Дэниел Киз - Цветы для Элджернона
Я хотел перебить его, но он покачал головой.
— Вчера вечером ко мне пришла целая делегация… Чарли, пойми, я не могу допустить, чтобы моя пекарня прогорела!
Он смотрел на свои руки, на скомканный листок бумаги в них, словно надеясь найти там то, чего раньше не было.
— Прости меня, Чарли.
— Куда же мне идти?
Он посмотрел на меня, в первый раз за время разговора.
— Ты прекрасно знаешь, что эта работа тебе больше не нужна.
— Мистер Доннер, я не знаю никакой другой.
— Давай рассмотрим этот вопрос. Ты уже не тот Чарли, каким был семнадцать лет назад, и даже четыре месяца назад. Ты не объяснил мне, что случилось с тобой. Согласен, это твое дело. Может быть, случилось чудо. Ты стал блестящим молодым человеком, а работать на миксере и разносить заказы неподходящее занятие для блестящего молодого человека.
Несомненно, он был прав, но что-то во мне упорно сопротивлялось его решению.
— Позвольте мне остаться, мистер Доннер. Вы же обещали дяде Герману, что у меня будет работа. Она все еще нужна мне, мистер Доннер.
— Нет, Чарли, не нужна. Если бы это было так, я послал бы всех их к черту и стоял бы за тебя. Но они боятся тебя до полусмерти! Я не могу забывать и о своей семье.
— А если они передумают? Я поговорю с ними. — Разговор зашел совсем не туда, куда хотелось мистеру Доннеру, но я уже не мог остановиться. — Они поймут, — умолял я.
— Ну, ладно, — вздохнул он наконец. — Попробуй, но предупреждаю: ты услышишь мало приятного.
Когда я вышел из кабинета, Фрэнк Рэйли и Джо Карп как раз проходили мимо, и я сразу понял, что Доннер не преувеличивал. Видеть меня было для них слишком большим испытанием.
Фрэнк взял поднос с булочками, я когда я окликнул его, оба обернулись.
— Видишь, Чарли, я занят. Потом.
— Нет, сейчас. Вы избегаете меня. Почему?
Фрэнк, болтун, бабник и жулик, внимательно посмотрел на меня и поставил поднос на стол.
— Почему? Я скажу тебе, почему. Потому что ты стал большой шишкой, всезнайкой, умником! Ты теперь вундеркинд, яйцеголовый. Всегда с книжкой, и знаешь ответы на все вопросы. Ну и что? Думаешь, ты лучше нас? О’кей, проваливай.
— Что я тебе сделал?
— Что ты сделал? Слышишь, Джо? Я скажу тебе, что ты сделал, мистер Гордон. Ты выпендривался со своими предложениями, и теперь мы, все остальные, выглядим бездельниками. Но я скажу тебе еще кое-что. Для меня ты все тот же кретин, каким был всю жизнь. Может, я и не понимаю всяких мудреных слов и названий твоих книг, но это не значит, что я хуже тебя.
— Ага, — кивнул Джо, поворачиваясь, чтобы подчеркнуть этот вывод для появившегося откуда ни возьмись Джимпи.
— Я не прошу вас быть моими друзьями, — сказал я. — Не имейте со мной никаких дел. Только оставьте мне работу. Мистер Доннер сказал, что это зависит от вас.
Джимпи пронзил меня взглядом, с отвращением сплюнул и злобно прошипел:
— Однако крепкие же у тебя нервы! Убирайся к черту! — Он повернулся и тяжело захромал прочь.
Вот так. Все было прекрасно, пока они могли смеяться надо мной и чувствовать себя умниками за мой счет, но теперь они оказались ниже кретина, над которым вдоволь поиздевались в свое время. Удивительным ростом своих способностей я заставил их «я» сильно уменьшиться в размерах и вытащил на свет божий все их недостатки. Я предал их, и за это они возненавидели меня.
Фанни Бирден оказалась единственной, кто не желал моего увольнения, и, несмотря на сильное давление, так и не подписалась под их требованием.
— Но это совсем не означает, — сказала она мне, — что я не замечаю, как сильно ты изменился, Чарли. Ты стал совсем другим! Не знаю, не знаю… Ты был простым, хорошим, надежным человеком, не слишком головастым, зато честным. Что ты сделал с собой, чтобы вот так, сразу, поумнеть? Это неправильно.
— Что может быть плохого в том, что человек хочет стать разумнее, получить знания, понять мир и самого себя?
— Почитай повнимательнее Библию и поймешь, что человек не должен превосходить назначенного ему Господом. Чарли, если ты не сделал ничего такого с дьяволом, например, или еще чего… то, может, еще не поздно отказаться от всего этого? Оставайся таким, каким был раньше.
— Нет, Фанни, все пути уже отрезаны. Я не сделал ничего плохого. Я похож на слепого от рождения, которому позволили увидеть свет. Это не может быть грехом! Таких, как я, скоро будут миллионы. Такое чудо подвластно науке.
Она посмотрела на жениха и невесту, украшавших свадебный пирог, и едва шевеля губами, прошептала:
— Когда Адам и Ева отведали плод с древа познания, то увидели, что они наги, узнали похоть и стыд. Это был грех. После этого врата рая навсегда закрылись для них. Если бы они не поддались уговорам змея, нам не пришлось бы стареть, страдать и умирать.
Больше мне нечего было сказать ни ей, ни другим. Никто не смотрел мне в глаза. Раньше меня презирали за невежество и тупость, теперь ненавидят за ум и знания. Господи, да чего же им нужно от меня?
Разум вбил клин между мной и всеми, кого я знал и любил, выгнал меня из дома. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким. Интересно, что случится, если Элджернона посадить в клетку с другими мышами? Возненавидят ли они его?
25 маяЯ открыл, как человек может начать презирать самого себя. Это происходит, когда он сознает, что поступает неправильно, но не может остановиться. Ноги сами привели меня к Алисе. Она удивилась, но впустила меня.
— Ты совсем промок. Даже с носа капает.
— Дождь. Хорошо для цветов.
— Заходи. Сейчас принесу полотенце, а то схватишь воспаление легких.
— Мне больше некуда идти. Можно побыть у тебя?
— Кофе закипает… Вытрись, а потом поговорим.
Пока она ходила на кухню, я огляделся. Что-то сразу же обеспокоило меня. Кругом чистота. Фарфоровые статуэтки на подоконнике стояли строго в ряд и все смотрели в одну сторону. Подушки аккуратно разложены на софе. Журналы поровну распределены по двум столикам так, чтобы видны были их названия: на одном «Репортер», «Сатердей ревью», «Нэю-Йоркер», на другом — «Мадемуазель», «Хаус бьютифул» и «Ридерс дайджест».
На дальней от софы стене висела репродукция Пикассо «Мать и дитя», а напротив нее — изображение бравого придворного эпохи Возрождения, в маске и с мечом в руке, обороняющего от неведомой опасности перепуганную розовощекую деву… Словно Алиса никак не могла решить, кто она и в каком мире предпочитает жить.
— Что-то тебя давно не видно в лаборатории, — окликнула Алиса меня из кухни. — Профессор волнуется.
— Мне стыдно смотреть в глаза людям. Вроде бы стыдиться и нечего, но я уже несколько дней не работаю, и от этого внутри какая-то пустота — мне не хватает пекарни, печей, друзей… Две ночи подряд мне снилось, что я тону.
Она поставила поднос точно на середину кофейного столика — салфетки свернуты треугольничками, пирожные разложены идеальным кругом.
— Не принимай этого так близко к сердцу, Чарли. Ведь не ты же виноват, что так получилась.
— Пробовал, не помогает. Все эти люди… они были моей семьей. Меня будто вышвырнули из родного дома.
— А тебе не кажется, что это — символическое повторение детских впечатлений? Родители тоже отвергли тебя… отдали…
— Боже мой! Ну зачем вешать на все чистые аккуратные ярлычки? До этого проклятого эксперимента я считал их друзьями! А сейчас мне страшно…
— У тебя есть друзья.
— Это не одно и то же.
— Страх — совершенно естественная реакция.
— Не совсем. Страшно мне бывало и раньше. Я боялся ослушаться Нормы, боялся переходить Хауэлл-стрит — там была одна компания, которая буквально терроризировала меня. Я боялся учительницу, миссис Либби, — она связывала мне руки, чтобы я не играл предметами на парте. Но все это было реально — я знал причину страха, знал, чего именно я боюсь. Теперь все по-другому…
— Возьми себя в руки.
— Ты не сможешь понять меня.
— Чарли, рано или поздно, но это должно было случиться. Ты словно прыгаешь первый раз с вышки, и мысль о том, что спасительная доска вот-вот уйдет из-под ног, ужасает тебя. Мистер Доннер хорошо относился к тебе, и все эти годы у тебя была крыша над головой. Просто удар оказался для тебя слишком сильным.
— Я все прекрасно понимаю, но от этого не легче. У меня нет больше сил сидеть одному в своей комнате. Я бесцельно брожу по улицам, пока не заблужусь… и обнаруживаю, что вернулся к пекарне. А вчера вечером я прошагал от Вашингтон-сквер до Центрального парка и уснул там. Какого черта мне нужно? Чего я ищу?
Чем больше я говорил, тем грустнее становилась Алиса.
— Чарли, а я… могу я тебе чем-нибудь помочь?
— Не знаю… Я как зверь, которого выпустили из чудесной безопасной клетки.
