Аркадий Гердов - Рутинное пришествие
— Вы чем-то огорчены, Регина Львовна?
— Я? С чего вы взяли? Это вы должны огорчаться. Получен приказ. Вас хотят этапировать в Москву для производства следственных действий в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Хотела бы я знать, какие это обстоятельства открылись следствию через год после суда. Не подскажете, гражданин Мазепа?
— Якуб-Мазепа, Регина Львовна. К украинскому гетману, который что-то не поделил с Кочубеем, я не имею никакого отношения. Верьте на слово, Регина Львовна. Мой прадед был польским местечковым евреем. То ли кузнецом, то ли стоматологом, а возможно даже, и корчмарем. Последнее предположение основано на том, что сохранился древний рецепт сливовицы, сливовой водки, с брендом «Мазепа». Но надежного подтверждения этой версии не существует.
— Фамильный рецепт водки? Красиво! А зачем Якуб?
— Это семейная тайна, Регина Львовна. А чей приказ? Кто хочет вернуть меня в Москву?
— Вот поэтому я вас и вызвала, Василий Терентьевич. Случайно узнала, что приказ инициирован генералом Хуциевым.
— Вот как? Забавно. И когда в путь?
— Сейчас я не могу санкционировать этап. Вы больны, и я направляю вас в лазарет. Подлечитесь недельку-другую, наследник фирменного бренда, а там видно будет.
— У вас эротические сапожки, Регина Львовна.
— Какой же вы все-таки балбес, заключенный Якуб-Мазепа! — улыбнулась заместитель начальника колонии строгого режима.
Небольшой барак санчасти был укомплектован настоящими панцирными кроватями, и Василий, несмотря на густой запах карболки, блаженствовал. Дремал, почитывал одиссею корсара, беседовал с умирающим от неведомой болезни соседом и присматривался к медсестре. Елена Викторовна относилась к своим пациентам с сочувствием, руководствуясь правилом «зэк ни зэк, а все же человек». Из лечебных средств в ее распоряжении были карболка, спирт, небольшой запас аспирина и загадочные таблетки с давно просроченным сроком годности. Главным универсальным лекарством Елена Викторовна, конечно, считала спирт, которым частенько поддерживала и свой могучий организм. Она потчевала больных спиртом, скармливала им таблетки, но в душе была убеждена, что всяческая медицинская суета вызывает лишь ироническую улыбку на темном вырезанном из топляка лице грозного бога тундры Угро-Вугро, который один только и распоряжается душами и телами людей на этой трудной грешной земле. Вечером, потрогав твердый горячий живот анархиста, она уверенно поставила диагноз: «Нутряная простуда». Налив пациенту мензурку спирта, сестра достала из кармана халата кулек морошки и таблетку аспирина. Василий проглотил спирт, заел его горькой ягодой, произнес:
— В женщинах меня привлекает интуитивная мудрость прародительницы рода и изобилие форм.
— Поняла тебя, кивнула медсестра, — приду. Подкормлю тебя чуток. Как все уснут, принесу строганину.
Под утро, почти засыпая, он ее спросил: — А кто снабжает полярную мадонну деликатесной треской?
— Отец навещает разок в неделю.
— Проходит в зону?
— Охрана знает его. Отец меняет у них рыбу и тюлений жир на махорку.
— Коммерсант, одобрил Василий, еле ворочая языком. — Ну все, вулкан страстей! Ступай и не буди меня до обеда.
Когда полярная мадонна тоже заснул а в своем закутке барака, к ней снизошел сам Угро-Вугро. Он трогал ледяными пальцами ее горячее тело и улыбался тонкогубым деревянным ртом.
— Нет, — отталкивая его руки, говорила медсестра, — я устала. — Но бог тундры был настойчив, и она уступила. Не ссориться же с богом из-за пустяка.
Потом, отдышавшись, он заговорил с ней тусклым скрипучим голосом:
— Русский парень хочет уйти на материк. Отпусти его, пусть уходит. Ждут его там.
Елена Викторовна, стараясь не смотреть на бога, послушно кивнула.
— Мне с ним идти?
— Останься. Пусть шаман поговорит с духами, чтобы они пропустили его через тундру. — Он опустил ладонь на ее живот и повторил: — Останься.
Шаман бережно, двумя руками принял от анархо-синдикалиста широкую посудину с горящим спиртом. Долго смотрел гноящимися глазами-амбразурами на танцующее пламя, потом поднес плошку ко рту, одним длинным глотком вылил в себя голубой огонь, схватил бубен и бесом завертелся в тесной яранге, визгливо выкрикивая заклинания. Василий с любопытством смотрел на мечущегося по яранге старика. Бубен гудел, ухал голосом древнего жадного божества бескрайней тундры. Старик наконец устал, свалился на выстилавшие пол яранги оленьи шкуры и затих. Камланье завершилось. Василий плеснул из принесенной фляги в ритуальную посудину спирт, выпил, кинул в рот горсть ягод морошки и замер молча. Старика не торопил, жевал горькую ягоду и терпеливо ждал.
— Иди теперь, — сказал шаман и потянулся к фляге. — Приятеля можешь взять. Вдоль ручья пойдете. Девка ружье даст, охотиться будете на мелкого зверя. Не пропадете, однако.
Солнце лениво ползло по горизонту, оставляя за спинами сбежавших зэков длинные тени. Идти по топкому берегу ручья было трудно. Тундра жадно чавкала и чмокала под кирзовыми сапогами, стараясь отодрать от них подошву. Василий расстегнул телогрейку и махал перед собой ладонью, отгоняя мошку. На его плече бесполезным грузом болталась древняя двустволка. Обещанного шаманом мелкого зверя не было. Адмирал тащился сзади, стараясь не отставать. Василий остановился и посмотрел на спутника.
— Кажется, вы притомились, адмирал. Давайте поужинаем, чем бог послал, и вздремнем часок-другой,
— Ничего он нам не послал, гражданин Василий. Жрать нечего.
Лицо анархо-синдикалиста сделалось строгим. — У нас оставались сухарь и две сушеные рыбины.
— Сухарей нет. А рыбина осталась одна.
— Та-а-ак, — протянул анархист, — грех чревоугодия в нашей ситуации карается смертью.
— Стреляйте, Василий Терентьевич. Лучше помереть от пули, чем от голода. Пристрелите меня и съешьте.
— Я уже говорил вам, адмирал, что я не каннибал, а вот пристрелить бы вас, конечно, стоило. Но эта древняя рухлядь рассчитана на мелкого зверя, а дуэльных пистолетов у меня нет, поэтому я вас прощаю. Ладно, давайте мне рыбину. Ее голову я вам презентую. Надеюсь, когда мы отсюда выберемся, вы оцепите мою душевную щедрость.
— У нее нет головы, тяжело вздохнул адмирал.
— Сожрали?! А вы гурман, Георгий Гаврилович! Так и быть, можете оторвать у нее плавники и хвост. В них тоже масса калорий.
Адмирал снял опустевший дорожный мешок и, чуть прижмурившись, взглянул на низкое тусклое солнце.
— В реке, вероятно, есть рыба.
— В ручье? Разумеется. Там в светлых журчащих струях весело резвятся зубастые пираньи, анчоусы и бычки. Бычки в сладком томатном соусе. А знаете ли вы, адмирал, что по калорийности черноморский бычок превосходит исландскую сельдь и норвежскую семгу. Он уступает лишь каспийскому осетру горячего копчения. Вам, как гурману, это должно быть интересно, если у вас будет выбор между томленными в сметане бычками и осетриной.
— Перестаньте! — грустно попросил адмирал.
Прикрывшись от солнца телогрейками, они заснули на сухой вершине невысокого холмика в стороне от ручья. Анархисту снился гастрономический сон. То ли был чей-то юбилей, то ли поминки, но стол ломился от разнообразных яств. Василий ел все подряд и никак не мог насытиться. Когда он проснулся, адмирал еще похрапывал, а рядом с ним стоял совершенно нагой человек, вырезанный из бревна.
— Поешь, однако, — сказал человек и протянул Василию лоснящееся розово-золотистое полено.
Анархист принял полено, понюхал его и прикрыл глаза, — Божественный аромат. Что это? Так может пахнуть только рыба моей мечты.
— Балык это. Ешь давай. Просто будешь есть или спирт тебе надо?
— Спирт? У вас есть спирт?
— Есть мало-мало, — кивнул человек и протянул Василию граненую бутыль зеленого стекла с тисненой надписью «Фактория Хлудова. Пушнина, меха, золото».
Василий прочел надпись, покачал головой и приложился к бутыли. Спирт, настоянный на горьких кореньях, обжег ему желудок. Он вытащил из-за пояса нож, отхватил кусок золотого бревна и бросил его в рот. Кусок истаял и самостоятельно просочился вслед за спиртом. Анархо-синдикалиста охватило неземное блаженство.
— Когда я жил в столице, я был уверен, что вкуснее бараньего шашлыка бывает только шашлык из барашка, — поведал
Василий деревянному человеку интимным тоном. — Представляете, как я ошибался? Теперь, после встречи с вами, мне придется кардинально пересмотреть мои кулинарные пристрастия. Но знаете, я не жалею об этом. Век живи — век учись. Вам не холодно нагишом? Магадан все же не Ялта.
— Ялта далеко, — проскрипел человек. А я тут у поморов. Нужен я им. Без меня не могут. Мех зимой одену. Летом не положено.
Возник низкий утробный гул, и по блеклому с проступившими звездами небу поплыла тучная стрекоза вертолета.
