Влада Воронова - Пути Предназначения
— Это понятно, — ответил Адвиаг. — Но сколько часов вы совершенно точно сможете его контролировать?
— На тридцать шесть рассчитывайте смело. Сорок восемь — скорее всего, но вряд ли. А вот через пятьдесят четыре часа ситуация станет неуправляемой.
Адвиаг настроил таймер мобильника.
— Удачи, генерал. Она нам всем сейчас ох, как понадобится.
— Это нашли на трупе Серого капитана, директор. В кармане формы. — Генерал протянул ему сложенный вчетверо листок из настольного блокнота.
— Почему такой чистый? Ведь он должен быть в крови.
— Капитан положил записку в целлофановый пакетик.
Адвиаг развернул бумагу.
Император и его наследник десятилетиями предавали моих людей. А я не мог их защитить, не хватало ни сил, ни смелости.
Так я хотя бы отомстить за них смогу.
Димайр Файдис, Серый капитан Сумеречного подразделения стражи Алмазного Города, даарн Бенолийской империи. Людь.— Он дружил с некоторыми из своих бойцов, — тихо сказал генерал. — Даже не дружил, для дружбы слишком большая разница в возрасте… Они ему как сыновья были. Максимилиан же одного на смерть отправил, другого выгнал, третьего вообще не пойми кому подарил или продал. Те это были теньмы, с которыми Файдис дружил или нет, не знаю. Но даже у теньма есть предел, за который переходить не позволено никому. Доигрался свиняка трон-нутый! И наследничек его был ничуть не лучше.
— Я одно могу обещать, — ответил Адвиаг. — Больше теньмов в Алмазном Городе не будет никогда. А те, что есть, получат психологическую реабилитацию и новую профессию. То же самое касается и всех дипломников Высших лицеев. Лечение и обучение за государственный счёт. И без жмотства!
— Это правильно, — одобрил генерал.
— Я возвращаюсь в стабилку. А вы держите Город.
— Будет сделано, — ответил генерал.
По дороге Адвиаг позвонил Пассеру, приказал доставить в кабинет Михаила Северцева.
Когда лётмарш Адвиага долетел до головного офиса службы охраны стабильности, Северцев был уже в кабинете директора, обсуждал с Пассером последнюю нашумевшую кинопремьеру, — в камере у Северцева стоял стереоплеер.
— Добрый день, Михаил Семёнович, — поздоровался Адвиаг. — Если позволите, я сразу приступлю к делу.
— Будьте любезны.
— Вы помните наш разговор о реформировании Бенолии?
— Очень подробно, — с лёгкой насмешкой глянул на него Северцев. — А вы желаете вернуться к обсуждению?
— Нет. Я собираюсь немедленно заняться его воплощением.
— Юмор оценил, — фыркнул Северцев. — Смешно.
— Мне не до шуток! Максимилиан и Филипп убиты два часа назад. Если не начать претворение вашего плана в жизнь, то нас захлестнёт всеобщий хаос и Бенолия утонет в крови. Как дээрн империи я считаю торжество вашего плебейского строя катастрофой, но как директор службы охраны стабильности государства понимаю, что это единственный способ уберечь страну от бесконечной междоусобной войны всех против всех, без разбора и толка.
— Так, — проговорил Северцев, из всех сил стараясь сохранить самообладание. — Не хилое начало. А подробностями произошедшего не соблаговолите поделиться?
— Я бы тоже от подробностей не отказался, — сказал Пассер.
Адвиаг докладывал коротко, предельно ясно.
Северцев и Пассер выслушали, задали по одному уточняющему вопросу.
— К сожалению, — только и смог сказать Пассер, — «План Северцева» — единственный разумный выход.
— А вы не сожалейте, — фыркнул Северцев. — Ведите страну через неразумный, зато приятный для вас выход. Бенолии к этому не привыкать.
— Михаил Семёнович, — с холодным бешенством ответил Адвиаг, — вам трудно в это поверить, но я офицер, и честь офицерская для меня дороже дээрнского тщеславия. Бенолия должна быть стабильной. И всё. Стабильность превыше всего.
— Какая именно стабильность, директор? — спросил Северцев.
— Любая.
— Значит, вы предлагаете сохранять стабильность боли? Постоянство голода? Неизменность унижений?
Адвиаг отвернулся.
— Вы талантливый агитатор, сударь Северцев. Центристская партия много потеряла, когда не сделала вас пропагандистом своих идей.
— Умение обеспечивать безопасность пропагандистской работы гораздо важнее способности краснобайствовать на митингах и сходках. Меня никто ни к чему не принуждал, директор. Я сам сделал свой выбор.
— Я тоже, — ответил Адвиаг.
Он подошёл к Северцеву, протянул руку для пожатия.
Северцев посмотрел ему в глаза. Внимательно, вдумчиво, но не вгрызаясь в душу.
Адвиаг не стал отводить взгляда.
Северцев кивнул, пожал ему руку.
- 14 -
Ринайя сидела в кресле, листала какой-то журнал.
Винсент сел на подлокотник.
— Знаешь, мне вдруг вспомнилось… Отец сказал, что Авдей трижды спасал нам жизнь. Первый раз — когда помог удрать от Панимера. Второй — когда отвёл от костра. А что стало третьим разом?
— Папа оговорился, — быстро сказала Ринайя.
— Для отца оговорки невозможны. У него каждое слово имеет совершенно прямой и однозначный смысл. — Винсент задумался. — Отец не знал, что мой друг Дейк и арестованный по обвинению в погибельничестве и клевете на ВКС Авдей Северцев одно и то же лицо. Хотя тогда его обвиняли только в погибельничесве… Но не в этом суть. Когда я попросил отца помочь Авдею и Михаилу Семёновичу, в тюрьме они сидели оба. Михаил Семёнович в отцовском СИЗО, а Дейк… — Винсент закусил губу, несколько секунд молчал. — Авдей тогда был у коллегианцев. Учитывая, какую чушь наболтал обо мне Панимер, задавать Авдею могли только один вопрос: где изволит прятаться беглый придворный секретарь Фенг.
Ринайя с тревогой посмотрела на мужа. Руки у Винсента дрожали.
— Тогда получается, — сказал он, — что окончательным калекой Дейк стал из-за меня. Он молчал на допросах. И коллегианцы начали применять к нему особые меры воздействия…
— Нет! — вскочила Ринайя. — Винс, послушай меня… — Она крепко, почти до синяков сжала мужу плечи. — Винс, посмотри на меня.
Винсент поднял глаза.
Ринайя села на корточки, прижала его ладони себе к лицу.
— Винс, любовь моя. Ты пойми, Авдей ведь от рождения был связан с мятежниками. Его отец — один из лидеров опаснейшей для империи партии. Ты думаешь у центристов нет тайн, которые интересны коллегианцам? Для их невеликого умишки естественно предположить, что сын должен всё знать об отцовских делах. Коллегианцы спрашивали его о центристах. Ну заодно и о нас с тобой. Мы были среди всего прочего, Винс, понимаешь? Авдея спрашивали о многом, в том числе и о нас с тобой. А он молчал обо всём, и в том числе о нас. Слышишь, Винс? Причина допросов не только мы.
— И всё же, — ответил Винсент, — мы одна из причин.
— Да. Но именно, что одна из причин, но не основная причина. Главная вина за увечье Авдея ложится на Преградительную коллегию, а не на нас с тобой. Да мы с тобой даже не причина! Мы всего лишь следствие. Причиной будет вся избавительско-погибельническая глупость, которой уже не одно столетие позорится Бенолия. К тому же это именно Дронгер Адвиаг, твой отец, вытащил Дейка из коллегии. Не скажи ты отцу об Авдее, коллегианцы его вообще бы обезглавили. Так что лишиться ног — не самая тяжкая потеря, которую можно было понести в такой ситуации. Вы почти сравнялись в счёте. Если Авдей спас тебе жизнь трижды, то ты ему — дважды.
«Граница между истиной и ложью проходит через правду, — подумала Ринайя. — Я Винсенту не солгала ни слова. Хотя и от истины мои слова далеки неизмеримо. Но зачем Винсу вина за то, что он всё равно не смог бы изменить? А всё остальное Дронгер и Авдей должны решать между собой сами. И никто не имеет права вмешаться в их разговор. Я же могу надеяться только на то, что отец когда-нибудь расскажет Авдею всё, как рассказал мне. Ведь это невыносимо — держать на сердце такую тяжесть».
Винсент соскользнул с подлокотника кресла на пол, обнял жену.
— Моя жизнь принадлежит Авдею, — сказал он тихо.
— А как же Кандайс, Манира, Дронгер? — спросила Ринайя. — Разве им ты не нужен? Или мне?
Винсент обнял её покрепче.
— Такие связи — это всё, из чего состоит наша жизнь.
Он немного помолчал. Потом отстранился.
— Рийя, отец говорил о Михаиле Семёновиче как о живом.
— А вот об этом нам с тобой лучше помолчать даже наедине. О чём молчишь дома, о том не проболтаешься на людях. Мне бы очень не хотелось, чтобы из-за неловко оброненного слова под удар попали сразу трое — отец, дядя Берт и Михаил Северцев.
Винсент кивнул.
— Да, нам с тобой лучше помолчать до тех пор, пока кто-нибудь из них не скажет обо всём сам.
