Дмитрий Казаков - Черное знамя
Громогласные ораторы, выступающие чуть ли не на каждом перекрестке…
Вездесущие плакаты, крикливо настаивающие «Мы или катастрофа!»…
Чучела «врагов народа», лупцуемые палками и сжигаемые при стечении народа…
Избиение неизвестными кандидата от конституционно-демократической партии, прилетевшая из толпы в лицо самому Чернову, лидеру эсеров гнилая помидорина, сведшая на нет эффект его блестящей речи.
Интересно, что пишет Штилер, возглавивший только что созданный отдел.
До сего момента пропаганда была отдана на откуп губернским вождям, директорат в нее практически не вмешивался, разве что требовал печатать наиболее важные речи вождей, в особенности Огневского.
Письмо оказалось посвящено принципам, по которым с сегодняшнего дня должна работать вся связанная с ПНР пресса…
«Лицо политики меняется каждодневно, но направление пропагандистской линии может изменяться только медленно, исподволь. Политика может и должна шагать напрямик, срезая углы, но пропаганда не будет за ней поспевать. Пропаганда не в силах поддерживать и объяснять каждый политический шаг каждого дня. Она работает в целом на генеральный курс, а тот может определяться лишь центральными органами партии, и в первую очередь ее вождем…».
Севка колотил по клавишам пишущей машинки, сочиняя очередной фельетон, но треск и позвякивание не мешали Олегу читать – про три основных способа, с помощью которых любая идея может быть внесена в сознание масс: краткое бездоказательное утверждение, постоянное, назойливое повторение и самопроизвольное, основанное на эмоциях заражение.
Если последнее не возникает, то считай, что вся работа пошла насмарку, никто из читателей ни в чем не убежден.
– Ну что там? – спросил Севка, когда письмо легло сверху на кипу уже прочитанных бумаг.
– Проклятье, кончились времена развитого феодализма, – со вздохом ответил Олег. – Наступает просвещенный абсолютизм, будем работать так, как нам укажет новый начальник прямиком из Москвы.
– Уууу… ыыы, – фельетонист поскреб коротко остриженную голову, и вновь принялся ожесточенно лупить по клавишам.
Под посланием Штилера обнаружилось информационное сообщение от директората ПНР.
Этот документ, подписанный вождем и председателем Павлом Огневским, сообщал, что очередной съезд партии пройдет с четырнадцатого по семнадцатое августа в Ростове-на‑Дону. Победу на губернаторских выборах у них отобрали, но никто не помешает вдоволь поглумиться над нынешней властью и республикой в целом там, где эта победа имела место… хотя, кто знает, Коковцов и его министр внутренних дел, Волконский могут запросто пойти на запрет…
Ладно, посмотрим.
Так, это сообщение нужно поместить в «Новой России» в таком виде, в каком оно пришло, и снабдить статьей-комментарием… это писать придется самому, и не забыть упомянуть о великих заслугах и ведущей роли в борьбе за свободу и будущее «товарища Огневского, пламенного патриота, глубокого мыслителя, постигшего всю глубину евразийского учения».
Запамятуешь, и получишь суровый нагоняй от губернского управления, как это было в декабре.
Рыжий фронтовик отодвинул в сторону Трубецкого и прочих основателей партии еще два года назад. Князь-филолог и его соратники-теоретики остались на звучных и вроде бы важных, но ничего не значащих постах где-то на периферии ПНР, а реальная власть оказалась в руках совершенно других, новых людей.
К их когорте принадлежал и нынешний глава петроградского управления, чье распоряжение лежало сейчас перед Олегом. У всего корпуса жандармов во главе с генералом Герасимовым наверняка чесались руки при виде этой фамилии, но сделать они ничего не могли – амнистию за политические преступления, объявленную Январской республикой в первые дни ее существования, никто отменять не собирался.
Борис Савинков, в прошлом – террорист, организатор убийств великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве, некоторое время возглавлявший Боевую Организацию партии эсеров. Властный, эгоистичный сноб с аристократическими манерами и непомерными литературными притязаниями.
В прошлом году он с грандиозным скандалом покинул ряды социалистов-революционеров, и все для того, чтобы сделать быструю карьеру в ПНР.
– Так-так-так, – пробормотал Олег, прочитав распоряжение.
Оно касается порядка уплаты взносов, интереса не представляет… отправим в «подвал», на последнюю страницу.
В дверь постучали, после чего она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась кудлатая голова:
– Можно к вам?
– Вам чего? – спросил Севка, по обязанности секретаря редакции общавшийся с посетителями.
– Да нас отправили из этого… ну, с заводов, вождь по труду… сказал, что в газету…
– Понятно, заходите, – велел Олег, и отодвинул непрочитанные бумаги в сторону.
Это визитеры ожидаемые, рабочие-активисты, и ради них придется отложить прочие дела. Запланирован большой, на несколько номеров материал на тему «Евразийство – идея для народа», и для него придется брать интервью у самых разных людей, начиная от того же Савинкова и генерала Лавра Корнилова, гласного петроградской думы от ПНР, и заканчивая вот этими пролетариями…
Гостей оказалось трое, двое молодых, до двадцати пяти, и один постарше, за сорок, вошедший первым.
– С вас и начнем, – сказал Олег, беря карандаш и чистый лист. – Присаживайтесь ко мне. Остальные вон туда…
Придется им какое-то время поскучать за «обеденным» столом.
– Так, скажите, как вас зовут, откуда вы родом, где работаете… – начал Одинцов.
Поначалу нужно человека разговорить, сделать так, чтобы этот кудлатый дядя с сединой в волосах перестал бояться, забыл о том, что беседует не с давним приятелем, а с «интелихентом», человеком пусть из той же партии, но из другого мира, далекого от задымленных цехов и шумных мастерских.
– Иван Прохоров я… местный, отец мой тут родился, и дед, – рабочий кашлянул. – Обуховский завод, вот… сталевар я…
– Очень хорошо, – Олег подвинул к гостю пепельницу. – Если хотите – курите.
– Нет, спасибо… – кудлатый кашлянул снова.
– Так, Иван, скажите, с какого времени вы состоите в партии? Как вы о ней узнали?
– Ну… – могучая пятерня оказалась запущена в кудлатые волосы. – Это давно было. Позапрошлое лето, моя Зинаида как раз тогда на митинг к эсдекам пошла, а мы с ней поругались… эх, кхм… – вспоминая давнюю ссору с супружницей, рабочий покрутил головой. – Тогда я тоже в них верил… Троцкий этот, ох мастак болтать, потом уж я узнал, что он еврей. Тьфу. Так вот, в пику ей я не пошел, а потом увидел плакат, где всех на встречу приглашали… Июль, да. В субботу. Выпили мы тогда с мужиками, и пошли…
Карандаш легко скользил по бумаге, из потока речи Олег выуживал немногие интересные факты, и тут же сортировал их – он не забудет, ни кто к нему приходил, ни имен и ни дат, но может упустить пришедшую именно сейчас в голову мысль, как оформить материал, какую «выжимку» сделать из полученных сведений.
– Что именно привлекло вас в ПНР?
– Так сразу видно – за идею люди готовы сражаться! За страну, за Россию! – Иван перестал стесняться и бояться, разгорячился и даже вскинул кулачище, солидный, в самый раз для сталевара. – Сам этот, Огневский, он ведь тоже кровь проливал, с германцем бился, а не сидел на жопе в тылу, как те евреи! Тьфу! За народ он готов жизнь положить, вот тебе крест, и мы за него положим, ведь так, братцы?
И он оглянулся на молодых товарищей.
– Так, – поддержал один из них, второй ограничился кивком.
– И кладем ведь, не жалеем себя! – продолжал Иван. – У нас на заводе эсдеки толкутся! Рабочий совет, то да се, лишь бы нас всех обмануть и заставить за себя голосовать! Кто против, на тех все мастера ополчаются, премии лишают, угнетают всячески. И мне достается, вот те крест! Но ничего, Прохорова не запугаешь, еще мой дед здесь родился… я прямо в их совет пошел, и заявил, что вас мы всех еще разнесем! Что одумайтесь, братцы, иначе все у евреев в рабах будете! Выгнали меня, морду набили! Но я ничего! – последним «подвигом» он откровенно гордился. – Наступит и наше время!
Так, теперь нужно этого героя понемногу осаживать, а то его понесет, и тогда фонтан не заткнуть.
– Благодарю, спасибо, – поспешно сказал Олег. – Сколько вам лет, кстати?
– А помню вот в мае, когда демонстрация… что? – Иван запнулся. – А, сорок три мне.
– Спасибо, достаточно, следующий…
Место кудлатого сталевара занял его товарищ помоложе, оказавшийся токарем завода «Феникс».
– Владимир Шаренко я, – бойко представился он. – В партии с осени двадцать третьего. Вступил в Народную дружину в декабре, сам Голубов дважды меня хвалил перед строем…
