Ирина Крупеникова - Застава
— Павел Петрович, а не входит ли в ваши планы вернуться в Память земную? — спросил Тур. — Ваши знания и чувства обогатили бы её для новых поколений.
Призрак императора задумчиво прикрыл глаза, плотно сжал губы и отрицательно покачал головой.
— Рано. Я вижу себя нужным здесь, в этом маленьком мире, наполненном собранными мной знаниями. Я храню эти знания и отдаю по мере необходимости. Я не успел прожить свою жизнь, поскольку торопился изменить её и вместе с жизнью самой России. Я не имел права спешить. Я должен был воспитать последователей, найти единомышленников, посеять веру в народе и поднять знамя справедливости. Я поднял знамя, но вдруг увидел, что я один на поле битвы против тысяч врагов…
Облик призрачного императора претерпел новую метаморфозу. Маленького роста, нескладный, едва ли не уродливый, он стоял перед Полозовыми в нижнем белье, перепачканном кровью, с босыми ногами и непокрытой головой. А на левом виске зияла роковая рана, в одночасье оборвавшая стремительный взлёт императора Павла Первого.
— Один в поле не воин, — тихо пробормотал Лис.
— Умные учатся на чужих ошибках, — произнёс призрак убиенного царя и вновь облачился в свой портретный образ. — Если бы я знал это при жизни! Но в нынешнем моём существовании я исправляю свои ошибки. Когда-нибудь я покажу вам мои успехи, — призрак заговорщицки подмигнул Полозовым. — Но пока — рано. Я дождусь нового рассвета России. А там уж передам мои знания в анналы истории. Быть может, и с вашей помощью, юноша, — призрак Павла дружески кивнул Лису. — Или с помощью ваших будущих учеников. Историческая наука обязана быть непредвзятой и кристально честной. Лишь тогда в памяти воцарится покой…
Контуры императорского образа потеряли чёткость. Призрак плавно переместился к камину.
— Располагайтесь, господа. До утра никто вас не побеспокоит.
Лис изумлённо повернулся к окну. За шторами было достаточно светло.
— Разве уже вечер? — спросил он.
Из призрачного абриса донёсся заливистый смех.
— Вы забыли о белых ночах Санкт-Петербурга, юноша! Отдыхайте, господа. Не стоит нервировать охрану попусту. Они включают сигнализацию. Вряд ли вам удастся доказать технике, что вы не существуете. Спокойной ночи.
Призрак исчез в недрах камина, но спустя секунду в спальне вновь возник его информационный тон.
— Ах, чуть было не запамятовал извиниться за учинённый мною кавардак. Показалось вдруг, что вместе с вашим явлением ко мне залетел мой роковой день…
— Не берите в голову, Павел Петрович, — ответил Тур. — Доброй ночи.
Ворон усмехнулся и показал братьям наручные часы.
— Ноль сорок. Мы находились вне нормального мира почти пять часов и этого не заметили. Скверно.
— Отнюдь, — возразил Тур. — Лично я вполне доверяю экстравагантному хозяину этих апартаментов.
— Я тоже! — воскликнул Лис.
— Не в том дело, братцы, — Ворон присел на императорскую кровать, попробовал на прочность матрас и распустил узел галстука. — Мы сейчас впитали гораздо больше информации, чем «слышали» от Павла Петровича. Осталась одна проблема: научиться её использовать.
— Может, не всё сразу? — Лис зевнул и последовал примеру старшего брата, а именно, скинул пиджак и с удовольствием освободил шею от бесполезного элемента одежды.
Тур стоял спиной к кровати и приготовлений братьев не видел.
— Я заметил, что в Переходе время для субъекта идёт значительно быстрее, чем земное, — сказал он. — А в Памяти, даже локальной, наоборот.
— Согласен, — поддержал Ворон. — Во сне происходит то же самое. Когда засыпаешь, кажется, что передумал всё, что было в голове, а взглянешь на часы — десяток минут всего прошло. Зато когда трезвонит будильник, думаешь: как же так, ведь только что заснул.
— Сон — это индивидуальная память человека, но законы Перехода общие. Верно, Лис?
— М-м? — ответил Лис.
Тур спохватился.
— Всё, умолкаю. Вам пора спать.
— Не вздумай проверить теорию на практике, — предупредил его близнец прежде, чем растянуться на музейном покрывале.
— Обещаю: никаких экспериментов.
Дождавшись, когда братья крепко заснут, Тур поднял пиджак Ворона, брошенный на краю широченного ложа, аккуратно расправил и повесил на спинку стула. Затем взял пиджак Лиса. Из кармана на пол бесшумно выскользнул мобильник. Тур взял его в руки. На дисплее блёкло светился значок неотвеченного вызова.
Тур проверил свой аппарат, затем сотовый близнеца. Ни одному, ни другому никто не звонил. Не услышать вызов Лис не мог, учитывая его феноменальный слух. Получалось, что сигнал поступил в промежутке от семи вечера до полуночи, когда братья находились в информационной сфере Павла Первого. Тур вывел на дисплей запись. Так и есть: звонили около девяти. Однако номер вызывающего не числился в «записной книжке» мобильника, а код города указывал на какой-то районный центр Тверской области.
Будить младшего брата Тур, разумеется, не стал, но звонок вызвал комплекс тревожный мыслей. Первая из них сводилась к Марине. И хотя Полозовы, отправляя женщину на турбазу, купили для неё сотовый телефон, Тур вспомнил об упрямом нежелании Марины принимать столь дорогостоящий подарок, подумал о «сбойнувшем» зарядном устройстве и предположил ещё десяток неконкретных «а вдруг», заставивших Марину звонить со стационарного аппарата турбазы на мобильник младшего брата Всеволода и Владимира Полозовых. Окончательно развеял его несостоятельную тревогу междугородний код, не совпадавший с кодом Осташковского района, который Тур хорошо знал, благодаря болезненному директору турбазы.
Вторая мысль неожиданно повернула в сторону Оли и, как ни странно, Кикиморы. На память пришёл день «похорон имени» и анекдоты в ординаторской, которыми Ки потчевала хирургическую бригаду. Тревога пропала окончательно. Её место заняло ощущение хороших новостей, поджидавших на горизонте нового дня.
Тур опустил голову на высокую спинку кресла, в котором не так давно восседал призрак императора, прикрыл глаза и максимально расслабился. Привычное упражнение, предоставлявшее телу необходимый отдых, неожиданно дало побочный эффект. Он вышел из оцепенения, точно зная, что Оля ещё в субботу уехала к своей маме в Бологое, телефонный код соответствует этому городу, а её звонок Лису содержал какую-то положительную информацию о Кикиморе.
Рациональность мышления не позволила Туру принять за факт мелькнувшие в информационной сфере детали. Однако он сделал над собой усилие, и то, что сознание испуганно отставило в зону «нереального», проступило как чёткое бесспорное знание.
Кикимора, крупно повздорив с Пятницей в кабинете Бера, умчалась в пространство, долго скиталась по улочкам Питера, обнаружила информационный ориентир в виде скульптуры Чижика-Пыжика и вступила в переговоры с русалкой на Фонтанке, которая согласилась перевести её через реку. Следующим этапом Ки сделала попытку влезть в Интернет через компьютеры какого-то интернет-салона и потерпела неудачу. Но духом не упала и после нескольких приятных и не слишком приятных встреч нашла проводника в призрачном лице жителя блокадного Ленинграда, умершего в декабре 1941-го. Информация о победе над Гитлером воодушевила призрака, и он, освобождённый от вечной зимы, в благодарность проводил Ки до Московского вокзала. Здесь целеустремлённая Кикимора получила представление о поездах и вагонах, пробилась сквозь туман реальности и попала в информационную сферу железнодорожника, знакомого Лису по драматическим событиям в Вышнем Волочке. Следующий шаг едва не завёл в тупик воодушевлённое успехами домашнее привидение. Разглядев на платформе человека в белом халате, Ки кинулась за его мыслью, уверенная, что нашла доктора Полозова.
Тур улыбнулся. Оля, посвящённая Лисом в историю Кикиморы, приняла проблему Полозовых как свою собственную и не придумала ничего лучше, как обратиться к погибшему отцу. Она не ощущала духа родителя, неотступно стоящего у неё за спиной, не видела его добрый взгляд, не слышала его обещания привести блудного призрака. Но, разговаривая с фотографией поздней ночью в спящей квартире, свято верила, что отец поможет Ки вернуться домой…
— Они прочная пара.
Тур согласно склонил голову.
— Ваша дочь — прекрасный человек, Виктор. Но Борис ещё так молод.
— Они научат друг друга быть взрослыми… Позвольте совет, Всеволод.
— Всегда рад, коллега.
— Доверяйте младшему брату. Он уравнивает на чаше весов жизнь и смерть, коим испокон веков служит ваш род. Из пятнадцати поколений ваше — первое, установившее потерянный баланс.
— Вы знаете нашу семью?
— Память велика, а мир тесен. Судьбы зачастую переплетаются в глубоких корнях. Вы помните свою первую самостоятельную операцию, доктор?
— Я подумал тогда, что готов быть хирургом. Разрушить здоровую ткань ради уничтожения больной.
