Евгений Лотош - Корректор. Книга третья: Равные звездам
– Ну, тогда переводи, и переводи точно! Готов?
– Кара, ты меня пугаешь, – негромко заметила Цукка. – Может, остынешь сначала немного?
– Рис, передай им мои слова, – Карина не обратила на слова подруги никакого внимания. – Маяка – зло и мерзость перед лицом… э-э-э, духов. Тот, кто выращивает ее, виновен в убийстве так же, как виновен человек, ударивший другого ножом. Перед лицом богов я заявляю: выращивающие маяку правосудия недостойны и не имеют права его искать! Все остается как есть. Господин Кучум не получит свои деньги и должен забыть о справедливости и несправедливости. Путь оба уходят домой и передают всем мои слова: тот, кто выращивает маяку, проклят перед богами, и очиститься может, только уничтожив все ее запасы и никогда больше не выращивая ее! Я сказала.
Часть зевак вокруг площади, очевидно, понимающих общий, возбужденно загалдела еще до того, как Панариши закончил переводить. Господин Мамай принялся что-то втолковывать остальным старейшинам. А когда шаман закончил, зашумели и остальные. Смуглые лица истца и ответчика посерели. Они на четвереньках попятились, потом дружно развернулись, вскочили на ноги и пустились наутек. Свидетели рысцой потрусили за ними.
– Что-то мне подсказывает, что Дракону твои слова очень не понравятся, – философски заметила Цукка, присаживаясь на корточки рядом с шаманом. – Спорим, что господин Дурран прибежит выяснять отношения не позже, чем через час? Рис, что скажешь?
– Что несколько преждевременно… – под нос пробормотал тот, но тут же встрепенулся. – Кара, ты понимаешь, что для местных жителей маяка – практически единственный способ заработать деньги? И что если они ее дружно начнут уничтожать, то останутся без самого необходимого. Они даже котелки с масляными лампами покупать не смогут.
– Ты мне сам сказал решить, – Карина внезапно потухла и сгорбилась. – Я решила. Прости, Рис, но если ты хочешь делать по-своему, делай сам. Я не кукла на ниточках, чтобы ходить по чужим тропинкам. Наркотики – зло. Котелки и лампы местных жителей – чьи-то смерти там, у нас дома. Не проси у меня сочувствия для тех, кто выращивает маяку, не дождешься.
– А я разве сказал что-то против? – удивился Панариши. – Просто мне хотелось, чтобы ты осознавала все причины и следствия, связанные с твоими поступками. Ты решила – и замечательно. Боюсь только, последствия окажутся… забавными.
– Возможно, но вряд ли более забавными, чем ты сам, Рис, – Цукка повернулась к нему так, что их лица оказались вровень. – Ты не надейся, мы не забудем, что за тобой должок.
– Должок?
– О себе рассказать ничего не хочешь?
– Торопишься, Цу, – непонятно усмехнулся шаман. – Кара, у тебя, между прочим, еще одна проблемка есть. И уж ее-то ты точно сама себе организовала, за язык никто не тянул.
– Что? Ты о чем?
– О том, – Панариши кивнул в сторону оживленно общающихся между собой старейшин. – Я попросил их подождать, пока ты не свершишь суд. Теперь их очередь.
– Только не говори, что и они меня о чем-то просить хотят! – безнадежно сказала Карина. – Им-то что нужно?
– Как мне помнится, тебе от них кое-что нужно. Сан Мамай! – Панариши махнул рукой. – Сама Карина готова вас выслушать.
Старейшины нерешительно переглянулись и робко приблизились. Еще раз переглянувшись с товарищами, староста деревни подергал себя за бороду, и тяжело вздохнул.
– Момбацу сама Карина! – неуверенно начал он. – По поводу твоего приказа… женщинам ходить простоволосыми…
– Ну? – сумрачно спросила Карина. – Что не так?
– Пожалуйста, скажи, что мы можем оставить все, как раньше! – взмолился Мамай. – Испокон веков наши женщины открывали свои лица и волосы только мужьям и близким родственникам. Открыть лицо постороннему – позор на весь мир! От лица деревни прошу – не отдавай наших женщин на осмеяние!
Внезапно Карине стало смешно. Так смешно, что она едва удержалась от неприличного хихиканья. Она уже напрочь забыла про свою вчерашнюю вспышку, но сейчас смесь почтительного преклонения и мучительного стыда на лицах стариков живо воскресила в памяти ее вчерашнее настроение. Значит, полагаете, что я Избранная Дочь? Или великий шаман? Ну, ребята, я вам покажу, что такое культ личности! Придется вам или учиться думать самостоятельно, или подчиняться моим капризам.
– Весь мир, господин Мамай, полагает, что женщина ничуть не хуже мужчины, – холодно сказала она так, чтобы ее слышали все зеваки. – Только в ваших краях ее почему-то заставляют прятаться от мира, как какое-то неприличное животное. Я требую, чтобы кубалы и головные платки были ликвидированы. С сегодняшнего дня. Ты понял меня, господин Мамай?
– Я понял тебя, момбацу сама Карина, – уныло подтвердил Мамай. – Мы сделаем, как ты велишь. Я соберу людей на площади. Только, прошу тебя, объяви им сама, а то мужчины побьют нас.
– Как скажешь, – царственно кивнула Карина. – Собирай народ, а я скажу.
Старейшины, закланявшись, развернулись и быстро пошли, почти потрусили в сторону площади.
– "Собирай народ, я а я скажу!" – весело передразнила ее Цукка. – Кара, в тебе словно два разных человека уживаются. Одна – застенчивая девица, которая боится людей, словно кролик удава. Другая – командирша, которая Мати сто очков вперед даст.
Карина дернула плечом и ничего не ответила.
– На самом деле человек в ней один и тот же, – задумчиво проговорил шаман, поднимаясь с корточек. – Только чтобы пробудить в ней командирские качества, следует дать ей хорошего пинка. Или как-то еще разозлить. А без того она предпочитает сражаться с чудищами и вообще тащить весь мир на своих плечах в одиночку. Знаешь, Цу, напоминает она мне одну женщину – Элизу, паладина Курата в приморском…
Он резко осекся.
– После воспоминания, – ровно произнес он. – Шаху, – он бросил взгляд на с интересом наблюдающего за сценой Шаттаха, – как настроение?
– Как и с утра. Не волнуйся, Рис, мы не передумали, – он широко ухмыльнулся. – В конце концов, такая возможность для профита открывается! Торгаш вроде меня за нее удавится.
– Только поаккуратнее с рекламными акциями, – хмыкнул в ответ Панариши. – Ну что, великолепные момбацу самы, двинулись на площадь?
– Двинулись, – согласилась Цукка. – Кара, хочешь, я тебе в ухо нашептывать стану? А то ты опять чего-нибудь не то скажешь.
– Сама скажу, – буркнула Карина. Веселье ушло так же внезапно, как и нахлынуло, и теперь в животе у нее медленно собирался холодный тяжелый комок. Пойти наперекор общественному мнению, пусть даже заведомо неправому… Или правому? На свой манер? В конце концов, в Княжествах, да и в Северном поясе представления о приличиях от катонийских заметно отличаются. Почему здесь правила не могут соблюдаться иначе?
Нет. Приличия – одно. Унижение, превращающее женщину в безликую безголосую фигуру, совершенно иное. Если подумать, то сокрытие лица может играть защитную роль в примитивных обществах, где сильный самец всегда может отобрать привлекательную самку у слабого. Но что за общество, в котором приходится прибегать к таким мерам? Если она хочет сделать из Муммы приличное место…
А она хочет?
Максимум через пару недель их с Цуккой судьба решится – или их убьют, или отпустят домой. В предположении, конечно, что сумасшедший Шай не соврал и не передумает. В любом случае ее здесь не станет – а местным здесь жить и дальше. Не случится ли так, что изменения, которые случатся из-за нее, только ухудшат их положение? И потом, какое у нее вообще есть право что-то менять? Она здесь всего лишь временный гость, не понимающий и сотой доли обычаев и привычек. Местные пути неведомы для нее, и, пытаясь спрямить кажущуюся кривой тропку, она рискует угодить в непролазную топь.
Еще не поздно отказаться. Она потеряет лицо – ну и что? Какое ей дело до того, что о ней подумают? Она не знает аборигенов, они не знают ее, и когда она исчезнет из их жизни, останется только изустно передаваемая история, в которой все равно все переврут до неузнаваемости. Какое ей дело до их мнения?
А Панариши? А Шаттах? А Тамша, бесправная, до срока увядшая дорея, которой так никогда и не суждено выйти замуж? Бездомная бесправная Тэйсэй, которой через два-три года предстоит спрятать тихую застенчивую улыбку под бесформенным капюшоном женского платья? Они ей тоже безразличны?
– Кара! – встревоженная Цукка потрясла ее за плечо. – Ау! Ты с нами? Где ты мыслями витаешь? Может, ну ее, твою идею? Серьезно, если раздумала, не надо.
– Рис, – Карина в упор посмотрела на шамана. – А что ты думаешь по этому поводу? Должна ли я заставлять местных женщин избавляться от кубал? Ты здесь родился, ты лучше знаешь местные привычки. Все действительно так плохо?
– Каждый поступок имеет свои корни и свои плоды, Кара, – серьезно сказал шаман. – Корни твоего я вижу отчетливо. Плоды… пока нет. Я родился не в здешних краях, на моей родине женщины лицо не скрывали. Я вижу, что ты начала сомневаться. Сомнение – очень полезная вещь, оно предостерегает нас от ошибок. Но ты не должна позволять ему стать главным чувством в своей жизни. Время сомнений рано или поздно проходит, и наступает время Та, когда следует принимать окончательное решение и следовать ему без раздумий. Как я уже говорил тебе, бежать от ответственности нельзя. Другие в конце концов примут решение за тебя, и не факт, что оно тебе понравится. Ты – сильная мира сего, нравится оно тебе или нет, и ты не имеешь права прятаться от окружающих проблем. Решай и действуй.
