Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса
И только былой славой, помноженной на небывалую волю человека, словно знавшего несомненный свой успех, можно объяснить баснословный взлет «удравшего от англичан генерала» к вершинам власти над Францией, потом и над Европой.
Как «Первый консул своей страны», он показал, на что способна власть, находясь в твердой и умелой руке.
Обнищавшая Франция преобразилась смелыми реформами Наполеона, а вскоре и несметно разбогатела, когда он повторил свои грабительские завоевания европейских государств, побеждая их в одном сраженье за другим, в его отсутствии постоянно проигрываемых французами. Ряд сражений он выигрывал, даже не начиная их. Таков был ужас перед ним, «всепобеждающим чудовищем» без жалости и страха. Он властно заставлял и герцогов, и королей служить себе, как разряженных лакеев. И те готовы были кожу с себя снять, чтоб угодить ему, добиться расположенья и подачки.
Он обладал способностью кратким умным и горячим словом вдохновить солдат на бой, убедить горожан захваченных столиц стать покорными ему.
И в этот раз на площадь перед дворцом изгнанного из него вельможи Бонапарт спустился к собравшейся пестрой итальянской толпе, не пожелав остаться на балконе.
Люди в широкополых шляпах всех мастей или в повязанных на головах платках, женщины в кокетливых или крикливых шляпках, смуглые, хорошенькие или перезревшие, увядшие. Мужчины и сытые, и худые, с лицами гладенькими или в морщинах, чернокудрые или седые, все с жадным любопытством рассматривали легендарного героя, чужеземного полководца в генеральском сером сюртуке с золотыми эполетами и сверкающей звездой на лацкане, надетом поверх ослепительно белых рейтуз, со спокойным, холодным и сумрачным лицом с выбившейся из под треугольной шляпы непослушной прядью волос на высоком лбу.
Наполеон пообещал итальянцам свободу в виде пролитого нерасторопной богиней в небе вина, которое и следует выпить в честь победы освободителей.
И тут из толпы выскочил оборванец в надвинутой на глаза шляпе, подбежал к Первому консулу и занес над ним руку со сверкнувшим на солнце ножом.
Но из той же толпы вырвалось страшилище, какого люди здесь и не видывали, побольше крупной собаки, со вздыбленной шерстью по всему хребту.
Подпрыгнув, зверь вцепился в занесенную руку злоумышленника и повалил его на землю.
Даже тень не пробежала по холодному красивому лицу. Наполеон лишь чуть поморщился, сказав адъютанту:
— До чего же дурно пахнут эти гиены!
Накинувшиеся на преступника солдаты никак не могли отнять его у разъяренной гиены, не выпускавшей руки с ножом, стремясь перекусить кость. Несчастный оборванец выл зверем, попавшим в капкан.
И так продолжалось до тех пор, пока из толпы не вышел седобородый старец и не подошел, позвав зверя:
— Андра! — добавив несколько слов на неведомом языке.
Гиена тотчас отпустила свою жертву и встала у ноги странного хозяина в нездешнем серебристом плаще до пят.
Наполеон с любопытством наблюдал эту сцену, разглядывая высокого старика:
— Прошу вас, синьор, если время позволит, отобедать со мной. А вам, — обратился он к солдатам, уводившим злоумышленника, — выяснить «как надо», — подчеркнул он, — кому он служит.
— Сочту за честь признательно, — отозвался старец с гиеной. Он говорил на прекрасном французском языке, но со своеобразной ритмикой, и пошел следом за сосредоточенным Бонапартом.
Гиена двинулась за ними. Гренадеры попытались было ружьями отогнать ее, но Наполеон остановил их:
— Пусть идет с нами. Она заслужила свой хороший кусок мяса с нашего стола.
Они поднялись по мраморной лестнице в роскошный столовый зал, где длинный стол был сервирован на множество персон.
Наполеон распорядился убрать все приборы, кроме двух, пожелав остаться с хозяином гиены наедине:
— Надеюсь, вашей гиене понравится этот зал? Вы вовремя ее спустили, чтобы она попала сюда.
— Запах ее неприятен для вас? — осведомился старец.
Наполеон рассмеялся.
— Вы просто не бывали, синьор, спустя жаркий день — другой на поле боя.
— Такого не может случиться, — решительно заявил старец, садясь на пододвинутый ему лакеем в красной раззолоченной ливрее стул с высокой резной спинкой.
Другие, так же одетые слуги благоговейно разносили кушанья, ставя их перед обедавшими так, словно блюда сами собой оказались там.
— Вы египтянин? — осведомился Наполеон. — Мне там приходилось видеть одомашненных гиен.
— В Египте древнем не бывал. Но в Междуречье, близ Эдема, Александр лагерем стоял. Гиена — преданный мой друг, как память о шатре расшитом.
— Вы говорите так, будто получили ее две тысячи с лишним лет назад, — насмешливо заметил Наполеон и с издевкой добавил: — Пожалуй, сам Мафусаил младенцем выглядел бы рядом с вами. Я думаю, что нет такого языка, чтоб мне возразить.
— Наречия многие знать солдат от науки обязан.
— Я тоже солдат! — прервал Наполеон. — Но короли с мольбами о пощаде и милостях моих ко мне обратиться могут только по — французски.
— Аэды воспели походы. По — эллински их я читал.
— Похвально. Походы Александра Македонского я знаю. В честь такого воина позвольте вам налить вина?
— Простите мне, Великий консул, но я вина совсем не пью.
— Я не ослышался? Не выпить с Первым консулом, только что спасенным прекрасно дрессированной гиеной? За покорителя полмира?!
— Но в нашем мире нет напитков.
— Несчастный мир! Придется вам признаться, сколько же, синьор, вам лет?
— Исполнилось недавно сто. У нас живут намного дольше.
— Стоит ли так долго воздерживаться от наслажденья? Целый век! — с деланным отчаянием воскликнул Наполеон, выпивая свой бокал. — Итак, вы изучали войны Македонского. Я тоже интересовался его приемами побед. Конечно же не как историк!
— Они полезны вам в военном деле?
— Вы угадали. Для тактики веденья боя я отбираю то, что не устарело. Впрочем, как позволите вас называть?
— Я — Наза Вец. И весь — в науке, хотя немного и поэт.
— Историк Наза Вец. Я готов был бы вас принять за жреца — прорицателя.
— О, нет, я вовсе не пророк. Провидец — это вы, воитель!
— Я?? — удивился Наполеон. — Да я в жизни ничего не предсказал!
Вы прорицали часто, того не замечая.
— Как вам это в голову могло прийти? Предположения такие следует доказать!
— Завоевателей полмира знавали в древности, а ныне — вас!
— И что ж из этого? Полмира — это всего лишь его половина!
— Вы сами вспомните, когда предвиденье вам жизнь спасало.
— Что ж, это любопытно! Я не жалуюсь на память. И мне не исполнилось вашей сотни лет, — ухмыльнулся Бонапарт.
— Я многое могу припомнить и вас о том же попрошу.
Лакеи торжественно внесли дымящееся ароматное жаркое. Наполеон отрезал на своей тарелке кусочек мяса, пожевал и произнес:
— Жаркое не дурно! Вспомним о гиене. Я обещал ей славный кусок мяса. И баранья кость для награды вполне подойдет. Я возведу вашу Андру в капралы. А кость ей дам на закуску.
— Она возьмет лишь у меня.
— Так выучена? Не из боязни ли подброшенной отравы?
— Ее хозяин так берегся.
— И все же умер? От чего же? Не от яда?
— От комариного укуса. Ничтожество болезнь несло.
— От ничтожеств вообще нет противоядий, — сердито перебил Наполеон и добавил: — Кроме силы. И, если хотите, жестокости. Я бы сказал, необходимой. Вы помните, конечно, как я из пушек расстрелял в Париже чернь, решившую свергнуть власть и заменить одно ничтожество другим. Мы отвлеклись. Все начиналось с Альп. Вообразим картину.
— Как вашему величеству…
— Их европейские величества, — снова перебил Наполеон, — мне лижут руки и сапоги, выпрашивая подачки. Не то что ваша гиена. Лежит и ждет. Ее далекий предок мог бы принадлежать подлинному величеству — Александру Македонскому.
— Его великим называли.
— Для такого это верно. Он бесспорно того заслуживал.
— Так называть всем надо вас, кто сделал армию великой, ведя к победам ввысь.
— Высь Альп! — задумчиво произнес Наполеон. — Трудный, но славный был поход. Мы с вами тоже сейчас предпримем переход в гостиную. Там выпьем кофе. Напиток дальних жарких стран как королевское питье входит в моду в Европе, подобно куренью табака.
Наполеон поднялся из — за стола. Лакей ловко отодвинул стул из — под него и тоже сделал с Наза Вецом. Гиена тотчас вскочила на ноги.
Перешли в соседнюю гостиную, отделанную с тонким вкусом в голубых тонах. Мягкие диваны, кресла, вазы, обитые голубым шелком стены и потолок, напоминающий ясное небо.
С изящной козетки ярким мотыльком вспорхнула, вся тоже в голубом, словно нарочно в стиль гостиной, прекрасная дама, с очаровательной улыбкой идя навстречу.
— О, мой повелитель, мой кумир! — воскликнула она.
— Маркиза де Валье? — удивился Наполеон. — Откуда вы?
— Примчалась из Парижа. И сына, лейтенанта, привезла. Блестящий мальчик! Не хватает только воинской славы. Все дамы от него просто без ума! Я привезла вам от вашей Жозефины аромат ее духов!
