Ольга Голосова - Преобразователь
— Как, и они тоже? Я говорил «они», когда должен был говорить «мы». Боже, Боже, какая безжалостная ирония. «Интеллект успешно соперничает с человеческим.» Я омерзительная тварь с помойки, благодаря случайному завихрению ДНК вместо четырех лапок ходящая на двух и кушающая с вилочки. Я…
— Я с самого начала верил в тебя. Помнишь, как однажды у нас на даче, в сумерках, ты позвал меня полюбоваться цветущей сиренью. «Какой странный цвет, он переносит нас в прошлое», — сказал ты. А твоя страсть к картинам и красивым вещам? Ты чувствовал их красоту, а не выбирал по ценнику или каталогу, — в голосе Эдика звучала гордость няньки при виде чада, которое наконец поднесло ложку ко рту, а не к уху.
Я слушал его излияния, и перед моими глазами стояла моя мать в черном платье, наглухо застегнутом под самое горло. «Мама, почему ты в черном? — ныл я. — Надень мое любимое, красное». Мать смотрела на меня, как-то нелепо сжимая себе горло, и в ее глазах ужас смешивался с торжеством. «Ты видишь, Сереженька?» — спросила она, замерев. Я не понимал, мы опаздывали на балет «Щелкунчик» в Большой театр. Как я любил эту сказку. Боже мой! Королева Мышильда и ее сыночек…
Я схватил бутылку и отхлебнул прямо из горлышка.
— Алкоголь и другие наркотические вещества тоже стимулируют переход, — заметил Эдик и оглядел меня терапевтическим взором.
— Иди ты…
— Теперь тебе все ясно?
— Нет. Как стало известно про завещание?
— Так твоя мать же бежала из его лаборатории. Понимаешь, у… крыс жесткое клановое общество, где интересы семьи доминируют над личными, родовые — над семейными, клановые — над родовыми, а видовые — над клановыми. Твоя мать принадлежала к очень могущественному клану — одному из древнейших в Европе. В ее роду был… была видящая. Поэтому она должна была вступить в брак и принести потомство только от того, кого выбрал ее клан исходя из генетических предпосылок и имущественных интересов. Клану твоей матери принадлежит контроль над нефтью, добываемой на Ближнем Востоке. Она предназначалась в жены отпрыску другого клана, правящего на Дальнем Востоке. Кланы решили объединить контроль над нефтью. Поэтому…
— Поэтому я тоже сижу на трубе.
— Твоя мать не согласилась с выбором клана, закапризничала, и ее отправили набираться ума-разума к родственникам. Но по дороге она сбежала, случайно попала в одном… притоне, скажем так, в облаву на крыс, периодически устраиваемую Гильдией. Им ведь тоже хочется поуправлять миром. Она солгала о своем имени и, вместо того чтобы в обмен на что-нибудь отправиться к родственникам, оказалась в секретной лаборатории, где над крысами-мутантами ставятся опыты. Бактериологическое оружие, контроль над мутацией и все такое. Как и у нас. Все секретные лаборатории одинаковы, — в голосе моего друга прозвучала тоска по некой Совершенно Особенной Сверхсекретной Лаборатории.
— И кто был ее предполагаемый супруг?
— А сам не догадаешься?
— Александр Яковлевич?
— Естественно. Твой негласный опекун.
— И моя мать была к нему всю жизнь привязана, как каторжник к тачке, — подытожил я.
— Это он спас жизнь ей и тебе, убедив клан, что возьмет ее под свою личную опеку. Своим дерзким и необдуманным поведением твоя мать вызвала гнев сородичей, и они исключили ее из семьи и из клана. Она попала под запрет. Она потеряла все, а если крыса-оборотень изгоняется из стаи, она обречена на гибель. Родовое сознание, слыхал о таком? Стадное животное нуждается в стае, а социальное существо — в социуме. Твоя мать лишилась разом и того и другого, включая деньги, имущество, положение и связи. Она социально умерла.
— Типа гражданской казни Чернышевского?
— Скорее, это похоже на обычаи бедуинов и других дикарей. На харам и табу. Ее не стало. Ее не замечали при встрече, с ней было запрещено разговаривать, ей нельзя было оказать никакой помощи. Те, кто нарушает запрет, сами становятся под запретом. Но ее жених взял ее в свою семью. Конкубинат. У крыс так не бывает, но у людей — сплошь и рядом. Он не мог вернуть ей сородичей, но он ввел ее в мир людей. По-моему, этого она и жаждала всю жизнь.
— А ее смерть?
— При невыясненных обстоятельствах. И не шевели бровью — для нас ее жизнь и смерть тогда не значили ничего. А для Гильдии… Пожалуй, тогда им тоже было наплевать. Но есть еще третьи…
— Подожди. Ты сказал «тогда» — а что изменилось сейчас?
— Крысы ведут архивные записи. Их жизнь коротка — больше пятидесяти живет только тот, чья мутация позволяет большую часть времени находиться в людском обличье. Созданы препараты… превращений не бывает во сне, не бывает под гипнозом, не бывает при подавлении определенных чувств… Чем бесчувственнее ты — тем качественнее твоя жизнь! — вдруг провозгласил Эдик и, наклонив бутылку, зажатую у меня в руке, наполнил стаканчик до краев.
— Так выпьем же за могущество биотехнологий! — он залпом осушил коньяк и занюхал его рукавом.
— Ты не ответил. Что изменилось сейчас? Откуда вы знаете про отца и завещание!
— Откуда-откуда — от верблюда! — Эдик рассмеялся. — Твой опекун не терял времени даром. Он-то лучше всех знал Зою… прости, твою маман, — Эдик прыснул, но поборол веселье. Он выглядел пьяным гораздо больше, чем был пьян: уж я-то навидался на него за свою жизнь.
— Он поднял архивы и нашел пергамент… В нем была странная запись — то ли сказание, то ли легенда. Фиг его разберет — я те чо, филолог, что ли?! — Эдик снова развеселился.
— Ты ближе к телу, как говорил Мопассан!
— Так вот. В нем был мемм… мему… короче, мемуар какой-то. Написан про самку крысы-оборотня, причем ощущение такое, что писали несколько человек. Как будто этой… зверушке удалось родить от человека, и не просто от человека, а от самого Верховного Магистра, который тогда не был Магистром, а был просто человеком. Или не просто, я уже не помню, в чем там суть. А суть в том, что она родила, а он ее прихлопнул. А сынок-то остался! Вот тебе и сказочка! На уровне научной фантастики!
Я вспомнил Машу, и невольная дрожь сотрясла мое тело.
— Ну и что? Черт побери, не томи!
— Томят томизмы, а мудрят — софизмы! — Эдик окончательно решил прикинуться идиотом.
Я показал ему кулак.
Эдик присвистнул и пробормотал:
— А хохмят — хохмизмы.
Но взял себя в руки и продолжил сей досточудный рассказ, от которого больше всего на свете мне хотелось перестать быть.
— Сэр Лозинский не угомонился на этом свитке, а полез в метрики. И что бы вы думали? Зоя оказалась прапрапра- и тэ дэ племянницей этой самой су… пардон, крысы. Ну, которая родила.
— Господи, Эдик, я сейчас тебя прибью! Причем здесь преданья старины глубокой, если я задал тебе конкретный вопрос!?
— А тогдашний Верховный Магистр — прапра- этим, ну, короче, внучком того самого, ну, от которого родила. И ведь имена у них всех были… А я забыл. Все помню, а вот имена — забыл, — Эдик загрустил и, припав к моему плечу, всхлипнул:
— Вот так и нас забудут. Солнышко взойдет — а нас уже нет. И имена наши стерлись. Да и на кой им всем наши имена? — вдруг возмутился он. — Живешь тут, как собака, а еще имена какие-то! Вот зачем тебе имя Ашшурбанипал, а? Вот ответь? Почему я все время забываю день рождения моей собственной жены, а про какого-то Ашшурбанипала должен помнить! Это — свинство! — Эдик обижено всхрюкнул и деликатно высморкал нос в два пальца. Задумчиво оглядев соплю, он брезгливо откинул ее куда-то в сторону. Потом в глазах его мелькнуло вороватое желание вытереть руки о мои джинсы, и я испуганно отодвинулся. Эдик едва не тюкнулся носом в скамейку, но взял себя в руки и вытер их о свои штаны.
— Так вот, начнем с начала. Ab ovo[8], так сказать.
— Не надо сначала. Ты скажи про завещание и отца.
— Раз хамишь — буду молчать, — Эдик искательно заглянул под скамейку, но я спрятал бутылку себе за спину, и он ее не нашел. — А дома меня, между прочим, ждут, — Эдик посмотрел на меня с вызовом и надрывно вздохнул. — Ну, и хрен с ними, подождут еще. Все равно у них нет выбора. И у тебя нет, и у меня нет…
— Эдик! — строго напомнил я.
— Ах, да. Так вот. Короче, твоя мать попала в лабораторию к тогдашнему Верховному Магистру, а по совместительству еще и генному инженеру. Я уж не знаю, что там между ними было, — Эдик пожал плечами с видом пожилой институтки, — но она родила от него. Это точно. Нонсенс! Абсурд! Чудо! И на свет явился ты, малыш! — Эдик с энтузиазмом акушерки обнял меня за плечи.
— Ну, вот что, учительница первая моя, — я вернул его руки к нему на колени. — Тут я уже все понял, хотя, буду откровенен, не понял я тут ни хрена. А завещание, будь оно неладно?
— После пропажи Зои он не перестал быть Магистром. Вообще-то, это пожизненно… И отправился он куда-то на Ближний Восток или в Среднюю Азию. В горячую точку, изобретать оружие и ставить опыты в полевых условиях. Он и ставил-ставил, ставил-ставил, ставил-ставил… Доставился, короче. Плакала моя Нобелевская премия. Да ты сам у нас Нобелевская премия ходячая, — вдруг воодушевился Эдик, и я испугался не на шутку, представив себе, как Эдик путем хитрых манипуляций извлекает из меня мировое открытие.
