Вероника Рот - Мятежная
Он невнятно что-то бормочет, и одними пальцами вытаскивает нож за рукоятку, стараясь не касаться меня.
– Что происходит? – спрашивает Тобиас.
Девушка переглядывается с остальными.
– Извини, но нам приказали арестовать тебя сразу же, как ты появишься, – отвечает она.
Глава 11
Они окружают нас, но не связывают руки, и ведут к лифтам. Я несколько раз спрашиваю, за что нас арестовали, но никто даже не смотрит в мою сторону. Я сдаюсь и иду молча, как Тобиас.
Мы поднимаемся на третий этаж, где нас отводят в небольшую комнату с белым мраморным полом. В ней – никакой мебели, кроме скамейки у дальней стены. У каждой фракции есть комнаты, куда помещают тех, кто может причинить другим неприятности.
Дверь закрывают, щелкает замок. Мы снова одни.
Тобиас сидит на скамейке нахмурившись. Я хожу перед ним взад-вперед. Если он хочет сказать мне, зачем мы сюда пришли, то объяснит, так что я не спрашиваю. Пять шагов вперед, пять назад, в одном ритме. Будто я надеюсь, что движение поможет мне додуматься насчет чего-то.
Если эрудиты не взяли верх над правдолюбами, а Эдвард сказал нам именно это, то зачем правдолюбам нас арестовывать? Что мы им плохого сделали?
Если эрудиты еще не взяли власть окончательно, единственное возможное преступление – сговор с ними. Не сделала ли я чего-то такого, что можно истолковать как сговор? Я сильно прикусываю нижнюю губу. Я застрелила Уилла. И еще нескольких лихачей. Они были под воздействием симуляции, но правдолюбы или не в курсе, или не считают это оправданием.
– Ты не можешь успокоиться, а? – говорит Тобиас. – Ты мне нервы взвинчиваешь.
– Я так сама успокоиться пытаюсь.
Он наклоняется вперед, ставя локти на колени, и глядит в пол между кроссовок.
– Рана у тебя на губе говорит об обратном.
Я сажусь рядом с ним, поджав колени и обхватив их левой рукой. Правая болтается сбоку. Он долго ничего не говорит, и я сжимаю ноги рукой все сильнее. Мне кажется, что чем меньше я стану, тем безопаснее.
– Иногда мне кажется, ты мне не доверяешь, – говорит он.
– Я доверяю тебе, – отвечаю я. – Конечно, доверяю. Почему ты так подумал?
– Просто есть что-то, чего ты мне не говоришь. Я признался тебе в таком…
Он качает головой.
– Я не рассказал бы этого никому и никогда. С тобой что-то происходит, но ты пока молчишь.
– Много чего происходит. И ты знаешь, – отвечаю я. – И, кстати, что насчет тебя? Я тебе то же самое могу сказать.
Он касается моей щеки, запускает пальцы в волосы и игнорирует мой вопрос.
– Если все из-за твоих родителей, – шепчет он, – просто выговорись, и я поверю.
Наверное, в его глазах могло бы быть опасение, учитывая, где мы находимся, но они темны и неподвижны. Они уводят меня в хорошо знакомые места. Безопасные. Там я смогла бы признаться в убийстве одного из его лучших друзей, и я не боялась бы того, как Тобиас потом посмотрит на меня.
Я кладу свою ладонь поверх его.
– Все из-за этого, – слабым голосом отвечаю я.
– Ладно, – говорит он и касается моих губ своими. Мне сводит живот от чувства вины.
Дверь открывается. Появляются несколько человек. Два человека, правдолюбы, с пистолетами в руках, темнокожий правдолюб постарше, незнакомая женщина-лихач. И наконец, входит Джек Кан, представитель Правдолюбия в правительстве.
По меркам всех фракций, он молодой глава фракции, всего лишь тридцати девяти лет от роду. Но для лихачей это – ничто. Эрик стал главой Лихачества в семнадцать. Но, вероятно, именно здесь кроется причина, по которой остальные фракции не принимают всерьез наше мнение и наши решения.
Джек симпатичный, с короткими черными волосами, высокими скулами и теплым взглядом раскосых, как у Тори, глаз. Но, несмотря на приятный внешний вид, его никто не называет очаровательным, вероятно, потому, что он правдолюб, а у них обаяние считается орудием обмана. Я надеюсь, он скажет нам, что происходит, не тратя времени на любезности. Это сейчас многого стоит.
– Они доложили мне, что вы удивились факту вашего ареста, – говорит он низким, но странно невыразительным голосом, от которого, кажется, не будет эха даже на дне пещеры. – Для меня такое означает либо то, что против вас выдвинуто ложное обвинение, либо то, что вы изображаете невиновность. Единственным…
– В чем нас обвиняют? – перебиваю я.
– Его обвиняют в преступлениях против человечности. Тебя обвиняют в пособничестве ему.
– Преступления против человечности? – подает голос Тобиас. Он разозлен. – Каких?
– Мы видели видеозапись атаки. Ты управлял симуляцией, – отвечает Джек.
– И откуда она у вас? Мы же забрали диск с данными, – говорит Тобиас.
– Ты взял одну копию. А вся видеозапись из района Лихачества была передана на другие компьютеры по всему городу, – отвечает Джек. – Мы видели, как ты управлял симуляцией, потом едва не забил ее до смерти, пока она не сдалась. Потом ты остановился, у вас произошло примирение любящих, и вы украли жесткий диск. Единственное этому объяснение таково, что симуляция была окончена, и вы не хотели, чтобы запись попала нам в руки.
Я едва удерживаюсь от того, чтобы расхохотаться. Мой самый героический поступок в моей жизни, единственное, что я сделала стоящего, и они думают, что я работала на эрудитов.
– Симуляция не закончилась, – говорю я. – Мы остановили ее, ты…
Джек поднимает руку.
– Мне неинтересно, что вы будете говорить сейчас. Вы расскажете правду, когда будете допрошены с применением сыворотки правды.
Кристина однажды рассказывала мне про эту штуку. Она призналась, что самое трудное в инициации Правдолюбия – получить укол сыворотки правды и отвечать на личные вопросы перед лицом всех членов фракции. Мне не надо слишком глубоко в себе рыться, чтобы понять, это – последнее, что мне хочется получить в виде укола.
– Нет, ни за что, – возмущаюсь я, качая головой.
– У тебя есть что скрывать? – спрашивает Джек, приподнимая брови.
Я хочу ответить ему, что у любого человека хотя бы с каплей собственного достоинства есть вещи, которые он не открывает никому, но не хочу вызывать подозрений. И просто качаю головой.
– Ладно.
Он смотрит на часы.
– Полдень уже миновал. Допрос пройдет в семь вечера. Не пытайтесь к нему готовиться. Под влиянием сыворотки вы ничего не сможете скрыть.
Развернувшись на месте, он выходит.
– Какой добрый человек, – иронизирует Тобиас.
Вскоре группа вооруженных лихачей сопровождает меня в душевую. Я наслаждаюсь процессом, держа руки под горячей водой, пока они не краснеют, и глядя на себя в зеркало. Когда я жила в Альтруизме, мне не дозволялось часто смотреть в зеркала, а я считала, что за три месяца человек может сильно измениться. Но сейчас мне хватило пары дней.
Я выгляжу старше. Может, из-за коротких волос или из-за того, что все произошедшее застыло на моем лице, словно маска. В любом случае я всегда думала, будет здорово, когда я перестану выглядеть ребенком. Но сейчас я чувствую лишь ком в горле. Я уже не та девочка, которую знали мои родители. И они уже никогда не увидят, какой я теперь стала.
Я отворачиваюсь и ударяю обеими ладонями в дверь, распахивая ее.
Когда лихачи приводят меня обратно в комнату для арестантов, я застываю в дверях. Тобиас выглядит точно так же, как в тот день, когда я впервые его встретила. Черная футболка, короткие волосы, жесткий взгляд. Его внешний вид всегда приводил меня в нервное возбуждение, я помню, как схватила его за руку, за пределами тренировочного зала, всего на пару секунд, и как мы сидели на скалах у расщелины. Как мне не хватает всего того, что было там.
– Есть хочешь? – спрашивает он. Дает мне сэндвич со стоящей перед ним тарелки.
Я беру сэндвич и сажусь. Прислоняю голову к его плечу. Все, что нам остается – ждать. Это мы и делаем. Съедаем все. Сидим, пока не устаем. Ложимся рядом друг с другом на полу, касаясь плечами и глядя в белый потолок.
– Что именно ты боишься сказать? – спрашивает он.
– Все подряд. Не хочу это проживать заново.
Он кивает. Я закрываю глаза и прикидываюсь, что заснула. В комнате нет часов, и я не могу считать минуты, оставшиеся до допроса. Наверное, здесь вообще время не существует. Но я чувствую, что вечер приближается со всей неизбежностью, и секунды давят, будто вдавливают меня в мраморные плитки пола.
Может, время бы протекло быстро, если бы не чувство вины. Ведь я знаю правду, но запрятала ее так далеко, что ее не знает даже Тобиас. Может, мне и не следует бояться, а честность облегчит мою жизнь.
Видимо, я и вправду засыпаю, поскольку дергаюсь, услышав звук открывающейся двери. Входят несколько лихачей. Одна из девушек зовет меня по имени. Кристина расталкивает остальных и бросается на меня, обнимая. Ее пальцы впиваются прямо в рану на плече, и я вскрикиваю.
