Питер Уоттс - Бетагемот
— Это... сексуально, — признался он. — Ну, думать о них так.
— Как именно?
— Ну, что они беззащитные. Уязвимые. Я... мне нравится, как они смотрят, когда... это самое...
— Продолжай, — сказал «ТераДруг».
— Когда им больно, — жалобно выговорил Ахилл.
— А, — сказала программа. — Сколько тебе лет, Ахилл?
— Тринадцать.
— У тебя есть друзья среди девочек?
— Конечно?
— И как ты относишься к ним?
— Я же сказал! — прошипел Ахилл, едва не срываясь на крик. — Мне...
— Нет, — мягко остановил его «ТераДруг», — я спросил, как ты относишься к ним лично, когда не чувствуешь полового возбуждения. Ты их ненавидишь?
Ну почему же, нет. Вот Андреа толковая девчонка, к ней всегда можно обратиться, когда надо вычистить вирусы. А Мартин... Ахилл как-то раз чуть не убил ее старшего брата, когда тот стал к ней приставать. Мартин и мухи бы не обидела, а этот мудак-братец...
— Они мне нравятся, — сказал Ахилл, морща лоб из-за парадокса. — Очень нравятся. Они отличные. Кроме тех, кого я хочу, ну ты понял, да и то только когда я...
«ТераДруг » терпеливо ждал.
— Все клево, — выдавил наконец Ахилл, — если только я не...
— Понимаю, — выдержав паузу, заговорила программа. — Ахилл, у меня для тебя хорошее известие. Ты вовсе не женоненавистник.
— Нет?
— Женоненавистник — это тот, кто ненавидит женщин, боится их или считает в чем-то ниже себя. Похоже на тебя?
— Нет, но... кто же тогда я?
— Это просто, — сообщил ему «ТераДруг». — Ты сексуальный садист. Это совершенно иное.
— Правда?
— Секс — очень древний инстинкт, Ахилл, и он формировался не в вакууме. Он переплетается с другими базовыми побуждениями: агрессии, территориальности, конкуренции за ресурсы. Даже в здоровом сексе присутствует немалый элемент насилия. Секс и насилие имеют немало общих нейронных механизмов.
— Ты... хочешь сказать, что все такие же, как я? — На такое он и надеяться не смел.
— Не совсем. У большинства людей имеется переключатель, который на время секса подавляет агрессию. У одних такие переключатели работают лучше, у других хуже. У клинического садиста этот переключатель работает очень плохо.
— И это я, — пробормотал Ахилл.
— Весьма вероятно, — сказал «ТераДруг», — хотя без должного клинического обследования уверенности быть не может. Я сейчас не имею выхода в твою сеть, но предоставлю список ближайших медавтоматов, если ты скажешь, где мы находимся.
За спиной Ахилла тихо скрипнула дверь. Он обернулся и похолодел до костей.
Дверь спальни распахнулась. В темном проеме стоял отец.
— Ахилл, — донесся из вращающейся бездны голос «ТераДруга», — ради твоего же здоровья, не говоря уже о душевном спокойствии, тебе крайне желательно посетить один из наших филиалов. Гарантированная диагностика — первый шаг к здоровой жизни.
«Он не мог услышать», — сказал себе Ахилл. «ТераДруг» звучал в его наушнике, а если бы папа подслушал, наверняка бы вспыхнул световой сигнал. Папа не взламывал программу. Он не мог услышать ее голос. И мыслей Ахилла.
— Если тебя беспокоит цена, наши расценки...
Ахилл почти не задумываясь стер приложение, его сильно мутило.
Отец не шевелился.
Он теперь вообще мало двигался. Невеликий запас топлива в нем выгорел, и он застыл где-то между горем и равнодушием. С падением церкви его яростный католицизм обратился против него же, выжег его изнутри и оставил после себя пустоту. К моменту смерти матери там даже печали почти не осталось. (Сбой лечения, глухо сказал он, вернувшись из больницы. Активировались не те промоторы, тело обратилось против собственных генов. Стало пожирать себя. Сделать было ничего нельзя. Они подписывали отказ от претензий.)
Сейчас папа стоял в темном проеме и чуть покачивался — даже кулаки не сжимал. Он уже много лет не поднимал руки на своих детей.
«Так чего же я боюсь? — удивился Ахилл, чувствуя, как желудок стягивается в узел. — Он знает, знает. Я боюсь, что он знает».
У отца почти неуловимо растянулись уголки губ. Это была не улыбка и не оскал. Вспоминая тот день, взрослый Ахилл Дежарден видел здесь своего рода понимание, но тогда он понятия не имел, что это значит. Он знал лишь, что отец повернулся и ушел в главную спальню, закрыл за собой дверь и никогда больше не упоминал о том вечере.
В будущем Ахилл понял и то, что «ТераДруг», скорее всего, ему подыгрывал. Целью программы было привлечение клиентов, а для этого не стоит тыкать их носом в неприятные истины. Маркетинговая стратегия требует, чтобы клиенту было приятно.
И все же это не значит, что программа непременно врала. Зачем, если правда достигает той же цели? К тому же это было так рационально. Не грех, а дисфункция. Термостат, выставленный с изъяном, хотя его вины в том и нет. Вся жизнь — это машина, механизм, построенный из белков, нуклеиновых кислот и электрических цепей. А когда это машины могли контролировать собственные функции? Тогда, на заре суверенного Квебека, он познал свободу отпущения: Невиновен, всему причиной — ошибка в схеме проводки.
Но вот что странно.
Казалось бы, градус отвращения к себе должен был после этого хоть немного понизиться.
ДОМ БОЛЬНОГО
Джин Эриксон с Джулией Фридман живут в маленьком однопалубном пузыре в двухстах метрах к юго-востоку от «Атлантиды». Хозяйством всегда занималась Джулия: всем известно, что Джин недолюбливает замкнутые помещения. Дом для него — подводный хребет, а пузырь — необходимое зло, существующее ради секса, кормежки и тех случаев, когда его темные грезы оказываются недостаточно увлекательными.
Даже в таких случаях он воспринимает пузырь так же, как ловец жемчуга двести лет назад воспринимал водолазный колокол: место, где изредка можно глотнуть воздуха, чтобы вернуться на глубину. Теперь, конечно, речь скорее о реанимации.
Лени Кларк вылезает из шлюза и кладет ласты на знакомый, до смешного неуместный здесь коврик. В главной комнате темновато даже для глаз рифтера: серые сумерки размываются лишь яркими хроматическими шкалами на панели связи. Пахнет плесенью и металлом, чуть слабее — рвотой и дезинфекцией. Под ногами булькает система жизнеобеспечения. Открытые люки зияют черными ртами: в кладовку, в гальюн, в спальный отсек. Где-то рядом попискивает электронный метроном — кардиомонитор отсчитывает пульс.
Появляется Джулия Фридман.
— Он еще... ой. — Она сменила гидрокостюм на термохромный свитер с горловиной «хомутом», почти скрывающей шрамы. Странно видеть глаза рифтера над воротом сухопутной одежды. — Привет, Лени.
— Привет. Как он?
— Нормально. — Развернувшись в люке, она прислоняется спиной к раме: наполовину в темноте, наполовину в полумраке. А лицом обращается к темноте и к человеку в ней. — Но бывает и лучше, я бы сказала. Он спит. Он сейчас много спит.
— Удивляюсь, как ты сумела удержать его в доме.
— Да, он бы, наверно, даже сейчас предпочел бы остаться снаружи, но... думаю, согласился ради меня. Я его попросила. — Фридман качает головой. — Слишком легко это вышло.
— Что?
— Его уговорить. — Она вздыхает. — Ты же знаешь, как ему нравится снаружи.
— А антибиотики, что дала Джерри, помогают?
— Наверное. Скорее всего. Трудно сказать, понимаешь? Как бы плохо ни было, она всегда может сказать, что без них было бы еще хуже.
— Она так говорит?
— О, Джин, с тех пор, как вернулся, с ней не разговаривает. Он им не верит. — Джулия смотрит в пол. — Винит ее во всем.
— В том, что ему плохо?
— Он думает, они с ним что-то сделали.
Кларк припоминает.
— Что именно он...
— Не знаю. Что-то. — Фридман поднимает взгляд, ее бронированные глаза на миг встречаются с глазами Кларк и тут же уходят в сторону. — Уж слишком долго не проходит, понимаешь? Для обычной инфекции. Как тебе кажется?
— Я сама не знаю, Джулия.
— Может, тут как-то вмешался Бетагемот. Осложнил состояние.
— Не знаю, бывает ли такое.
— Может, я теперь тоже заразилась. — Кажется, Фридман говорит сама с собой. — То есть, я много с ним сижу...
— Можно проверить, если хочешь.
Фридман смотрит на нее.
— Ты ведь была инфицирована? Раньше.
— Только Бетагемотом, — подчеркивая разницу, поясняет Кларк. — Меня он не убил. Я даже не заболела.
— А должна была бы, рано или поздно. Так?
— Если бы не модификация. Но я модифицирована. Как и все мы. — Она натужно улыбается. — Мы же рифтеры, Джулия. Те еще поганцы, нас так просто не взять. Он выдюжит, я уверена.
Этого мало, понимает Кларк. Все, что она может предложить Джулии, — вдохновляющий обман. От прикосновений благоразумно воздерживается: Фридман не выносит физического контакта. Может, она и стерпела бы дружескую руку на своем плече — однако допускает людей в личное пространство с большим разбором. В этом, хотя и мало в чем еще, Кларк чувствует с ней родство. Каждая из них замечает, как ежится другая, даже когда остальным не заметно.
