Евгения Хамуляк - Рассказы
– Прости меня, гостья благородная, – жалобно отвечала девушка, – нечем тебя порадовать.
И опять гостья высокая, не слыша ответа, продолжала:
– Говорят, ты клады под избушкой прячешь. Так забери все мои сокровища, но верни покой душе моей.
– Верно говорят, что бабушка и мать черным ремеслом колдовства промышляли, чем славу плохую нажили. Не стану отрицать. Да только я другая, поверь, княгиня. Ни чар, ни зельев, ни сокровищ у меня нет.
– Вижу, ошиблась в тебе, – огляделась вновь величественная гостья, – иначе б в других хоромах меня встречала бы. Так колдуньи не живут, – и приноровилась встать. За ней махом поднялись сопровождающие, светлоликие девицы и молодцы.
Вдруг что-то случилось с Радужкой, помрачнела девушка лицом, еле-еле сдерживая слезы горькие, которые давным-давно никому не показывала. И глядя на разочарование, вызванное своим ответом, захотелось ей на жизнь свою пожалиться и подосадовать гостье своей возвышенной.
Как бы она хотела помочь этой бедной женщине, как бы хотела снять с нее тот недуг, что всю жизнь вкуса лишает. Как бы хотелось Радужке иметь в покровительницах вот такое семейство благородное и дружное, которое никогда не знала девица.
– Дала я зарок себе никогда черного колдовства не касаться, будто эта дверь навеки заперта. Ведь столько зла принесло оно моей семье. Помню, как впервые матушка учила меня травы лекарственные собирать, зелья варить. А батюшка, пусть земля ему станет родительницей, учил читать и истории интересные из своих книг рассказывал, которые я теперь детишкам пересказываю.
Встрепенулись лебеди, сережками серебряными звеня, встряхнули порывисто плечами молодцы, побледнела княгиня от таких речей, но продолжала Радужка:
– Хорошее было время, не ведала я тогда, что это и есть мое счастье. Ведь, несмотря ни на что, мать с отцом и бабушкой крепко меня любили. И для меня вовек они останутся родителями единственными и любимыми, – всхлипнула девушка. – Но в один день все закончилось. Вот тогда прозрела я, хоть и совсем юна умом была, что всякой вещи есть конец и цена, когда сожгли бабкин дом и мать мою за злодеяния растерзали.
И десять дней и десять ночей вот здесь, на этой самой лавочке, где вы восседали, матушка моя кончалась с осиновым колом в сердце и рассказывала все свои секреты черные. Учила жизни и законам своим ведьмовским. Да хоть и было мало годков, каждое ее слово мне на сердце каленым железом отпечаталось.
– А где же отец твой? – спросила княгиня с придыханием, боясь пошевелиться от откровения юродивой.
– Как только матушка силу свою дьявольскую по капле терять стала, так и он несчастный в воздухе растворился. То ли был, то ли не был, – в пустоту скорбно сказала Рада.
И посмотрев на благородное лицо своей гостьи незнакомой, раскрыла покрывала вышивные с ног своих бедненьких. И ахнули все! Вместо них у юродивой сучья лесные таращились в разные стороны, а кожа девичья в струпья осиновой коры превратилась.
– Никому и никогда я этого не говорила, но вам почему-то сердце мое просит открыться-поплакаться, вижу, что вы светлая и сильная, добрая и мудрая женщина. Пожалеете бедняжку проказную.
Умирала матушка и почти перед исходом открыла мне страшный секрет. Говорит, чуди лихо, чуди злобу, вздымай черные реки, что под землей текут на погибель тех, кто радуется, ибо в этом наша жизнь. А коли воспротивишься – одеревенеешь! Спросила я, да разве можно в злобе век прожить? Неужели в любви не получается в нашем роду? И тихо зашептала она, слезу единственную пуская перед смертью неминуемой, оставляя меня одну-одинешеньку на белом свете, что есть такая сила, есть такая возможность, да только крошечная, как сердце мышонка. Если пожалеет наш род женщина благородная с камнем вместо сердца – чары рассеются и я девушкой стану, а ноженьки обратятся ровными молодыми как раньше. Да только, если она на такое решится – сердце как камень расколется и умрет в тот же час.
И слова такие просила припасти на тот единственный случай. Должна та женщина знать и верить себе: была она лучшая, красивейшая и любящая из жен, прекраснейшая хозяйка и мать, мудрая советчица, веселая напарница, подруга добрая, великодушная из матерей Земли нашей, от которой доброта и благородство простираются во благо всех живых. И никто и никогда с ней в этом соперничать не сможет. И чтоб простила себя, ибо ни в чем она не винтовая и ничего плохого в жизни не сделала. Пусть себя не корит. Отвернулось Солнце от Луны по коварству злобному, магии древней, что сердца живые в камни превращает. Любило Солнце Луну без памяти и до конца дней своих, только проклятие тяжелое, каждодневно наводимое с травами горькими, сковывало силу светлую от возвращения. Вот и все.
Как стояла гостья неподвижно, словно изваяние, слушая несчастную девушку, посерела лицом вдруг, рот в бездыханье открыв и руки распластав в стороны, словно от удара сильнейшего, так и упала замертво на пол деревянный под крик и слезы детей своих и малышей, слушателей нечаянных этой трагедии.
Побелели парни, обомлели девушки, за голову Радужка схватилась от такой беды, что натворила. И от ужаса и неприятия поворота горестного, будто проснулась ото сна, развела руками молодыми по воздуху, от чего крик успокоился, и все на места свои сели, и заговорила над мертвой княгиней голосом вещим древние слова:
Гори – ныне флори-броди
Вита – Флора воротитя
Вера – вита доброслове
О! Жы вита! О! Жы вита!
Жито зло лено льено
Авиталище у-бого
Ввели добро у порого поминае
Звица фито
Како люди мыслицо
О! Ви Вита! О! Ви Вита!
Вмиг открыла гостья веки, зашевелились губы белые, алым наполняться стали, зарумянились щеки, привстала и улыбнулась улыбкой девичьей, будто помолодев на двадцать лет. Еще больше засияло лицо благородное, еще больше свет внутренний озарил все вокруг в избушке залатанной. И от радости открыла свои объятия теплые материнские для несчастной бедняжки Радужки, не помнящей себя от счастья, что ожила княгиня от ее магии.
– Не держу зла на тебя, девонька. Больше прошу: стань мне дочерью родною. Буду любить тебя как свою, станем мы тебе покровителями верными, семьей единородной. Конец злу.
Обнялись всей семьей и малышей расцеловали, что тише воды, ниже травы все это время сидели, слезки горькие глотали от развернувшейся картины. Да такое счастье навалилось, что никто внимания не обратил, что ножки Радужки так ветками да корой остались.
– Прости, государыня, – обратился Кирилка, мальчишка-заступник к благородной гостье, – у Радужки нашей мечта есть заветная. Не озлобись выслушать, матушка, – ропотно ожидая ответа, смотрел слезно в глаза.
– Говори, мальчик, для Радужки, для дочки моей нареченной ничего не жалко. Все, что в моих силах – сделаю! – Погладила Кирилку нежно по чубу русому княгиня.
– Завтра на капище святом в Аркаиме празднество большое случится: расцветут черешневые сады, которые по верованиям чудеса творят, хвори и болезни прогоняют. Свези Радужку на праздник. Авось, и она оздоровится, – вещал мальчик.
– Сама на капище собиралась! – воскликнула радостно женщина, – вот ведь чудеса! Конечно, поедем! Конечно, в черешневых садах помолимся, божественному аромату внимая, чтобы боги росные вернулись и прекратили печали и горе на Земле-матушке.
Ох, и счастье привалило в дом! Ох, и нельзя было его измерить ни вышиной, ни шириной. Все плохое в раз рассеялось, будто и не было его. Открылось сердце для всего хорошего!
Старший из братьев, словно пушинку, Радужку на руки поднял, нежно на плечо усаживая, сестры-лебеди собрали бедняжку. На том стали прощаться.
И как больно, как ни печально было детишкам Радужке слова прощальные говорить, слезы, однако, счастливые за нее капали. И обещала девушка вернуться в деревню на своих ногах однажды с подарками и с новостями хорошими.
Счастье уже настало, веселой радугой в жизни Радужки расцвело. Да только сказка еще не кончается, и счастью конца не бывает. Бесконечное оно…
Часть вторая
Пуп Земли-матушки
Великий Аркаим
Издалече цветы ароматные благоухать начинали, призывая народ честной прийти на диво полюбоваться. Садились люди под волшебными деревьями и дивились красоте необыкновенной, игре чудесной звука, цвета и аромата. Семьями сидели, парами, поодиночке… Каждый про свое думал. Черешневый сад будто очаровывал, душа взлетала далеко и возвращалась отдохнувшей, окрыленной, полной сил и радости. Уже этого много было. С мыслями-то добрыми все в жизни налаживается и так просто. И семью крепкую сильнее делает, и на любовь настраивает, и на дела благородные вдохновляет.
Стремились многие к капищу, в пуп Земли-матушки прийти, силы животворной черпнуть. Много людей приходило: разной веры, разной наружности и достатка с мировоззрением, но всех одно объединял: не забыли они ее заветов единственно верных – любить и уважать все вокруг.
