Рэй Брэдбери - Высоко в небеса: 100 рассказов
Оркестр внизу умолк; на помост вскочил человек и что-то крикнул в толпу. Засверкали мачете, блеснули полуобнаженные смуглые тела.
Человек на помосте стоял лицом к отелю, и взгляд его был устремлен на темное окно, в глубине которого, прячась от вспышек фейерверка, стояли Джон и Леонора Уэбб.
Человек что-то кричал.
— Что он говорит? — спросила Леонора.
— «Теперь это — свободный мир», — перевел Джон Уэбб.
Человек крикнул еще громче.
Джон Уэбб снова перевел:
— Он говорит: «Мы теперь свободны!»
Человек приподнялся на носках и сделал руками жест, словно разорвал цепи.
— Он говорит: «Теперь никто не владеет нами, никто на свете».
Толпа одобрительно загудела, снова заиграл оркестр, а человек на помосте смотрел на темное окно отеля, и в глазах его была вековая ненависть человечества.
Ночью был слышен шум драк и потасовок, громкие споры и выстрелы. Джон Уэбб, не смыкавший глаз, слышал, как сеньор Эспоза тихим, спокойным, но твердым голосом кого-то увещевал. Затем шум утих, отдалился; последние ракеты взлетели в небо, последние пустые бутылки были разбиты о мостовую.
В пять часов утренняя прохлада, постепенно нагреваясь, стала переходить в новый день. В дверь еле слышно постучали.
— Это я, Эспоза, — произнес голос.
Джон Уэбб, чувствуя, как болит от бессонной ночи тело, медленно поднялся и отпер дверь.
— Что за ночь, что за ночь! — сказал, входя в комнату, Эспоза и со смущенным смешком покачал головой. — Вы слышали шум? Да? Они хотели войти к вам. Я не позволил.
— Благодарю вас, — сказала Леонора. Она лежала, отвернувшись лицом к стене.
— Это все старые друзья, приятели. Я с ними договорился. Они порядком выпили, были в хорошем настроении и согласились подождать. У меня к вам предложение. — Он смутился еще больше и подошел к окну. — Сегодня все встанут поздно. Не спят лишь несколько человек. Вон, смотрите, они там, в конце площади.
Джон Уэбб посмотрел в окно. Группа темнокожих людей спокойно беседовала о чем-то — о погоде, мировых событиях, солнце, жизни своего городка или, быть может, о том, что не мешало бы выпить.
— Senior, знакомо ли вам чувство голода?
— Однажды я испытал его, в течение одного дня.
— Только одного дня! У вас всегда был свой дом, своя машина?
— Да, до вчерашнего дня.
— Были ли вы когда-нибудь без работы?
— Никогда.
— Дожили ли ваши братья и сестры до своего совершеннолетия?
— Все до одного.
— Даже я, — сказал сеньор Эспоза, — даже я иногда ненавижу вас. Потому что у меня не было своего дома, я голодал, и я отвез своих трех братьев и сестру на кладбище, что на горе за городом. Они все, один за другим, умерли от туберкулеза… когда им исполнилось всего девять лет.
Сеньор Эспоза посмотрел на людей на площади.
— Теперь я не голодаю, я не беден, у меня своя машина, я жив. Но я один из тысячи. А что сможете вы сказать вот им?
— Я попытаюсь что-нибудь сказать им.
— Я давно оставил эти попытки, senior. Нас, белых, всегда было меньшинство. Я испанец, но я родился здесь. Они приняли меня и примирились со мной.
— Мы никогда не хотели признаться, что нас меньшинство, — сказал Уэбб, — поэтому нам теперь так страшно поверить этому.
— Вы вели себя достойно.
— Разве это так уж важно?
— На арене во время боя быков это важно, на войне — тоже, да и в любой другой ситуации, похожей на эту. Вы не жалуетесь, не ищете оправданий. Вы не обратились в бегство и поэтому не стали мишенью для насмешек и оскорблений. Я считаю, что вы двое держитесь очень хорошо. — Хозяин отеля медленно и устало опустился на стул. — Я пришел, чтобы предложить вам остаться здесь.
— Мы предпочли бы продолжить наш путь, если это возможно.
Хозяин пожал плечами:
— У вас отняли машину, и я не могу вернуть ее вам, и вам едва ли удастся покинуть этот город. Оставайтесь, примите мое предложение — работать в моем отеле.
— Подскажите, куда нам лучше всего держать путь?
— Это может продлиться двадцать дней, senior, или двадцать лет. Вы не сможете жить без денег, без пищи и крова. Подумайте о моем предложении, я дам вам работу.
Хозяин встал и с удрученным видом пошел к двери. Он на мгновенье задержался у стола, на котором висел пиджак Уэбба, и легонько коснулся его рукой.
— Что вы можете предложить нам? — спросил Уэбб.
— Работу на кухне, — ответил хозяин и отвернулся.
Джон Уэбб, сидевший на кровати, ничего не ответил. Его жена не шелохнулась. Тогда сеньор Эспоза сказал:
— Это все, что я могу для вас сделать. Чего вы еще хотите от меня? Вчера ночью эти люди на площади требовали вас. Вы видели у них в руках мачете? Мне удалось договориться с ними. Вам повезло. Я сказал, что нанял вас на работу в отеле сроком на двадцать лет, и теперь вы мои служащие и находитесь под моей защитой.
— Вы сказали им это!
— Senior, senior, вы должны благодарить меня. Подумайте сами, куда вы пойдете? В джунгли? Через два часа вы погибнете от укусов ядовитых змей. Сможете вы проделать пятьсот миль пешком до столицы, куда вас все равно не пустят? Нет, вы должны примириться с тем, что случилось. — Сеньор Эспоза открыл дверь в коридор. — Я предлагаю вам честную работу и твердый заработок — два пезо в день и харчи. Предпочитаете остаться у меня или хотите встретиться в полдень с моими друзьями, которые ждут вас на площади? Решайте.
Дверь закрылась. Сеньор Эспоза ушел.
Уэбб встал и долго смотрел на дверь. Затем подошел к стулу и ощупал кобуру револьвера, прикрытую брошенной поверх пиджака рубашкой. Кобура была пуста. Он держал ее в руках и, растерянно моргая, смотрел в ее черную пустоту, а затем перевел взгляд на дверь, за которой скрылся сеньор Эспоза.
Он подошел к кровати и сел на нее. Затем он прилег рядом с женой и поцеловал ее. Они лежали и смотрели, как светлеют стены комнаты и разгорается новый день.
В одиннадцать часов, открыв настежь окна и двери, они начали одеваться. В ванной нашлись мыло, полотенца, бритвенный прибор и одеколон, заботливо приготовленные сеньором Эспозой.
Джон Уэбб тщательно побрился и оделся. В одиннадцать тридцать он включил маленький радиоприемник у кровати. Такой приемник обычно легко ловил станции Нью-Йорка, Кливленда или Хьюстона. Но теперь он молчал. Джон Уэбб выключил его.
Возвращаться не к чему, позади ничего нет.
Жена в застывшей позе сидела на стуле у двери, устремив немигающий взгляд в стену.
— Мы можем остаться здесь и работать, — сказал он.
Наконец она сделала какое-то движение.
— Нет, мы не можем, не можем. Ведь ты сам это знаешь.
— Да, должно быть, не можем.
— Выхода нет. Мы избалованы, мы испорчены, но мы последовательны в своих поступках.
Он на минуту задумался.
— Мы можем уйти в джунгли.
— Не думаю, что нам удастся выйти из отеля незамеченными. Ведь мы не собираемся бежать, чтобы за нами устроили погоню и поймали? Будет еще хуже.
Он кивнул.
Оба какое-то время молчали.
— Может быть, остаться здесь и работать не так уж плохо? — сказал он.
— Для чего? Все умерли — твой отец и мой, твоя мать и моя, твои и мои братья, все наши друзья, погибло все, что было нам близко и понятно.
Он опять кивнул.
— Мы останемся, будем работать, но в один прекрасный день кто-нибудь тронет меня, и ты не стерпишь, ты ведь сам знаешь, что не стерпишь. Или кто-нибудь тронет тебя, и тогда я не стерплю.
Он снова кивнул головой.
Так вполголоса они беседовали минут пятнадцать.
Наконец он поднял трубку телефона.
— Bueno, — ответил голос.
— Сеньор Эспоза?
— Я.
— Сеньор Эспоза, — он передохнул и облизнул губы, — скажите вашим друзьям, что в полдень мы выйдем из отеля.
Ответ последовал не сразу. Послышался вздох и наконец сеньор Эспоза сказал:
— Как вам угодно. Вы уверены, что…
Молчание длилось еще с минуту. Затем голос сеньора Эспозы тихо произнес:
— Мои друзья будут ждать вас в конце площади.
— Хорошо, мы встретимся с ними там, — ответил Джон Уэбб.
— Но…
— Да.
— Прошу вас, не вините меня, не вините никого из нас.
— Я никого не виню.
— Это ужасный мир, senior. Никто из нас не знает, зачем он здесь и что он делает. Эти люди сами не знают, почему они так озлоблены, но они озлоблены. Простите их и не питайте к ним ненависти.
— Я не питаю ненависти ни к ним, ни к вам.
— Благодарю вас, благодарю.
Возможно, человек на другом конце провода плакал. Слова его прерывались долгими паузами. Он тяжело дышал. Спустя какое-то время он промолвил:
— Мы сами не знаем, что делаем. Без всякой причины люди набрасываются друг на друга — только потому, что они очень несчастны. Запомните это. Я ваш друг. Я помог бы вам, если бы это было в моих силах. Но я бессилен. Я один против целого города. Прощайте, senior. — Он повесил трубку.
