Вадим Михальчук - Глория
— Пошли, — сказал Артур и мы спрыгнули вниз, проваливаясь по щиколотку в песок.
Мы прошли между двух больших приземистых складов и попали в административную часть порта, расположенную на тихой улочке, параллельно широкой дороге, ведущей в город. Мы остановились перед одноэтажным зданием с красной черепицей на крыше. Широкие каменные ступени вели в этот дом и на них стоял высокий толстый мужчина с сигарой во рту, одетый в штаны на подтяжках, белую рубашку с расстегнутым воротом и черные остроконечные туфли. Он оглядел нас и я испытал странное желание вытянуться во весь рост. Позже я узнал, что этот человек часто производил на всех такое впечатление.
Артур легонько подтолкнул меня и я зашагал по ступеням. Артур и Чарли шли по бокам и мне казалось, что меня ведут под конвоем. Мы остановились на две ступени ниже, чем толстяк.
— Здравствуйте, дон Чезаре, — почтительно поздоровался Артур.
Толстяк кивнул и его взгляд остановился на мне. Чарли толкнул меня в спину и я сказал:
— Здравствуйте, дон.
Доном обычно звали солидного мужчину в летах и вообще человека, достойного уважения, и я понял, что толстяк — важная птица, но не понимал, что это значит для меня.
Толстяк вынул изо рта сигару и ещё раз оглядел меня, наклонив голову, отчего у него появился второй подбородок и он стал похожим на пожилого бульдога. Мне стало смешно, но я сдержался, прекрасно понимая, что Артур три шкуры с меня спустит, если я наломаю дров.
— Значит, это тот малый, о котором ты мне говорил, Артур? — голос его был под стать фигуре — низкий, раскатистый, как раскаты грома.
Или рычание собаки, подумал я и снова сдержался, чтобы не засмеяться.
— Да, дон Чезаре, — ответил Артур.
— Он в курсе?
— Нет, дон Чезаре.
Толстяк прищурившись посмотрел на Артура и в его заплывших жиром глазах мелькнули насмешливые искорки.
— Так значит, ты предоставляешь мне право провести инструктаж самому? — улыбнулся толстяк уголками губ.
— Точно так, дон Чезаре, — улыбаясь, ответил Артур.
Я ни черта не понимал и это начинало меня раздражать.
— Ты знаешь, кого называют «гонец», сынок? — спросил дон у меня.
Конечно, я знал, кто такие гонцы, ведь я четыре месяца не зря провел на улице. Гонцами звали таких же, как я, в возрасте от десяти до пятнадцати лет, работающих курьерами. Они разносили срочную корреспонденцию, почту и посылки по конторам всего Города. Это были скороходы, заменявшие собой телефоны Верхнего Города. Я часто видел их, бегущих по улице с большой белой сумкой за спиной, с белыми повязками на голове и руках. На шее у них была цепь с жестяной бляхой, на которой был выгравирован личный номер гонца. Цепь надевали на них каждое утро и застегивали на замок, ключ от которого хранился у Хозяина. Они имели право передвижения по дорогам и законники никогда не трогали их, даже иногда расчищали дорогу. Это было тяжелой, но хорошей работой. К гонцам всегда относились с уважением, потому что не каждый мог выдержать этот ежедневный бег в любую погоду, это состояние вечно загнанной лошади. Любо работал гонцом два года, он мне рассказывал, у него даже песня была своя, «На бегу» называлась. «Хозяин, я твой верный пёс. Хозяин, есть один вопрос. Что, если я не смогу? Если сдохну на бегу? Пока с тебя не сняли цепь, Ты должен, должен лететь». И я ответил:
— Да, знаю, дон.
Он выпустил облако вонючего дыма.
— Ну-ка, сбегай до конца улицы и обратно. Не заставляй меня повторять дважды.
Я сорвался с места, как ураган. Я бежал, не касаясь земли, я просто летел, иногда задевая ногами почву. Ветер развевал полы моей рубахи, как крылья.
Казалось, не прошло и секунды, как я стоял перед толстяком навытяжку. Он внимательно разглядел меня, не задыхаюсь ли я. Нет, я не задыхался и я видел, как Артур улыбается, глядя на меня, а Чарли, нет вы только подумайте, сам невозмутимый Чарли, смотрит на меня и в его взгляде скользит радость за меня.
Кто вообще не проявил никаких эмоций, так это дон Чезаре. Он ещё раз как следует пыхнул свой сигарой и посмотрел на Артура.
— А был червяк червяком, — удовлетворенно сказал Артур.
Я ухмыльнулся.
Толстяк перевел взгляд на меня.
— Город знаешь? — в его глазах, скользила уверенность, что я не то, чтобы полный недоносок, а так, дебил.
— Знаю, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.
— Знаешь, значит? — сказал он, растягивая свои толстые резиновые губы.
— Знаю.
— Как попасть на Мейфлауэр? — быстро спросил он.
— Северную или южную? — так же быстро спросил я.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на костяшку на счётах — щёлк — в мою пользу.
— Южную.
— Через Старый Форт, Грешем-бульвар, вверх по Лесной три квартала и направо.
Щелк.
— Так, — он потер подбородок, — а в контору «Фабер и Фабер»?
— По Калифор-стрит налево, прямо по Селазар-авеню и направо по Вивендейл.
— А через Мейдок не ближе? — хитро прищуривает он свои заплывшие глазки.
Старый лис захотел меня одурачить, сам ведь прекрасно знает, что Мейдок отгорожен старой крепостной стеной метра в три высотой.
— Ближе, если у вас заимелись крылья, — брякаю я.
Скорость моего языка значительно опережает мою мыследеятельность, как сказал Чарли однажды. Видно, и он об этом помнит: с его стороны я ощущаю увесистый пинок в спину.
Толстяк хитро смотрит на меня и я понимаю две вещи: он не сердится на меня и что он не такой уж медлительный.
Артур делает мне страшное лицо и я говорю:
— Прошу прощения, дон Чезаре.
Дон задумчиво жует сигару, а затем поворачивается к Артуру:
— На язык он быстрый, посмотрим, какой он быстрый на деле.
Он поворачивается ко мне:
— Значит, я беру тебя, сынок. Соображаешь ты быстро, так что посмотрим.
«Посмотрим», я вижу, самое любимое слово здесь, во Фритауне.
— Жалованье сдельно, три дня на работе, четвертый выходной. Опоздал на пять минут — удерживаю из жалованья, опоздал на полчаса — можешь не приходить вообще. Двадцать пять процентов чаевых — мне. Завтра, в семь, чтоб был здесь, как штык. Всё, — весомо завершает он и к нему подбегает весь запыхавшийся, покрытый пылью, гонец в белой рубахе с тёмными пятнами пота на спине.
Артур делает мне знак и я говорю:
— Благодарю вас, дон Чезаре.
Он снисходительно машет мне сигарой, втолковывая что-то мальчишке с сумкой через плечо. Я изображаю что-то вроде поклона и Чарли говорит мне:
— Алекс, подожди нас в сторонке.
Я отхожу в сторонку и прислоняюсь к стене. Толстяк отпускает мальчишку и жестом подзывает к себе Артура и Чарли. Они о чем-то сосредоточенно говорят, потом Чарли протягивает дону листок бумаги, исписанный цифрами. Толстяк внимательно просматривает его, кивает и отдает листок Чарли, затем хлопает Артура по плечу, пожимает ему и Чарли руки и уходит в контору. Артур и Чарли спускаются вниз. Артур останавливается передо мной:
— Ну, что с тобой сделать? — говорит он. — Тут на месте убить или дома разделать на части?
Я молча ухмыляюсь, я понимаю, что он на меня не сердится.
— Я думал, старик его живьём сожрет, — говорит, обращаясь к Чарли.
Чарли улыбается и говорит:
— Он сегодня в настроении.
Артур дожит мне руку на плечо, ухмыляясь, оглядывает меня и говорит:
— «Если у вас крылья заимелись».
Мы смеемся и мне становится легко на душе. Артур смеется и его рука дрожит на моем плече. Отсмеявшись, Артур говорит мне:
— Ну ладно, балбес с крыльями, пошли домой.
— Пошли, — соглашаюсь я с ним.
Мы идём и Чарли негромко говорит Артуру:
— Надо бы ему обувь подобрать, а то сотрёт ноги до крови.
Мне приятно, что Чарли заботится обо мне и я беру его за руку, встряхиваю как следует и бросаюсь вперед с криком «Догоняй!» Я пробегаю несколько шагов, но они не дают мне уйти: Артур хватает меня поперек туловища забрасывает меня за спину, рыча от удовольствия. Чарли улыбается, глядя на нас и говорит:
— Вот балбесы, вот же разгильдяи.
Я повисаю на плече у Артура вниз головой и хохочу, как сумасшедший. Всё кажется таким прекрасным в это утро: безоблачное небо, блестящая вода бухты, крики чаек, режущих острыми крыльями воздух, скрип песка под ногами. Весь мир перевернут и мне интересно смотреть на всё вокруг. Ветер дует с моря, ветер уносит в небо пыль, закипая на дороге мелкими нестрашными смерчами, ветер обдувает мое разгоряченное лицо, ветер раздувает светлое внутри меня, ветер, свежий морской ветер. Мне хочется крикнуть изо всех сил: «Я — живой! Слышите?! Я — живой!!!»
Я встаю рано, торопливо завтракаю, заворачиваю в бумагу два куска хлеба, переложенные ломтиками сала, и бегу на работу. Утром все еще холодно, но я иду быстро и уже скоро мне становится тепло. В порту, перед конторой связи, выстроившись нестройным полукругом, стоит толпа гонцов. Все зевают, морщась от свежего ветра, дующего с океана. Все они перевязывают себя белыми лентами, только я один стою белой вороной. Раздается удар колокола и по высокой мачте над портовой управой взлетает черный шар.
