Филип Дик - ВАЛИС. Трилогия
Ничто в этом мире не вечно, все накрывается жопой, подумала я. Вот как надо было это выразить. Предложу Тиму для надгробия Кирстен. Преподававшая в норвежской школе шведская кретинка. Я сказала ей миллион гадостей под видимостью игры. Ее мозг записывал их и проигрывал ей поздними вечерами, когда она не могла заснуть, а Тим дремал. Она не могла заснуть и принимала все больше и больше депрессантов, этих барбитуратов, которые и угробили ее. Мы знали, что этим и кончится: единственный вопрос заключался в том, будет ли это несчастный случай или же умышленная передозировка — как будто есть какая–то разница.
По договоренности я должна была встретиться с Тимом в квартире в Злачном квартале и потом отправиться с ним в собор Божественной Благодати. Я ожидала, что он будет с заплаканными глазами и обезумевшим от горя. Однако, к моему удивлению, Тим выглядел сильнее, собраннее и даже в буквальном смысле выше, нежели я видела его когда–либо прежде.
Обняв меня, он сказал:
— Мне предстоит жестокая драка. С этого момента.
— Ты имеешь в виду скандал? Наверно, в газетах и новостях поднимется шум.
— Я уничтожил часть ее предсмертной записки. У полиции только то, что осталось. Они были здесь. Возможно, они еще вернутся, Да, у меня есть некоторое влияние, но новости я заткнуть не смогу. Все, на что я могу надеяться, так это удерживать ситуацию в области догадок.
— А что было в записке?
— В той части, что я уничтожил? Не помню. Это уже в прошлом. Это касалось нас, ее чувств ко мне. У меня не было выбора.
— Не сомневаюсь.
— В том, что это было самоубийство, нет никаких сомнений. Мотив, конечно же, ее страх, что у нее снова рак. И они в курсе, что она была барбитуратовой наркоманкой.
— Ты так и говоришь о ней? Наркоманка?
— Конечно. Это бесспорно.
— И когда ты узнал?
— Когда познакомился с ней. Когда в первый раз увидел, как она их принимает. Ты знала.
— Да, — признала я, — я знала.
— Садись, я принесу кофе.
Он пошел на кухню. Я автоматически села на знакомый диван, гадая, можно ли найти где–нибудь в квартире сигарет.
— Как тебе сделать кофе? — спросил Тим, стоя в дверях кухни.
— Не помню. Да не важно.
— Может, лучше выпьешь?
— Нет, — покачала я головой.
— Ты понимаешь, что это подтверждает, что Рейчел Гаррет была права?
— Я знаю.
— Джефф хотел предупредить ее. Предупредить Кирстен.
— Получается, так.
— И я умру следующим.
Я подняла на него глаза.
— Так сказал Джефф.
— Не сомневаюсь.
— Будет жестокая драка, но я выиграю. Я не собираюсь следовать за ними, следовать за Джеффом и Кирстен. — Его голос звенел от суровости и негодования. — Христос затем и пришел в наш мир, чтобы спасти человека от подобного рода детерминизма, этого правила. Что будущее нельзя изменить.
— Надеюсь, что так.
— Моя надежда в Иисусе Христе. «Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света». От Иоанна, глава двенадцатая, стих тридцать шестой. «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте». От Иоанна, четырнадцатая, первый. «Благословен Грядный во имя Господне!» От Матфея, двадцать третья, тридцать девятый. — Тяжело дыша — его большая грудь вздымалась и опускалась, — Тим пристально посмотрел на меня и, направив на меня перст провозгласил: — Я не собираюсь идти тем же путем, Эйнджел. Они оба сделали это умышленно, но я никогда так не поступлю. Я никогда не пойду как ягненок на убой.
Слава тебе Господи, подумала я. Ты будешь бороться.
— Пророчество это или нет. Даже если бы Рейчел была самой сивиллой, даже тогда я не пошел на это с готовностью, как тупое животное, не предложил бы себя в жертву, чтобы мне перерезали глотку.
Его глаза пылали огнем. Иногда я видела его таким в соборе, когда он читал проповедь. Этот Тим Арчер говорил с полномочиями, которыми его наделил сам апостол Петр: по апостольской преемственности, не прерванной в епископальной церкви.
Когда мы ехали в собор Божественной Благодати на моей «хонде», Тим сказал мне:
— Я понимаю, что сам опускаюсь до судьбы Валленштейна. Подлаживаюсь под астрологию. Составляю гороскопы.
— Ты имеешь в виду доктора Гаррет?
— Да, ее и доктора Мейсона. Никакие они не доктора. Это был не Джефф. Он не возвращался с того света. Нет в этом правды. Тупость, как сказал этот бедный мальчик, ее сын. О боже, я не позвонил ее сыну.
— Я скажу ему.
— Это его добьет. А может и нет. Может он сильнее, чем мы думаем. Он видел насквозь весь этот бред о возвращении Джеффа.
— Если ты болен шизофренией, то не можешь не говорить правду.
— Тогда шизофренией должно болеть больше людей. Что это, история с новым платьем короля? Ты ведь тоже знала, но не говорила.
— Дело здесь не в знании. Здесь дело заключается в значимости.
— Но ты никогда не верила в это.
— Не уверена, — ответила я через некоторое время.
— Кирстен мертва, потому что мы поверили в чушь. Оба. А верили мы, потому что хотели верить. Теперь у меня нет этого мотива.
— Полагаю, нет.
— Если бы мы посмотрели в глаза суровой правде, Кирстен сейчас была бы жива. Я могу лишь надеяться, что положу этому конец, здесь и сейчас… и последую за ней позже. Гаррет и Мейсон могли догадаться, что Кирстен больна. Они злоупотребили больной, сбитой с толку женщиной, и теперь она мертва. Я считаю их виновными. — Он помолчал какое–то время и затем сказал: — Я пытался заставить Кирстен обратиться в клинику для наркоманов. Здесь, в Сан–Франциско, у меня есть несколько друзей, занимающихся этим. Я хорошо знал о ее зависимости и знал, что ей могут помочь только профессионалы. Мне пришлось пройти через это самому, как ты знаешь… с алкоголем.
Я ничего не ответила, просто вела машину.
— Останавливать издание книги слишком поздно, — продолжил Тим.
— Разве ты не можешь позвонить редактору и…
— Теперь это их собственность.
— Но они весьма почтенное издательство. Они послушаются тебя, если ты велишь им отказаться от книги.
— Они уже разослали рекламные предпубликационные материалы. Через них распространяются переплетенные гранки и ксерокопии рукописи. Что я сделаю… — Тим задумался. — Я напишу другую книгу. В ней будет рассказываться о смерти Кирстен и моей переоценке оккультного. Это будет для меня лучше всего.
— Я думаю, тебе следует отозвать «Здесь, деспот Смерть».
Однако он уже принял решение. Он энергично покачал головой:
— Нет, пускай все идет так, как запланировано. У меня годы опыта с подобными делами. Нужно примириться с глупостью — моей собственной, имею я в виду, конечно же, — и затем, примирившись с ней, начать ее исправлять. Моя следующая книга и будет таким исправлением.
— Аванс был большой?
Бросив на меня взгляд, Тим ответил:
— Не очень, принимая во внимание потенциал сбыта. Десять тысяч при подписании контракта, еще десять тысяч, когда я предоставил им законченную рукопись. И еще десять тысяч, когда книга будет издана.
— Тридцать тысяч долларов — куча денег.
Скорее самому себе, в раздумьях, Тим сказал:
— Думаю, я добавлю посвящение. Посвящение Кирстен. In memoriam. И немного напишу о своих чувствах к ней.
— Ты мог бы посвятить ее им обоим. Джеффу и Кирстен. И написать: «Упаси, Господи, от такого…»
— Очень подходяще.
— Добавь меня и Билла, — попросила я. — Если уж решил. Мы — часть этого кино.
— «Кино»?
— Это выражение из Беркли. Вот только это не кино, это опера Альбана Берга «Воццек». Они все там умирают, кроме маленького мальчика, скачущего на деревянной лошадке.
— Мне надо будет позвонить насчет посвящения. Гранки уже в Нью–Йорке, исправленные.
— Это она их закончила? Ее работа?
— Да, — ответил он рассеянно.
— А она правильно все сделала? В конце концов, она плохо себя чувствовала.
— Полагаю, что правильно. Я не просматривал их.
— Ты ведь собираешь провести мессу в память о ней? В соборе Божественной Благодати.
— Ах да. Это одна из причин, почему я…
— Думаю, тебе надо пригласить «Кисс». Это группа, очень почитаемая рок–группа. Ты ведь когда–то хотел устроить рок–мессу.
— Ей нравились «Кисс»?
— Сразу после «Ша–На–На».
— Тогда мы должны позвать «Ша–На–На», — ответил Тим.
Какое–то время мы снова ехали молча.
— «Патти Смит Груп», — вдруг сказала я.
— Можно мне задать тебе несколько вопросов о Кирстен?
— Я готова ответить на любой.
— Я хочу прочесть на службе стихи, которые ей нравились. Можешь мне назвать какие–нибудь? — Он достал из кармана пиджака записную книжку и ручку с золотым пером. Он ждал.
— Есть прекрасное стихотворение о змее, Дэвида Лоуренса. Она любила его. Не проси меня прочесть его, сейчас я не смогу. Извини. — Я закрыла глаза, стараясь не заплакать.
