Стивен Кинг - Противостояние.Том I
И дело тут не только в заботе о ней и ее первом ребенке (она полагала, что и не последнем). Ее влекло к Стю, особенно после Джесса Райдера, и чем дальше, тем больше. Стю был спокойным, умелым, а главное, он не был тем, кого ее отец назвал бы «двадцатью фунтами дерьма в мешке, рассчитанном на десять».
Его тоже влекло к ней. Это она знала прекрасно, поняла это с того самого завтрака Четвертого июля в безлюдном ресторанчике. На мгновение — всего лишь на одно мгновение — их взгляды встретились, и полыхнуло жаром, словно тебя дернуло током и в тело впились крошечные иглы. Ей казалось, Стю тоже понимает, как обстоят дела, но он выжидал, давая ей возможность самой принять решение, когда придет время. Сначала она была с Гарольдом, следовательно, она — вещь Гарольда. Мысль, типичная для вонючего самца, но она боялась, что вокруг нее прежний мир, где снова господствуют вонючие самцы, по крайней мере пока.
Если бы только нашелся кто-то еще, кто-то для Гарольда, но никого не было, а она опасалась, что не сможет долго ждать. Она вспомнила тот день, когда Гарольд в своей не уклюжей манере попытался заняться с ней любовью, попытался навсегда утвердить свое право на собственность. Как давно это было? Две недели назад? А кажется, что больше. Все прошлое кажется сейчас более далеким. Оно словно растянулось как размякшая ириска. Из-за этой тревоги по поводу Гарольда, к которой примешивался страх перед тем, что он может сделать, если она действительно уйдет к Стю, и из-за своей боязни снов она никогда не сможет заснуть.
На этой мысли она задремала.
Когда Фрэнни проснулась, было еще темно. Кто-то тряс ее.
Она вяло запротестовала — ее сон был спокойным, и в первый раз за всю неделю ей ничего не снилось, а потом нехотя, с трудом проснулась, думая, что уже утро и время отправляться в путь. Но почему они хотят ехать затемно? Когда она уселась, то увидела, что даже луны не было.
Тряс ее Гарольд, и он выглядел напуганным.
— Гарольд? Что-нибудь случилось?
Она увидела, что Стю тоже на ногах. И Глен Бейтман. Перион стояла на коленях поодаль, возле остывшего костра.
— Это Марк, — сказал Гарольд. — Ему плохо.
— Плохо? — переспросила она, а потом с другой стороны круга золы, где опустилась на колени Перион и стояли еще двое мужчин, раздался стон. Фрэнни почувствовала, как внутри нее черным столбом поднимается ужас. Больше всего они боялись болезни.
— Это не… не грипп, а, Гарольд?
Ведь если Марка с запозданием свалил Капитан Скороход, это означало, что такое может произойти с каждым из них. Может быть, микроб все еще болтается где-то здесь. Может, он даже подвергся мутации. Чтобы лучше тебя сожрать, моя дорогая.
— Нет, это не грипп. Ничего общего с гриппом. Фрэн, ты ела вечером консервированные устрицы? Или, может быть, днем, когда мы останавливались перекусить?
Она попыталась вспомнить, но мозг ее еще полностью не очнулся от сна.
— Да, я ела их оба раза, — сказала она. — Они были вкусные. Я люблю устриц. Это что, пищевое отравление? Он отравился, да?
— Фрэн, я только спрашиваю. Никто из нас не знает, что это такое. У нас нет врача. Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке?
— Все нормально, только спать хочется. — Но ей не хотелось. Уже нет. С другой стороны лагеря послышался еще один стон, словно Марк обвинял ее в том, что ей хорошо в то время, как ему плохо.
— Глен думает, это может быть аппендицит, — сказал Гарольд.
— Что?
Гарольд лишь болезненно улыбнулся и кивнул.
Фрэн встала и пошла туда, где собрались все остальные. Гарольд унылой тенью поплелся за ней.
— Мы должны ему помочь, — сказала Перион. Она произнесла эту фразу механически, словно повторяла ее уже много раз раньше. Она непрерывно переводила глаза с одного на другого, и они были полны такого ужаса и такой беспомощности, что Фрэнни снова почувствовала себя виноватой. Ее мысли эгоистично перекинулись на ребенка у нее под сердцем, и она попыталась отогнать их прочь. Неуместные или оправданные, но они не уходили. «Уберись от него подальше, — закричала какая-то часть ее рассудка. — Уберись подальше прямо сейчас, он может быть заразным». Она взглянула на Глена, казавшегося в ровном тусклом свете переносного фонаря бледным и разом постаревшим.
— Гарольд говорит, что, по-вашему, это — аппендицит? — спросила она.
— Не знаю, — расстроенно и испуганно ответил он. — Симптомы похожие, это точно; у него поднялась температура, живот твердый и вздутый, ему больно, когда до него дотрагиваются…
— Мы должны ему помочь, — опять повторила Перион и разразилась слезами.
Глен дотронулся до живота Марка, и глаза у того, мгновение назад мутные и полузакрытые, широко распахнулись. Марк закричал. Глен отдернул руку так, словно положил ее на раскаленную плиту, и перевел взгляд с Гарольда на Стю, а потом обратно на Гарольда. В его глазах читалась плохо скрытая паника.
— Джентльмены, что вы можете предложить?
Кадык Гарольда ходил ходуном, словно что-то застряло у него в глотке и душило его. В конце концов он выпалил:
— Дайте ему аспирин.
Перион, уставившаяся сквозь слезы на Марка, круто обернулась к Гарольду.
— Аспирин? — спросила она тоном, полным яростного изумления. — Аспирин? — На этот раз она уже выкрикнула это. — И это лучшее, что ты можешь, придумать со всем твоим всезнайством? Аспирин?
Гарольд засунул руки в карманы и глянул на нее несчастными глазами, принимая упрек.
Стю произнес очень спокойно:
— Но Гарольд прав, Перион. Сейчас аспирин — это лучшее, что мы можем сделать. Который час?
— Вы не знаете, что делать! — крикнула она им. — Почему вы не признаетесь в этом?
— Четверть третьего, — сказала Фрэнни.
— А если он умрет? — Пери убрала прядь темно-каштановых волос с распухшего от слез лица.
— Отстань от них, Пери, — тусклым, усталым голосом произнес Марк, и все застыли от изумления. — Они сделают все, что смогут. Если будет все время больно, как сейчас, то мне лучше и в самом деле умереть. Дайте аспирин. Дайте что угодно.
— Я принесу, — откликнулся Гарольд, явно желая убраться подальше. — У меня есть в рюкзаке. Суперсильный… Экстра, — добавил он, словно надеясь на одобрение, и припустил чуть ли не бегом.
— Мы должны помочь ему, — вернулась к своему прежнему заклинанию Перион.
Стю отвел Глена и Фрэнни в сторонку.
— У кого какие идеи? — тихо спросил он. — Скажу сразу, — у меня нет никаких. Она взъелась на Гарольда, но его идея с аспирином была раза в два лучше всего, что мог предложить я.
— Она просто расстроена, вот и все, — сказала Фрэн.
Глен тяжело вздохнул.
— Может, это проста кишечник. Съел слишком много грубой пищи. Может, ему подвигаться как следует, и все пройдет.
Фрэнни отрицательно покачала головой.
— Вряд ли дело в этом. Тогда у него не поднялась бы температура. И наверное, живот бы так не вздулся.
Живот выглядел так, словно там за ночь выросла опухоль. От этих мыслей Фрэнни стало дурно. Она не помнила, когда последний раз (исключая ночные кошмары) была так напугана. Что там говорил Гарольд? У нас нет врача. Вот она, голая правда. Ужасная правда. Господи, как же это все вдруг навалилось на нее и смело все вокруг. Как жутко они одиноки. Как страшно далеко ушли они по этой натянутой проволоке, и кто-то забыл закрепить страховочную сетку. Она перевела взгляд с напряженного лица Глена на Стю. Она видела глубокую тревогу на лицах обоих, но ни на одном не читалось ответа.
Позади них снова закричал Марк, и Перион ответила ему эхом, словно почувствовала его боль. Фрэнни подумала, что в каком-то смысле так оно и было.
— Что же мы будем делать? — беспомощно спросила она.
Она думала о ребенке, и снова и снова в голове у нее вертелся один и тот же вопрос: «Что, если понадобится кесарево? Что, если понадобится кесарево? Что, если…»
Позади нее Марк снова издал крик, словно какое-то жуткое пророчество, и на какое-то мгновение она возненавидела его.
Они смотрели друг на друга в трепещущей темноте.
Из дневника Фрэнни Голдсмит6 июля, 1990
После недолгих уговоров мистер Бейтман согласился поехать с нами. Он сказал, что после всех его статей («Я писал их заумными словами, чтобы никто не догадался, как они примитивны», — признался он) и двадцати лет, в течение которых он морил студентов скукой на первом и втором курсах, не говоря уже про циклы «Социология нетипичных поведений» и «Сельская социология», он решил, что не может упустить такую возможность.
Стю пожелал узнать, что за возможность тот имеет в виду.
— Я думал, это будет очевидным, — сказал Гарольд в своей НЕВЫНОСИМО НАПЫЩЕННОЙ манере (иногда Гарольд может быть душкой, но порой бывает и чванливым сопляком, и сегодня он был как раз последним). — Мистер Бейтман…
