Дэниел Киз - Цветы для Элджернона
В кафе познакомился и подружился с несколькими студентами. Они спорили о том, сам ли Шекспир писал свои пьесы. Один из них — толстяк с потным носом — утверждал, что все пьесы Шекспира написал Марлоу. Но Ленни — коротышка в темных очках — сказал, что Марлоу — это чепуха и все прекрасно знают, что эти пьесы написал сэр Фрэнсис Бэкон, потому что Шекспир никогда не учился в колледже и не мог получить того образования, которое прослеживается в приписываемых ему произведениях. Тогда парень в шапочке первокурсника сказал, что слышал, как ребята в туалете говорили, будто пьесы Шекспира на самом деле написала какая-то леди.
Они говорили про политику, про искусство и про Бога. Никогда не предполагал, что Бога может и не быть. Мне становится немного страшновато, ведь я впервые задумался о том, что же такое Бог.
Теперь я понимаю, что одна из главных задач колледжа — объяснить людям, что то, во что они верили всю жизнь, на самом деле совсем не так и что ничто не является на самом деле тем, чем кажется.
Все время, пока они спорили, возбуждение так и бурлило во мне. Вот чего мне хочется больше всего на свете — ходить в колледж и слушать, как люди говорят о важных вещах.
Почти все свободное время я теперь провожу в библиотеке, глотая и впитывая в себя книги. Круг моих интересов достаточно широк: Достоевский, Флобер, Диккенс, Хемингуэй, Фолкнер — любые романы, которые попадаются под руку. Мой голод из тех, что нельзя насытить.
28 апреляНочью мне приснилось как мама ругается с папой и с учительницей в школе № 13, где я учился, пока меня не перевели в 222-ю…
— …Он нормальный! Он нормальный! Он вырастет и будет как все остальные! Лучше, чем все остальные! — Она пробует вцепиться учительнице в лицо, но папа крепко держит ее. — Он будет ходить в колледж! Он станет знаменитым! — Она выкрикивает это снова и снова, вырываясь из папиных рук. — Он будет ходить в колледж!
Мы в директорском кабинете и кроме нас тут полно народу. У всех смущенный вид, и только заместитель директора слегка улыбается и отворачивается, чтобы никто этого не заметил. В моем сне у директора длинная борода, он плавает по комнате и показывает на меня пальцем:
— Его необходимо перевести в особую школу. Государственная специальная школа в Уоррене — вот, что вам нужно! Он не может оставаться здесь!
Папа выталкивает маму из кабинета, но она продолжает кричать и плакать. Я не вижу ее лица, но огромные красные слезы капают и капают на меня…
Утром я смог не только вспомнить сон, но и снова проникнуть памятью сквозь туман — туда, где мне шесть лет и где все это случилось. Норма еще не родилась. Мама — крохотная темноволосая женщина. Речь ее тороплива, а руки постоянно в движении. Помнится, она все время трепетала вокруг папы, как большая заботливая птица. Папа очень уставал на работе, и у него не было сил отмахиваться от нее.
Я вижу Чарли. Он стоит посреди кухни со своей любимой игрушкой — ниткой с нанизанными на нее бусинками и колечками. Он вращает нитку, она накручивается на палец, рассыпая вокруг яркие вспышки. Он может играть с ней часами. Я не помню, кто сделал ее и куда она потом делась, но помню, как он восхищенно смотрит на яркие мерцающие круги…
Она кричит на него… нет, она кричит на отца:
— Я не собираюсь забирать его из школы! С ним все в порядке!
— Роза, хватит обманывать себя, будто он нормальный ребенок. Посмотри на него. Роза! Ему уже шесть лет, а…
— Он не идиот! Он как все дети!
Папа печально глядит на сына, играющего со своей ниткой. Чарли улыбается и вытягивает руку, чтобы папа увидел, как здорово она крутится.
— Выбрось эту гадость! — вопит мама и бьет Чарли из руке. Нитка падает на пол. — Иди поиграй в кубики!
Чарли напуган этой внезапной вспышкой гнева. Он не знает, что будет дальше. Его начинает бить дрожь. Родители продолжают спорить, и голоса, перелетающие от одного к другому, туго охватывают его, сжимают внутренности. Паника.
— Чарли, марш в уборную! Только посмей наделать в штаны!
Конечно, он послушался бы ее, только ноги почему-то не двигаются. Его руки взлетают вверх, защищая голову от удара.
— Ради бога, Роза! Оставь его в покое! Посмотри, как ты напугала его. Всегда ты так, а бедный ребенок…
— А почему ты не помогаешь мне? Почему я все должна делать сама? Я каждый день занимаюсь с ним, чтобы он не отстал. Он просто медлительный, вот и все!
— Не обманывай себя, Роза, это нечестно. Ты дрессируешь его, как животное. Не приставай к нему.
— Мне хочется, чтобы он стал таким, как все!
Пока они спорят, живот Чарли болит все сильнее и сильнее, будто собирается взорваться. Он прекрасно понимает, что нужно идти в туалет. Он просто не может заставить себя. Куда удобнее сделать все прямо тут, на кухне, но это неправильно, и она ударит его. Он хочет свою нитку обратно. Если бы она была у него и крутилась, он смог бы удержаться и не наделать в штаны. Но игрушки нет — колечки и бусинки разлетелись по кухне, а нитка лежит около плиты.
Странно, хотя голоса доносятся до меня совершенно отчетливо, я по-прежнему не вижу их лиц, только размытые очертания. Папа — огромный и неторопливый, мама — маленькая и быстрая. Прислушиваясь к их спору, мне так и хочется заорать изо всех сил: «Да посмотрите же вы на него! Вниз, на него! На Чарли! Ему нужно в туалет!!!».
Они спорят, а Чарли стоит, вцепившись ручонками в свою красную клетчатую рубашку. В словах, проскакивающих между ними словно искры, слышны злоба и сознание своей вины.
— В сентябре он снова пойдет в тринадцатую, и снова пройдет весь класс!
— Ну посмотри же правде в глаза! Учительница сказала, что он неспособен ни к какой серьезной работе.
— Эта стерва? О, я знаю, как назвать ее в следующий раз! Пусть только начнет, и я напишу не только в попечительский совет! Я выцарапаю глаза этой грязной шлюхе! Чарли, что ты так извиваешься? Иди в туалет. Иди сам. Ты знаешь, куда идти.
— Разве ты не видишь — ему хочется, чтобы ты пошла с ним. Ему страшно!
— Отстань! Он прекрасно сходит и один. В книге написано, что это придаст ему уверенности и создаст чувство достижения цели.
Но ужас, который вызывает у Чарли холодная, облицованная белым кафелем комнатка, превозмогает все. Он боится идти туда один. Он протягивает к маме руки и всхлипывает:
— Ту… туа…
Она бьет его по рукам.
— Хватит, — говорит строго. — Ты уже большой мальчик. Иди прямо в туалет и сними штанишки, как я тебя учила. Предупреждаю — если обделаешься, накажу.
Я почти чувствую корежащие его спазмы, а эти двое стоят над ним и ждут, что же он будет делать. Всхлипывания становятся все тише и тише, и внезапно он теряет всякий контроль над своим телом. Он закрывает лицо руками и пачкает себя.
Облегчение и страх. Сейчас она будет бить его. Вот она уже наклоняется к нему, крича, что он плохой мальчик, и Чарли ищет спасения у отца.
…И вдруг я вспоминаю, что ее зовут Роза, а его — Матт. Странно, что я забыл, как зовут маму и папу. Ведь я помню, как звали сестру. Не помню, когда я в последний раз думал про них. Мне хочется увидеть Матта, понять, о чем он думает в этот момент. Когда она начала бить меня, он повернулся и ушел на улицу.
Если бы я только мог разглядеть их лица!
Отчет № 11
Почему я до сих пор не замечал, как хороша Алиса Кинниан? У неё нежные карие глаза и волнистые каштановые волосы до плеч. Когда она улыбается, ее полные губы складываются колечком.
Мы сходили в кино, а потом поужинали. В первом фильме я мало что понял, потому что все время думал о том, что вот наконец она сидит рядом. Дважды ее обнаженная рука касалась моей, и оба раза я отдергивал ее в страхе, что она рассердится. Потом я заметил, как впереди нас парень положил руку на плечо своей девушки, и мне тоже захотелось обнять мисс Кинниан. Подумать только, до чего я дошел…
Не надо торопиться… Подниму руку на спинку ее кресла… Потом дюйм за дюймом… Вот рука рядом с ее плечом… и как бы случайно…
Я не посмел.
Я ухитрился всего лишь разместить локоть на поручне ее кресла, но руке тут же пришлось покинуть завоеванное место — мне срочно потребовалось вытереть пот с лица. А один раз она случайно коснулась меня ногой.
В конце концов это стало невыносимо, и я принудил себя не думать о ней. Первый фильм был про войну, но я застал только самый его конец: один солдат возвращается в Европу и женится на женщине, спасшей ему жизнь. Вторая картина заинтересовала меня. Психологический фильм про мужчину и женщину, которые вроде бы любят друг друга, а на самом деле подталкивают себя к гибели. Все идет к тому, что муж прикончит жену, но в последний момент ей снится кошмар, она что-то кричит во сне, и муж начинает вспоминать свое детство. Его озаряет, что всю свою ненависть он должен направить на злую гувернантку, которая постоянно пугала его жуткими историями, оставив тем самым трещину в его драгоценном «я». Взволнованный до глубины души своим открытием, муж вскрикивает от радости, да так, что жена просыпается. Он обнимает ее и… все проблемы решены. Дешевка! Наверно, я как-нибудь проявил свой праведный гнев — Алиса вдруг спросила, что со мной.
