Крис Вайц - Мир юных
Донна
Раньше, до того, как наступил великий трындец, имелась у нас такая штука – общественный договор, кажется. Мол, давайте относиться друг к другу клево, не то нас ждет полный бардак. Речь, конечно, не о рае на земле. А о том, что так жить проще. Это срабатывало даже с теми, кого видишь первый и последний раз. И с теми, кто в твою сторону головы не повернет. Кругом были сплошные «пожалуйста», «спасибо», «простите-извините». Кто первый поднял руку, тому и достается такси. Ну, вы поняли.
Так вот, в наше время общественный договор задвинули куда подальше.
В результате неизвестно, чего ждать от чужаков. Отсюда – легкий мандраж на подъезде к Юнион-сквер.
На ступеньках у круглого металлического киоска, похожего на шляпу для сафари, сидит толпа барабанщиков. Они нас замечают. Белый тип с длинными крысиными дредами на секунду застывает и вновь начинает колотить по самому большому барабану – такие есть у японцев, огроменные, на специальной подставке, на них еще играют ребята в памперсах. Джефферсон наверняка знает название. БУМ. БУМ. БУМ. Остальные барабаны на миг глохнут – местные буравят нас глазами.
И я, в общем… Я всегда за самовыражение, но от этих барабанщиков шизею. Они, блин, пользуются стуком чаще, чем словами. Их барабаны переговариваются между собой, а я, е-мое, такого языка не понимаю!
Да и выглядят барабанщики прям выходцами из ада. Стиляги-хипстеры, умерщвляющие плоть. Курят без остановки, поэтому глаза у них красно-желтые, как бильярдные шары. Тусят группами – я насчитала с десяток, не меньше – вокруг котелков и кальянов.
Короче, я наваливаюсь на кабину и тяну лыбу во весь рот, а сама палец держу на спусковом крючке М2, мол: «Здоро́во, ребята! Балдежно тут у вас! Гляньте, какой у меня пулеметик!».
Мы забираем вправо и начинаем объезжать площадь. Боже, сколько их тут! Жуткие типы стоят и сидят вдоль дороги, подпирают каменный парковый парапет.
Они не спускают с нас глаз, а барабанный бой снова нарастает; сложный быстрый перестук звучит сейчас совсем не так, как раньше.
Я. Будь начеку, Питер.
Питер улыбается и кивает, а сам машет толпе рукой и постукивает своим металлическим прутом по кузову пикапа.
Лицо Пифии непроницаемо, но взгляд ничего не упускает.
Когда мы проезжаем половину площади, барабанщики отступают. Ура!
Нет, не ура.
Путь нам преграждает сгоревшая фура. Минуту назад ее здесь не было.
Над низкой парковой оградой появляются оружейные стволы.
Бой барабанов опять меняется.
Я. Джефф, смотри!
Джефф. Вижу.
Он дает газу и резко бросает «Чикиту» на разделительную полосу между заблокированным участком и свободной дорогой справа.
В эту секунду барабаны умолкают.
И начинается стрельба.
Тук-тук-тук, стучат пули об усиленную обшивку пикапа – как яблоки по жестяной крыше. Мы с Питером валимся на пол. Летят с грохотом камни из-под колес. Свистят стрелы.
Я открываю огонь из М2, и тот ПЛЮ-ПЛЮ-ПЛЮет патронами в сторону парка. Патроны такие мощные, что пулемет чуть не выскакивает у меня из рук. Он срезает верхушку у дерева. Взмывает в небо почтовый ящик, изрыгая забытые в нем письма.
«Чикиту» подбрасывает вверх, миг мы парим в воздухе и приземляемся на разделительной полосе. Пифию вышвыривает из пикапа через задний борт.
Питер успевает ухватить ее за запястье. Она такая легкая, что Питер втаскивает ее назад одной рукой. Второй он молотит прутом барабанщика, который вырастает над задним бортом, чудом спасшись от моего пулеметного обстрела.
Мы уже на восточной дороге, от площади нас прикрывает полоса кустарника, и тут справа, в детском магазине, обнаруживаются вооруженные хари. Теперь нас обстреливают из-за развалин стены, на которой нарисованные человекообразные муравьи волокут с пикника кусочки арбуза.
Я поливаю детский магазин патронами пятидесятого калибра, те выгрызают из каменных пилястр внушительные куски, обрушивают какую-то штуку слева от витрины на головы стрелкам. Вжик-вжик-вжик! – сыплются дождем вокруг нас гильзы, падают в кузов. Одна врезается в меня, обжигает кожу.
И тут Питера ранят.
Он стонет и валится на пол, зажимая щеку рукой. Оттуда хлещет кровь.
А нас уже атакуют сверху.
С крыш летят кирпичи, стекло, игрушки, что-то еще.
На кабину падает детская бутылочка, оттуда выплескивается огонь.
Порадуйте своего малыша вкусным коктейлем. Молотова.
Джефферсон лупит по тормозам, машина идет юзом. Умник высовывается из окна и спокойно, методично поливает горящую бутылку из огнетушителя.
– Валим отсюда! – ору я Джефферсону.
Тот умудряется вывести пикап из заноса и дает газу. «Чикита» прыгает вперед, врезается в бушующее море барабанщиков.
Все, выбрались. Барабанщики отстали. Нас вынесло из толпы, и дальше, дальше. Мимо отеля «Дабл-ю», мимо аптеки «Си-ви-эс», на Парк-авеню.
Я откатываюсь от пулемета и изо всех сил прижимаю руку к Питеровой голове, чтобы остановить кровотечение. Моя собственная кровь пульсирует в венах: пумм-пумм-пумм. Грохот боя, урчание двигателя, звяканье стреляных гильз, стук моего сердца – барабанный бой не умолкает никогда.
Джефферсон
Аптека «Дуэйн Рид» на Двадцатой улице выглядит вполне прилично, и я останавливаю «Чикиту». Мы с Донной пересаживаем Питера в кабину, а Умник с Пифией идут в здание за лекарствами.
Питеру отстрелили половину правого уха, теперь на этом месте рваная рана. Донна зажимает ее рукой; похоже, кровь остановилась. Донна роется в своей сумке, обрабатывает рану «Бетадином», потом мажет «Неоспорином».
Питер держится молодцом. Когда не морщит лицо от боли, улыбается.
– Буду теперь вводить в моду образ одноухого, – шутит он.
Я обхожу кругом «Чикиту», обозреваю ущерб. Множество дырок в кузове. Шинам тоже досталось. Водительское окно разбито. Я поправляю зеркало заднего вида, и из внутренней обшивки выпадает покореженная пуля двадцать второго калибра. Еще пару сантиметров – и была бы она у меня в черепе.
Краска на крыше обгорела, в черном пятне – расплавленная соска.
Под ногами у меня валяется кукла, а в ее рюкзачке обнаруживается невзорвавшаяся М-80 – пока она к нам летела, фитиль погас.
Выбрасываю из кабины стреляные гильзы, проверяю пулемет. Донна – молодец.
Что ж, все неплохо, пойду взгляну, как дела у Пифии с Умником.
Внутри, конечно, полный разгром. Во время Хвори в аптеках было настоящее столпотворение. Поначалу охранникам еще удавалось выстраивать посетителей в очереди, но потом начались драки. Сейчас в каждой аптеке найдется парочка бедняг, умерших от огнестрельной раны или от тяжелого удара по голове. Вот и здесь я пулей пролетаю мимо скелета, сжимающего в руке бутылочку «Найквила».
Когда закончилась Хворь, началось мародерство. Из больниц и аптек выносили любые наркотические препараты. Даже не мечтайте достать сейчас оксикодон или «Робитуссин». Некоторые предприимчивые граждане организовали на Манхэттене небольшие метамфетаминовые лаборатории, так что «Судафеда» тоже днем с огнем не сыщешь.
Я пробираюсь, как в густой траве, в куче вывернутого с полок товара. Памперсы, слабительные, зубные щетки, стельки, ошейники для собак, лекарства от изжоги, презервативы, очки, флоссы, помада, кухонные разделочные доски из экологически чистых материалов. Хлам.
Ни Пифии, ни Умника не видно.
Сворачиваю к прилавку. За ним стоит автомат выдачи таблеток – шкафчик со множеством ячеек, откуда клиентам насыпали нужное количество препарата. Иногда эти автоматы остаются целыми-невредимыми: мародеры часто так взвинчены, что обращают внимание только на коробки с вожделенными надписями. А ведь именно здесь, за прилавком, фармацевты хранили самые востребованные лекарства.
В одной из ячеек лежат полупрозрачные оранжевые капсулы. «Аддерал».
«Аддералом» лечили синдром дефицита внимания. Школьникам их выписывали чуть ли не при каждом чихе. Препарат улучшает умственные способности, а в качестве побочного эффекта вызывает у «больного» ощущение собственной важности и эйфории – часа на четыре. Так что его перепродавали страждущим из-под полы.
Выгребаю из ячейки все таблетки.
На боковой полке под грудой мусора нахожу мазь «Бактробан». Сую в карман и возвращаюсь к «Чиките».
Вдруг в просвете между стеллажами замечаю Пифию. Она стоит у стены и плачет.
– Ты поранилась? – спрашивает Умник. В руках у него упаковки с батарейками.
– Нет. Просто… испугалась, что вы меня бросите.
– Так Питер же тебя удержал. – Умник в недоумении.
– А если бы не удержал? – всхлипывает Пифия. – Вы бы за мной вернулись?
– Ну… нет. Ты ведь все равно умерла бы. Зачем же и остальным погибать?
– А я бы за тобой вернулась! И за остальными тоже. И вы должны так делать.
– Понятно, – говорит он. Без всякого выражения.
Молодец. Умеет утешить.
Неужели между ними что-то есть? Тогда Умник дал маху.
