костюмов для них у нас имеется. Но пока они остаются невостребованными. Местные жители, как и беженцы, не верят, что костюмы способны уберечь от заражения.
Я уже слышал, что некоторые туземцы считают вирус Эбола карой, ниспосланной Всевышним. Эти набожные люди отказываются верить в существование действенных средств защиты от Божьей кары.
И все же мы работаем. Делаем прививки всем, кого успеваем застать в палатках живыми, даже если на нас бросаются с кулаками и говорят, что Всевышнего этими уколами не обманешь.
Мы все время напряжены. Нам хочется охватить вакцинацией как можно большее количество людей. Однако при этом едва ли не каждую минуту мы осознаем, что нельзя объять необъятное. Три доктора и несколько смельчаков-волонтеров никак не успеют сделать прививку каждому, кто в этом нуждается.
Мы работаем часы напролет, почти без остановки, после чего буквально валимся с ног от усталости. Короткий перерыв тратим на обработку наших костюмов и скромный обед далеко за пределами городка. Благо что Джулия за рулем и в состоянии отвезти нас в больничную столовую.
Сама больница за эти дни превратилась в некое подобие общежития для тех здоровых беженцев, которые вовремя успели покинуть здешние очаги эпидемии.
Тут же находится и академик Карский. Мы рассказываем ему о состоянии дел с вакцинацией. Он выражает уверенность в том, что положительный результат не заставит себя долго ждать. Мы пытаемся разделить с ним эту уверенность, возвращаемся в палаточный городок. Снова облачаемся в защитные костюмы, чтобы продолжить работу.
— А это еще что такое? — вырывается у меня, когда я смотрю на костюм Христова.
— Где? Что? — удивленно уточняет он, оглядываясь по сторонам.
— Да вот. На плече, — указываю я. — Это трещина?
— Похоже, что она самая, — печальным голосом говорит коллега, получше рассмотрев поврежденный участок костюма. — Это значит, что я подхватил заразу?
— Еще не факт, — озвучиваю я одну из своих любимых фраз. — Какие-нибудь первичные симптомы проявляют себя?
— Нет. Пока все как обычно. Но ты же сам прекрасно знаешь, насколько коварен вирус Эбола. Можно отлично себя чувствовать, а потом резко слечь с пузырящейся кожей и черно-синим лицом.
— Только не паникуй. Ты же знаешь, что пока не будет полной уверенности в том, заразился ты или нет, вакцину мы ввести не можем. Как только что-нибудь почувствуешь, дай знать. Сразу же сделаем тебе прививку.
— Если буду в состоянии сказать что-либо, кроме просьбы убрать свет. — Оптимизма в его словах и интонациях не прибавилось.
Я стараюсь его поддержать. Он надевает другой защитный костюм. Мы снова приступаем к работе.
Я делаю прививки больным, а сам постоянно думаю о коллеге. Регулярно посматриваю на него, пытаясь на глаз определить, нет ли в его поведении чего-нибудь подозрительного. Естественно, он это замечает. Понимает причину моего внимания, пытается отшучиваться. Получается не смешно, но я делаю вид, что по достоинству оцениваю его мрачноватый юмор.
С другой стороны, способность шутить, пусть и по-черному, свидетельствует о том, что Йордан все еще здоров. Мы в своей практике еще ни разу не встречали людей, инфицированных вирусом Эбола, которые пытались бы хоть как-то проявить чувство юмора.
Мы едва успеваем сделать прививки одним больным, как в палаточный городок привозят других. Охватить сразу всех, как и прежде, мы не в состоянии. Поэтому новые смерти неизбежны.
Число трупов никак не уменьшается. Поводов для радости практически никаких.
Мы устаем как собаки. Спим по три-четыре часа в сутки. Почти все время проводим в лаборатории и палаточном городке. Запасы вакцины, с учетом того объема, который мы уже произвели сами на основе концентрата, не бесконечны. Их хватит только на несколько дней. Это по самым оптимистичным расчетам.
Исходя из имеющейся информации о положении дел в оазисе, академик Карский делает неутешительный вывод: число больных будет увеличиваться. Пока мы можем порадоваться лишь тому, что все люди, прошедшие вакцинацию, живы. Правда, явных признаков выздоровления пока не наблюдается.
Это отслеживает преимущественно Джулия. Состояние больных как бы консервируется на том уровне, который был на момент прививки. То есть хуже им не становится, но и улучшения тоже не наблюдается.
Аркадий Федорович комментирует данную особенность в том ключе, что так и должно быть. Явные признаки улучшения обязательно проявятся через пару дней. Не доверять опыту моего наставника не приходится. Но даже он не сможет нам помочь, когда вакцины не останется.
Я беру на себя инициативу и связываюсь по спутниковому телефону с центральным офисом нашей медицинской организации, расположенным в Швейцарии. Быстрота развития событий последних дней, особенно после вспышки эпидемии в оазисе, изрядно замотала нас. Выйти на связь раньше я просто не мог, не было времени. Теперь я вынужден выкраивать его за счет сна, и без того крайне непродолжительного. Ведь, кроме меня, никто этого не сделает.
Звоню. Пытаюсь объясниться. Меня долго переключают с одного чиновника на другого. Наконец-то находится какой-то тип, который изволит меня выслушать.
Я сообщаю ему все свои данные, чтобы меня не считали шутником, поясняю ситуацию со сбитым самолетом, гибелью врачей, вспышкой эпидемии Эбола, заканчивающимися запасами вакцины. Прошу, чтобы прислали новую партию лекарства и концентрата, а также группу специалистов, которые помогли бы нам завершить вакцинацию. Замолкаю и ожидаю реакции представителя центра.
В трубке слышится звук, напоминающий недовольное фырканье.
— Послушайте, — говорит чиновник. — Временное военное правительство официально заявило, что лихорадка Эбола в стране побеждена. По этой причине самолету с экспериментальной вакциной господина Карского было отказано в пересечении границы и посадке в Хардузе.
— Но это всего лишь пропаганда с их стороны! — пытаюсь я вразумить собеседника. — Только здесь, в Эль-Башаре, скопилось несколько тысяч беженцев! Большая часть из них уже инфицирована. О победе над болезнью пока не может быть и речи.
— Вы не горячитесь и не забывайте, с кем разговариваете. — Чиновнику явно не нравится тон, взятый мной. — Возможно, вы и правы. Мировые лидеры тоже не до конца склонны верить заявлениям нового режима, пришедшего к власти в Хардузе. Но у нас действительно не хватает достоверной информации о реальном положении дел с лихорадкой Эбола в этой стране. Даже если там сейчас все так, как вы описываете, мы не в силах принять какие-то меры. Понимаете, мы бы с удовольствием вам помогли. Но страну, по сути, захватили военные. Наши представительства там закрыты. Сейчас на разных уровнях идут переговоры, чтобы как-то исправить ситуацию. Но пока безрезультатно. Международные структуры пытаются найти какой-то выход. Думают, что делать дальше. Потерпите там еще немножечко. Надеюсь, что в течение месяца или двух в этом вопросе наметятся подвижки.
— Да за это время здесь все вымрут! — не сдерживаюсь я.
— С этим я ничего поделать не могу. Страна в изоляции. Раз народ позволил военным это сделать, значит, так ему жить лучше. Это и есть демократия в чистом виде, — отстраненно говорит бюрократ.
В подтексте его реплики мне слышится лишь одно: «Отстань ты от меня, чертов русский. Мне плевать на этих дикарей. Пусть они все там сдохнут».
Я ошарашен. Мне не хватает слов. Прежде чем я успеваю сформулировать свою мысль, мой собеседник прощается и сбрасывает вызов. Несколько минут я молчаливо сижу, держу в руках трубку и стараюсь прийти в себя. Я не нахожу слов, подходящих для выражения эмоций, обуревающих меня, и цежу сквозь зубы несколько нецензурных фраз на великом и могучем русском языке, которые заочно адресую бюрократам, управляющим нашей организацией.
