Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы
— А где ж он находился до этого, Босс, и с чего Вы решили, что это латышско — финское чудо в бешенстве? Чем же Вы ему так насолили? — Круглов. Вот уж кто умеет молчать долго и тщательно. Только сейчас подал голос.
— Сомали. Тюрьма для приговорённых к смертной казни, военных и крайне опасных преступников Эмбене — Гтау. В самой глуши страны. Сущий ад на Земле, Аль Катрас просто отдыхает…
Умри он там, Преисподняя показалась бы ему санаторием. Но он выжил. И он здесь.
— И что, — ему не понравились там питание и уход, и он решил предъявить счёт нам? — Шур насупился, да так, что того и гляди, — лоб и нос склеятся. Редко он бывает довольным жизнью вообще, а тут такое…
— У него есть личный счёт ко мне. Потому как именно я оставил его в этой тюрьме. Когда он начал переходить все разумные границы дозволенного, даже бывалые ветераны порой крестились, — такие он творил мерзости. Всюду, где бы ни был. Умения и право убивать породили в нём вседозволенность. Когда ему поставили это "на вид", он во всеуслышание послал начальство к чёрту. Ему предложили уйти по-доброму и затихнуть. В ответ на это он грохнул троих офицеров, мимоходом поднял в Москве банк, в течение часа сел на самолёт… и отбыл в неизвестном направлении. Его проследили до Гамбурга… а затем он будто растворился в воздухе. Кажется, он везде на несколько шагов опережал всех, кто пытался его остановить. Всплыл он спустя полгода, прислав нам милую открытку из Гвинеи. После этого связался с состоятельными африканскими «корче», оплачивающими все новые и старые «революции» и передел власти на чёрном континенте. И не только там, поскольку интересы нефтяных, кофейных, кокаиновых и алмазных магнатов простираются зачастую гораздо дальше собственной земли. И начал вовсю бесчинствовать.
Например, он мог вырезать деревню и отправить разные части тела детей и женщин бандеролью в Разведывательное управление той страны, где выполнял заказ своих новых патронов на этот раз. Мог в маске дать интервью какой-либо протеррористической газете, рассказывая щекотливые подробности о наших операциях в мире… Похоже, такую театральность ему даже поощряли и оплачивали.
Его дела и то, с какой помпой он обставлял свои «развлечения», стали опасны для Системы. И тогда… Тогда Полковник вызвал меня и приказал "привезти его живым или хоть в медном тазике". Иначе говоря, в случае невозможности взять живым «записать» прямо на месте. То есть уничтожить. Я гонялся за ним восемь месяцев, и в конце концов взял в Порт Элизабет, в ЮАР. Оттуда я направился в Мозамбик, где совершенно спокойно заявился в полицейских участок со связанным Тайфуном, и потребовал оформить его задержание. При мне были «документы» такого плана, что придраться ко мне мог только идиот. Рьяно напрашивающийся на международный скандал.
Однако там меня ждал сюрприз: Тайфун был личностью весьма популярной. И когда вместо того, чтобы "принять и расписаться", полицейские начали молча запирать двери и надвигаться на меня, я смекнул, что мне здесь ничем не пахнет… Короче говоря, чтобы уйти, мне пришлось отправить на тот свет почти десяток полицейских, что по законам этой страны карается смертью почти без суда и следствия. Этой роскоши — быть схваченным и судимым — я позволить себе не мог.
Не буду описывать всех моих метаний по ночному городу, по загаженным трущобам с этим гадом на плече, со стрельбой вслед и прочими сладостями.
Скажу лишь, что в тот раз я ушёл. Чтобы вывезти его из страны, мне пришлось вместе с ним пролежать в кучах гниющих отбросов на окраине столицы неделю, пока утихнет погоня и спадёт накал страстей. Шумиха, поднятая по случаю его поисков, впечатляла. Вероятно, так не искали бы даже самого президента. Деньги везде играют могучую роль, но там, в Африке, я убедился, что они играют не просто РОЛЬ, они значат ВСЁ. И если платят щедро, заказ отрабатывается с пеной безумия у рта.
Мне казалось кошмаром, что на защиту Вилле были подняты по тревоге все полицейские и часть военных сил страны. В конце концов мне, перебив охрану небольшого частного аэропорта, удалось стащить крохотную «моську», добраться до Ист-Лондона и под утро угнать транспорт прямо с экипажем на борту. Когда мы были уже далеко, я подсчитал, что затратил на его «эскорт» почти триста часов.
Всё это время я кормил и поил его буквально с рук, а Вилле и так, и этак пытался уговорить меня отпустить его. Обещал денег. Обещал влияния и власти в вотчине своих заказчиков и покровителей.
Но я лишь почти без сна следил за ним, чтобы не дать ему возможности улизнуть, вырваться. Поскольку знал, что как только он окажется на свободе, наш полёт закончится прямо там, над водами, кишащими акулами.
Даже если я поверю его обещаниям и отпущу у трапа на земле, то на долгие годы рискую оказаться в роли выслеживаемого зверя. Я слишком хорошо за эти годы узнал своего Вилле. И молчал, — всё время, пока под брюхом самолёта плыл Индийский океан. Молчал до тех пор, пока на горизонте не показались Сомали.
Только тогда я смог вздохнуть свободно. Дело было сделано, и я приволок его прямо на порог этой сраной тюрьмы. Поскольку я лично знал её начальника, то в виде одолжения тот согласился «приютить» Вилле, и обеспечить ему более-менее сносное существование. Альтернативой этому была лишь смерть Тайфуна. У меня был приказ уничтожить его, но я…
В тот раз я просто нарушил его. И оставил Вилле жить.
Уходя, я надеялся, что три — четыре года этого ада ослабят и слегка перекуют его. Но не предполагал, что всё закончится так быстро. Перебив свирепых «обезьян» охраны, он ушёл через семь месяцев. Когда Пуэга позвонил мне среди ночи и сказал, что Тайфун ушёл, его голос был растерянным до крайности.
За всю его карьеру, за 25 лет его службы в «вонючке», как называли тюрьму сами надзиратели, никто из неё не сбегал. Вокруг на сотни миль тянется одна из самых гиблых пустынь мира.
И всё-таки он ушёл…
Это демон. Жилистый, одержимый, безумный демон, в совершенстве обученный мною убивать, владеющий всеми видами оружия, — от спички до истребителя, — и приёмами убийства….
Обладатель пачки дипломов и просто гениальный до безобразия тип. Вот что такое Тайфун. Он стократ оправдал свой "ник"…
И теперь он — здесь.
И явно не один.
Насколько я могу судить, у него теперь достаточно сил для того, чтобы зариться на кусок пожирнее нашего.
Я могу сказать ещё одно, — ему не нужны ни мы, ни наши скорбные пожитки. Ему нужен я. Это для него вопрос принципа. Он «просеивал» пространство и события шаг за шагом, метр за метром… Готов поклясться, что его люди были рассеяны повсюду. И они наблюдали. Следили. Сравнивали…
И когда они увидели то, что им было нужно, Вилле об этом узнал первым.
Он понял, что здесь, где-то рядом, находится кто-то, кто так похож на него.
Это стало для него приятным сюрпризом. Он почуял, что где-то здесь почти стопроцентно находится тот, кого он хотел разыскать все эти годы.
…Я снова закурил. Хлебнул воды…
— Он хорошо знает мой, присущий лишь мне одному, «почерк». Поскольку своим умением я учил его. Так гениальный ученик узнаёт работу своего учителя. И что именно из некоторых методов принадлежит лично, и только, моему "перу".
А увидев нас в действии, — что у Радийки, что в ущелье, он окончательно убедился, что это именно я. И я — здесь. Мне же ничего не оставалось, кроме как дать вам тогда в руки то оружие, которым мы и смогли разбить головы нашим «оппонентам». У меня просто не было выбора, если вы понимаете. И Вилле увидел его в действии. И сделал выводы. Не воевать же нам было вилами… — Нафиг я столько всего им тут рассказываю?!
… - Не знаю, для чего именно я ему сейчас понадобился, — убить ли, попросить прощения, выпить мартини за перемирие…, - но он уверен, что я приду. Приду хотя бы потому, что я слишком хорошо знаю его самого, его помыслы. И зная его, я могу с огромной долей вероятности сказать: плевать ему на это «губернаторство». Слишком мелко, слишком пресно для Вилле. Этот чокнутый человек замыслил и желает куда большего, чем быть владыкой полудикого островка по имени Кавказ. И чёрт меня раздери, — он сможет это сделать, если его не остановить…
Я замолчал.
…Не знаю, дышали ли те, кто слушал меня всё это время, но ни единым словом, ни жестом меня не перебил никто. Когда я закончил свой трудный спич, всеобщий ступор продолжался ещё почти минуту. Все словно ждали, что я вот-вот соберусь с силами, восстановлю дыхание и продолжу. И лишь поняв, что моё повествование целиком закончено, послышались робкие покашливания и шевеления. На меня отчего-то старались не смотреть, будто боялись прочесть в моём взгляде нечто такое, что лишит их покоя до конца дней. И только Круглов решился задать эти вопросы:
— Интересно бы знать, где же засел наш новоявленный Бисмарк? Откуда он грозит нам грязным башмаком?
