Борис Юдин - Город, который сошел с ума
Васильев даже обиделся:
– Я Вас не понимаю. Почему же это раз неженатый, так непременно тю, тю? Я вполне нормальный… во всех местах. Просто времени как – то не было. Всё учёба, знаете… работа…
Вот тут Васильев определённо и нагло врал. Но его можно было и понять и простить.
– А кем же Вы, такой учёный, работаете? – спросила работник общепита и начала возиться со своим, загадочным для Васильева, инвентарём, – Вам кофе с молоком?
– Мне чёрный. – тут же ответил Васильев. И добавил, торопясь, – И с сахаром!
И только потом негромко, но гордо, забыв, как клял ещё позавчера свою профессию, добавил:
– Артистом я работаю.
– Скажите пожалуйста! – деланно удивилась продавщица, – Вам яишенку, или блинчики соорудить?
– Блинчики тоже. – с достоинством ответил Васильев, взял свой кофе и понёс к столику.
И не успел он толком устроиться и полюбоваться на пыльный букетик искусственных ромашек в пластмассовой вазочке как премудрая работница общепита стояла рядом, а глазунья из двух яиц на столе.
– Ну, раз так, давайте знакомиться, – весело сказала общепитовская дама, вытерла руку о передник и протянула Васильеву:
– Валя.
Васильева несколько смутил такой поворот событий, но всё же он пожал плотную дощечку Валиной руки и представился:
– Олег.
– А по батюшке? – закокетничала Валя. – А то неудобно как – то. Артист всё – таки. Не хухры – мухры.
Васильев закокетничал:
– Отчество у меня простое. Петрович. А профессия самая никчемная. Артиста каждый обидеть может.
– Это Вы напрасно. – огорчилась Валя. – Всё – таки несёте, так сказать, искусство в массы. И деньги за это платят, я думаю. И не вагоны грузите, как-никак.
– Это да. – согласился Васильев. – Вагоны не гружу.
Тут Васильев загордился тем, что вагоны не грузит, и достал бумажник:
– Что там с меня будет, Валечка?
Официантка уточкой, переваливаясь с ноги на ногу, прошла за прилавок, пощёлкала кассовым аппаратом и грустно сказала:
– Один рубль тридцать восемь копеечек с Вас.
Васильев тоже подошёл к прилавку, и, отсчитывая деньги, спросил:
– А не подскажете ли Вы мне где тут продуктов купить можно. А то сегодня заглянул в холодильник – пустота.
– Вопрос, конечно, интересный. – улыбнулась Валентина и посмотрела на Васильева особенным взглядом. Так изучающе – сочуственно психиатр смотрит на пациента.
Насмотревшись вдоволь, она подвела итог:
– Что с Вами сделаешь? Придётся помочь. Но имейте ввиду – от себя отрываю.
И тут же набрала номер на телефоне:
– Алло! Муся?.. Это Валюха. Слушай внимательно, блин! Тут к тебе человек подойдёт от меня… Отоварь… Да… Да… Неееет!… А пошла ты!
После такого загадочного монолога Валентина наклонилась к Васильеву через прилавок и прошептала:
– Зайдёте в райпрофсожевский магазин. Это рядом тут. Найдёте, я думаю. Спросите Мусю. Скажете, что от меня. Понятно?
– Понятно. – сказал Васильев. И начал испуганно пятиться к двери, – Спасибо Вам, Валя, за всё.
– А Вы заглядывайте почаще. – пригласила Валентина и загадочно улыбнулась.
Васильев вышел на улицу, прислонился к стене слева от крылечка кулинарии и закурил. Он затягивался горьковатым дымом и с грустным интересом всматривался в окружавший его мир. И мир этот был сегодня до неприличия обнажённым. И в обнажённости этой была жестокая правда, которой Васильев ранее не замечал. Как будто пелена с глаз спала.
– Ну что ж? – думал Васильев. – Будем жить. Раз уж так карта легла. И не надо обманывать себя тем, что удастся отсюда вырваться. Не надо. Вот, научусь крутиться – вертеться. Продукты доставать или что – нибудь ещё. Вот, Валентину эту охмурять начну. Да мало ли ещё что? А все эти заморочки?.. Нужно ещё понять были они или не были. Мало ли что я мог нафантазировать? В конце концов, каждый из нас видит то, что хочет видеть. Значит где – то в подсознании у меня сложился именно такой облик Города, а не какой – нибудь другой. Город, как город. И нечего… Возьми да прослушай пульс у жителей Токио или… да любого города. Тоже удивлялок будут полные штаны.
Васильев бросил окурок, сплюнул и двинулся в сторону нужного магазина.
А магазин оказался совсем рядом. Стоило только улицу перейти и, свернув налево, протопать полквартала. И было в этом магазинчике чисто и прохладно. На стеллажах из нержавеющей стали покоились банки с маринованными помидорами, окостеневшие пачки соли и пакеты с перловой крупой. У кассы грузная дама в белом лениво переругивалась со старухой, которая утверждала, что её нагло обсчитали на девять копеек. Васильев не успел толком рассмотреть ассортимент магазинчика, как кассирша прекратила дискуссию. Она выдала бабке спорные девять копеек, посоветовав ей отложить эти деньги на похороны, и уставилась на Васильева.
– Простите, мадам! – заегозил Васильев. – Могу ли я поговорить с Мусей?
– Муся! – закричала кассирша в загадочную глубину подсобных помещений. – Тут тебя мужчина хочет.
– Пусть пройдёт. – донёсся голос. – Это Валькин новый кадр. Пусть пройдёт, а мы оценим.
– Проходите, мужчина. – сказала кассирша.
Ухмыльнулась и, откинув вверх крышку прилавка, крикнула:
– Вроде ничего себе.
Васильев унизительно засуетился и прошёл, вернее козликом проскакал, вглубь магазина. Там, протиснувшись в коридорчике между мешков с сахаром, он очутился в чистенькой комнатке со столом и двумя мрачными сейфами. За столом и сидела Муся, оказавшаяся вопреки ожиданиям сухощавой, как спортсмен – марафонец.
– Ну, ну, – сказала Муся и подпёрла ладонью правую щёку. – Покажитесь, покажитесь. Интересно, кого в этот раз Валюха подцепила?
Васильев молчал.
Васильев молчал, а поджарая Муся любовалась. А налюбовавшись, подвела итог предварительного осмотра:
– Ладно. Годится. Надо Вальке помочь, а то всё в девках мается.
Это было определённо одобрение Васильева, как перспективного жениха. Васильев открыл было рот чтобы вякнуть, но вспомнил пустой холодильник и вякать не стал.
– Ну, так что же хочет наш артист? – спросила Муся, всё ещё не сводя с Васильева буравящего взгляда.
– Да я… собственно… – начал мяться Васильев. – Мне бы… как бы… еды. Вот.
– Ладно. – Муся раскрыла, лежащую на столе амбарную книгу. – Короче. Как записать?
– Васильев я. Олег Петрович.
Васильев вдруг ощутил унизительность происходящего и, чтобы вернуть испарившееся неведомо куда собственное достоинство, уселся на стул и закурил.
– Миша, зайди! – закричала Муся и тоже закурила. А закурив, достала бутылку коньяка и две рюмки.
– Я не пью! – замахал руками Васильев. – Вернее, пью, конечно. Но сейчас не могу – у меня репетиция.
– У Вас репетиция, а у нас спектакль. – проворчала Муся, наполняя рюмки. А пока она наливала да нарезала невесть откуда появившийся лимон, в дверях появился странный человечек. Маленького роста, подозрительно похожий на домового Константина, только без бороды. Но с такими же колючими глазками и в точно такой же зимней шапке.
– Вызывали? – спросил человечек и почесался.
– Это наш Миша. – представила человечка Муся и тут же спросила:
– Васильев Олег Петрович. Знаешь такого?
– Как не знать? – ответил Миша и снова почесался. – Улица Ленина, дом семьдесят четыре, квартира девять. К ним раньше Константин был приставлен, но начальство решило, что не нужно. Чтоб голая реальность потому что.
– Это у них пусть будет голая, а у нас в штанах. – засмеялась Муся и подняла рюмку. – Ну, Петрович, за людей, которые умеют эту самую реальность создавать.
Васильев тоже поднял свою рюмашку, выпил и зажевал лимончиком. Коньяк был хороший.
А Муся тут же налила по второй и поставила почёсывающемуся Мише задачу:
– Короче, Миша. Обслужишь клиента по высшему.
– Есть! – По военному рявкнул Миша и исчез.
– Вот так вот, Олег. – снова подняла рюмку Муся. – Будешь человеком и с тобой будут по – человечески. А говном будешь – так не обижайся. С тебя полтишок. Будет сдача верну.
Васильев суетливо выпил, отсчитал пятьдесят рублей и вышел на волю.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Вот оно оказывается как просто! – думал Васильев, идя по раздолбанному тротуару, – Нужно всего навсего человеком быть. И всё. И вся житейская премудрость. Как это мне раньше в голову не приходило? Впрочем, как всё это придти могло, когда я бытом – то никогда не занимался. Всё жена. А я, как человек творческий, так сказать, самоустранился.
Васильев вспомнил о жене, оставленной в Нью – Йорке, и устыдился. И так вот, угрызаясь, дошёл потихоньку до музучилища, в зале которого была назначена репетиция.
Когда Васильев приоткрыл осторожно дверь в зал и в образовавшуюся щель просунул голову, он увидел, что опоздал безнадёжно. Приглашённые на первую репетицию уже сидели с отпечатками пристального внимания на лицах, а по помещению раскатывался командирский голос Иосифа Адамовича Морока. Иосиф Адамович до того как был назначен Зав. Отделом агитации и пропаганды Горкома командовал политотделом авиаполка и очень этим гордился.
