Владимир Григорьев - Звёздная гавань
В коридорном отсеке сновали озабоченные люди, проносились манипуляторы — работы хватало всем.
В одном из проходов врач носом к носу столкнулся со старпомом.
— Я искал вас, — сказал старпом. — Звонил по видео. Мне сказали, вы на вызове.
— Можно было по биосвязи… А что, вам хуже стало? Я говорил, рано выписали, — встревожился Логвиненко.
— Со мной все в порядке. Я хотел узнать, как проходит заживление ожогов у пострадавших.
Логвиненко махнул рукой.
— Неважно. Медленно очень. Никакие испытанные средства не действуют.
— Антибиотики?
— Не помогают.
— Попробуйте сок трабо.
— Думаете, это мне не приходило в голову? — вздохнул Логвиненко. — Да только проклятые пластинки продырявили контейнер, и весь сок вылился.
Старпом нахмурился.
— Почему не доложили мне или капитану?
— А что толку? Дела не поправишь.
— Попробуем поправить.
— Это как?
— Обратимся к экипажу. Пусть все, у кого сохранилось хоть несколько капель сока трабо, снесут его в медотсек.
— Дельно, — обрадовался Логвиненко, и они разъехались по разным лентам.
На стук врача никто не отозвался, хотя зеленый ромб на входном люке светился — значит, хозяин находился дома.
Слегка встревоженный Дмитрий Анатольевич толкнул люк и вошел в комнату. Штурман, откинувшись, сидел в кресле и, казалось, дремал. Опытный врач, однако, сразу определил, что дело неладно. Он подошел к Орленко. Тот был без сознания.
Вот и не верь после этого предчувствиям!
Штурман был бледен как мел. Правая рука, тянувшаяся к нагрудному карману, застыла на полпути. «Хотел вытащить шарик биосвязи, но не успел», — догадался врач.
По собственной биосвязи он связался с медотсеком и вызвал реанимационный манипулятор. Торпедовидная конструкция через несколько томительно долгих минут влетела в отсек, где обитал штурман, едва не вышибив люк.
— Полегче, полегче, голуба душа, — пробормотал Дмитрий Анатольевич и отошел в сторону, чтобы манипулятор случайно не задел его.
Агрегат тотчас сориентировался на месте и приблизился к Орленко, не дожидаясь команды врача: в своей области он накопил за годы полета уже достаточный опыт.
Панцирь аппарата раскрылся, словно бутон розы, и бесчисленные змеевидные датчики обвили тело штурмана, проникая сквозь одежду.
Дмитрий Анатольевич наблюдал за работой реаниматора, время от времени делая указания. В одной из гибких прозрачных трубок, прильнувших к вене штурмана, врач заметил золотистую жидкость, пронизанную пузырьками. Ни с какой другой жидкостью спутать ее было нельзя.
— Откуда у нас сок трабо? — удивился врач.
— Кок принес.
— Только что?
— Нет, час назад, когда ты был на вызове.
Валентин вздохнул и открыл глаза. Он что-то забормотал. Дмитрий Анатольевич прислушался.
— Оранжерейный… аннигиляционный… астроотсек… камбуз… — бормотал штурман.
— Валя, что с тобой? — сказал врач и взял его за руку.
Штурман вздрогнул, умолк на полуслове. Глаза его забегали по комнате, приобретая все более осмысленное выражение.
— Это вы, Дмитрий Анатольевич? — спросил он слабым голосом.
— Я, я, голуба душа, — обрадованно ответил врач.
Манипулятор подался немного назад. Теперь главную роль играл не он, а врач.
— Я… у себя?
— А где же еще, голуба? Дома ты.
— Я только что здесь появился?
— Как это — только что? — поднял брови Дмитрий Анатольевич. — Мы с ним, — кивнул он на манипулятор, — уже минут двадцать с тобой возимся.
— Неправда! — выкрикнул Валентин… — Зачем вы говорите неправду? Минуту назад меня здесь не было.
— Был, был ты здесь, голуба душа, — спокойно ответил Дмитрий Анатольевич: за свою долгую практику ему пришлось повидать всякое. — Где же тебе еще быть?
— Я… только что — был во всех отсеках «Каравеллы», — запинаясь, проговорил штурман.
— В каких, в каких отсеках?
— Во всех сразу!
— Рассуди сам, голуба. Чтобы объехать все отсеки корабля, тебе не хватит и недели.
— Говорю же — я был в них одновременно!
«Расщепление сознания. Типичная картина», — подумал Логвиненко и покачал головой.
— Что ты чувствовал при этом?
— Не могу я объяснить! — с отчаянием произнес штурман.
— А все-таки, все-таки, голуба, опиши свое состояние, — настаивал врач. — Это очень важно.
Глаза штурмана блеснули. В них снова заполыхал огонь недавно виденного.
— Я наблюдал все отсеки изнутри… одновременно… Они как бы накладывались друг на друга, но не мешались… И я смотрел на них, но как бы чужими глазами. Непонятно?
— Продолжай.
— Я был у астробиологов… Наблюдал Алю близко, как вас сейчас… Но странно — она показалась мне чужой, незнакомой. Как бы существом с другой планеты.
— А другие?
— И другие были чужими.
— Что скажешь, голуба? — обратился Дмитрий Анатольевич к манипулятору.
Однако машина безмолвствовала: в ее диагностической памяти, в ее картотеке подобных признаков болезни не значилось.
Врач прошелся по комнате.
— Ну а что же ты делал там, во всех отсеках… одновременно?
— Только одно. Меня интересовало, как работа каждого отсека влияет на курс «Каравеллы». Но, понимаете, Дмитрий Анатольевич, это интересовало не меня, а кого-то постороннего, который смотрел на окружающее моими глазами.
— Нет худа без добра. Выходит ты, голуба душа, побывал сразу во всех отсеках… — попытался обратить все в шутку врач.
— И не только в них.
— А где ж еще?
Рассказ штурмана врач выслушал с величайшим вниманием, а манипулятор по его знаку записал сбивчивую речь Орленко на магнитную пленку.
Штурман рассказывал, закрыв глаза.
…Стая быстрых капель приблизилась к роще. Закружила хороводом вокруг деревьев. Быстрее, быстрее, еще быстрее! В ритме вращения сонмища капель знаки на коре стали изменяться все быстрее. Теперь штурман мог бы поклясться, что эти знаки, за которыми он еле поспевал следить, напоминают ему цифры и математические символы, которыми пользуются земляне.
Внезапно с одной из веток сорвалась молния. Жало ее было нацелено в стремительно пролетающую мимо каплю. Валентин вскрикнул: ему показалось, что комочек живой плоти будет сейчас убит наповал, испепелен, повержен наземь. Но нет! Несмотря на то что острие молнии угодило прямо в каплю, та как ни в чем не бывало продолжала кружиться вокруг дерева.
С других ветвей стали срываться точно такие молнии, каждая ударяла в пролетающую каплю, и ни одна из них не погибла…
Штурман умолк.
— А потом? — спросил врач.
— А потом я потерял сознание, — сказал Валентин. — И очнулся только благодаря вам. И ему, — показал он на реаниматор.
— Ты пока успокойся, голуба душа, — сказал Дмитрий Анатольевич. — В твоем положении волноваться крайне вредно. А воображение у тебя живое. Тот случай, когда поэт сказал: «Как часто силой мысли в краткий час я жил века, и жизнию иной, и о земле позабывал…»
Штурман оживился:
— Кто это?
— Угадай! — сказал Дмитрий Анатольевич, обрадованный возможности как-то отвлечь Валентина.
— Сейчас попробую, — сосредоточился штурман. — Сначала нужно определить эпоху, в которую были написаны стихи. Хотя бы приблизительно. Ну, это несложно. «…И о земле позабывал…» — повторил он задумчиво.
— Ну, ну! — подзадорил врач.
— Речь идет о том, что автор мог позабыть землю, взятую в целом, как планету. Значит, стихи написаны уже в космическую эру, после полета Юрия Гагарина. Верно?
— Сначала тебя дослушаю.
— А, знаю. Это Либун написал!
— Либун? — Врач чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Вы что, кока нашего не знаете?
— А разве он пишет стихи?
— Откуда мне знать? — слукавил Валентин и пожал плечами. — Это только предположение.
— С тем же успехом ты бы мог предположить, что это сочинение Тобора, — проворчал Дмитрий Анатольевич.
— Значит, я не угадал, — подытожил Валентин. — Пойдем дальше. Судя по лексике, это вторая половина XX века, так мне кажется. Кто же это? — Орленко назвал несколько фамилий.
Врач развел руками.
— Промазал, голуба душа. Пальнул в белый свет, как в копеечку. Стихи написаны задолго до космической эры, до запуска первого искусственного спутника Земли.
— Они написаны…
— В первой половине XIX столетия. И стыдно тебе, голуба, не знать их. Автор — великий русский поэт Михаил Лермонтов.
— Не может быть!
— Почему?
— Потому что у автора чисто космическое мышление, — пояснил Валентин.
— И тем не менее это так… Ну, что, голуба, в медотсек поедем?
Штурман молитвенно сложил руки.
— Дмитрий Анатольевич, давайте, я здесь останусь. У вас ведь и так, наверно, нет ни одного свободного местечка.
