Алекс Адамс - Еще жива
Лиза.
Отчаяние и ужас, должно быть, загнали ее так высоко. Я не понимаю, каким образом она туда попала, но не в этом дело: она смогла это сделать, стремясь к относительной безопасности.
Мои плечи вздрагивают от непреодолимого желания броситься к ней. Незнакомец оттягивает меня от окна, разворачивает, пока Лиза не исчезает из моего поля зрения. Он уводит меня от амбара по направлению к деревне.
Я цепляюсь за мокрую полу его куртки. Слишком темно, чтобы рассмотреть, но я помню, что она бледно-зеленого цвета, наподобие военной формы.
– Ты говорил, Лиза мертва.
– Она мертва. Или она будет таковой, когда я сотру это место с лица земли.
Сейчас я замечаю груз за его спиной: рюкзак, полный тайн.
– Это ты был тогда в той церкви, правда?
Он ничего не говорит, только неопределенно мычит.
– Ты не можешь этого сделать, пока она там. Я не позволю.
– У тебя нет выбора.
ТогдаВаза тяжелее, чем кажется. Как будто внутри нее песок. Или, может быть, благие намерения. Когда я наклоняю ее от себя, наполовину положив на мягкий диван, не происходит ровным счетом ничего.
Внутри что-то шевельнулось. Послышался тихий шорох, словно от трущейся о саму себя сброшенной змеиной шкуры. По моей спине пробегает озноб.
Опускаюсь на колени, погружая их в ворс бежевого ковра, чтобы выполнить предписание доктора Роуза. Возможно, посмотрев на ее дно, я обнаружу подсказку, что там внутри. Но ничего особенного, совершенно ничего. Гладкая, напоминающая покрытую мелом поверхность. На ковре остался едва видимый пыльный след. Не могу удержаться, чтобы не провести кончиками пальцев по дешевому материалу. Своей шелковистой мягкостью пыль напоминает крахмал.
Вздох разочарования вырывается из моих легких. Я хотела, чтобы там было хоть что-нибудь. Хотя бы наклейка с надписью «Сделано в Китае».
На этот раз доктор Роуз не дожидается, когда я заговорю. Мы устроились в своих респектабельных креслах и ролях, или я только так думаю, пока он не отодвигает свой блокнот в сторону. Я непроизвольно закидываю ногу на ногу и кладу руки со сцепленными пальцами на верхнее колено. Образец пристойности и благоразумия. Оборонительная поза.
Он поглощает меня темным взглядом, а затем опрокидывает неожиданным вопросом:
– Вы тоже хотите меня?
– Да. И нет.
Откинувшись, доктор Роуз ослепляет своей улыбкой, которая заставляет меня пожалеть, что мы встретились именно здесь, где мое психическое здоровье находится под вопросом.
– Принимаю этот ответ. Пока.
Я внутренне вздрагиваю, потому что «пока» предполагает, что я, по его мнению, стою того, чтобы этого дождаться. Чтобы добиться. Однако часть меня негодует, так как, невзирая на мой отказ, он прет напролом, как бульдозер, будто мое «нет, спасибо» ничего не значит.
Секунду он пристально смотрит на меня, и я чувствую себя голой. Обычно здесь только моя душа испытывает ощущение наготы, но сейчас и тело тоже. Мои соски твердеют. Я тяжело глотаю.
– Вам снился опять этот сон?
– Что?
Он никогда не начинает первым. Никогда меня не подталкивает. Но сейчас он нарушает все правила. Блокнот снова у него на колене, и он сидит вот так, ожидая, с ручкой в правой руке. Это, по крайней мере, как обычно.
– Ваза.
– Ах да.
Ваза, ваза, ужасная ваза. Словно опухоль в моем сознании. Будто рак, который растет, питаясь моими ошибками, а ваза старательно все подмечает. Было ли это масло? Маргарин? Слишком много говядины? Слишком долгое ожидание сигнала готовности в микроволновке? Что я сделала такого, чтобы кто-то счел необходимым проникнуть в мой дом и оставить там эту доисторическую загадку? Я мысленно перебираю факты своей биографии в поисках отгадки и ничего не нахожу.
– Да, – говорю я.
Он ждет.
– Она цвета карамели.
Мои руки поднимаются и сжимаются на невидимых ручках. И замирают. Потом падают и массируют колени.
– Мы делаем это каждую неделю без всяких изменений.
– Вы посмотрели на ее дно?
– Да.
– И?..
– Она была сделана где угодно, только не в Китае. Теперь я это знаю.
Мы натянуто улыбаемся.
– Как вы думаете, что там внутри? – спрашивает он.
– У меня нет каких-либо предположений. Вероятно, ничего.
– Вам это неинтересно?
– Нет, – лгу я.
– Однако кое-какие изменения произошли: на этой неделе вы взглянули на ее дно. Я бы хотел, чтобы в следующий раз вы посмотрели, что там внутри. Что вы скажете на этот счет?
Мои ладони сжимаются в кулаки.
– Хорошо.
СейчасРассвет явился в том же сером плаще, что и всегда в эти дни. Оттенки голубого ему бы пошли больше, а также розовый и персиковый, поскольку где-то там уже весна, должна быть весна. Мои глаза охотно распахиваются в приятном ощущении отсутствия тошноты и от менее приятного дробного стука внутри моего черепа, похожего на беспорядочные сигналы азбуки Морзе. Прижав руки к животу, я слегка надавливаю, и мои мышцы напрягаются в ответ. Вогнутый, но теперь ближе к плоскому, чем раньше.
– Аминокислоты.
– Что?
Мой захватчик согнулся у пола, прикрепляя провода к куску блестящего пластилина, величиной с сигаретную пачку.
– Ты все еще хочешь спасти свою подругу?
– Да, – хриплю я в ответ.
– Тогда приглашаю тебя с собой, – говорит он, не глядя на меня.
– А что аминокислоты?
– Это строительные кирпичики всего живого. Соединенные в правильном порядке, они образуют протеины. ДНК построена из аминокислот. Скорее всего, они убили ее и съели. В человеческой плоти заключены необходимые им аминокислоты.
– Ты не можешь этого знать.
– У тебя менструация?
– Что?
– Ты зла. Женщины часто злы, когда у них менструация. Дело в гормонах.
Я растираю голову, пока стук внутри не стихает до легкого тиканья.
– Откуда ты?
– Из Швейцарии.
– Хорошим манерам вас там не учат?
Он продолжает манипуляции со своими кусками пластилина.
– Теперь там ничему не учат. Моей страны больше нет. И моего народа тоже.
Суровые края породили этого человека. Он как его родные Альпы в миниатюре: тверд, несгибаем и жесток.
Поднимаюсь сама, затем поднимаю свой рюкзак. И выхожу.
Я собираюсь спасти Лизу. Если я этого не сделаю, то ребенку, который растет внутри меня, не на что надеяться. Я должна быть способна спасать.
ТогдаСиреневая бумага не прибавляет Стиффи привлекательности, но Бен так хочет.
– Яркий цвет привлечет внимание людей, – говорит он.
Кто я такая, чтобы спорить? Я питаю симпатию к этому комку оранжевой шерсти, который сдержанно отвечает мне взаимностью. Моток скотча ложится сверху на пачку бумажек.
– Расклеивай их повсюду. Клей сверху на другие объявления о потерянных животных, если больше некуда.
Он уходит, чтобы совать свои объявления каждому встречному. Сиреневые бумажки летят на землю, но Бен не замечает, что люди принимают его за очередного надоедливого бездельника, раздающего рекламу.
Я отправляюсь в другую сторону, развешивая объявления с мордой Стиффи на стенах и столбах, как это более принято. Я улыбаюсь каким-то встречным, но они отводят взгляд, сосредоточившись на собственных проблемах. В конце квартала я поворачиваю назад. Именно таков наш уговор. Бен и я встречаемся на середине пути, около нашего дома.
Его верхняя губа дергается под шелушащимся носом. Я спрашиваю, как он, и Бен пожимает плечами.
– Холодно, – говорит он. – И, думаю, я, наверное, беременный, потому что постоянно блюю в туалете. Или думаю об этом.
Его смех похож на гусиное гоготанье.
– Но все равно теперь я рад, потому что кто-нибудь найдет Стиффи. К этому вечеру он будет дома, я это знаю.
Он ошибается. Объявления не дали ничего, кроме того, что несколько человек звонили и грубили, а один с корейским акцентом расспрашивал про работу. Стиффи объявился через неделю, тощий, растрепанный и грязный после каких-то одному ему известных приключений. Он вальяжно вошел через мое окно со своим обычным безразличием ко всему и уселся напротив вазы.
Нечто холодное и скользкое шевельнулось у меня внутри.
– Стиффи.
Обычно кот поднимает на меня глаза, трется о ноги, издает звуки, означающие, что он не прочь поесть. Но на этот раз он меня как будто не слышит. Когда я подхожу к нему, Стиффи шипит, отскакивает в сторону, совсем не как тот кот, которого я знала. Я закрываю окно и звоню Бену. Телефонные звонки раздаются в режиме стерео: сквозь пол и у меня в ухе. Девять гудков. Я набираю снова. Еще три, и он наконец берет трубку.
– Не клади трубку.
Из его горла вырываются такие звуки, будто он пытается откашлять ком шерсти.
– Не могу остановить рвоту.
Но ему все же удается это, когда я сообщаю, что его кот у меня.
Через минуту Бен уже вваливается ко мне в двери, бледный, как воск, со смрадным дыханием.
– Стиффи!
