Элджернон Блэквуд - Кентавр
И надо же такому случиться — на столике поджидала неведомо как откопанная армянином хозяином гостиницы, видимо, специально для него, полупенсовая лондонская газета из тех, что тоннами пичкает читателей самыми несущественными фактами и с легкостью сочиняет дурно пахнущие подробности, когда тех не хватает. О’Мэлли принялся ее просматривать с нарастающей тревогой, боль мешалась с отвращением. Но постепенно пробудилось чувство юмора, которое помогло вернуться в нормальное, сжатое до человеческих размеров состояние. Улыбнуться его заставило случайное сопоставление некоторых материалов, явно не входившее в намерения газетчиков: на одной странице теснились заметки о железнодорожных катастрофах, заживо сгоревших людях, взрывах, забастовках, разбившихся в лепешку авиаторах и прочих кошмарах, возлагаемых посредством современных изобретений на алтарь лихорадочного прогресса, а на соседней размещались высказывания хвастливого государственного деятеля, воспевавшего покорение природы с помощью современных скоростей передвижения. Способность перемещаться по земному покрову из одной точки в другую за наименьшее время почиталась признаком развития человеческой души.
Напыщенность языка поражала ложным пафосом. А ведь читают подобное многие тысячи людей, покорно внимающих своему лидеру. Как, должно быть, гордятся они, садясь в последнюю модель «пожирателя пространства», переносящего вялые тела служащих из пригородных особнячков с крохотными садиками в огромные магазины, пестующие в покупателях искусственные потребности, а затем их же удовлетворяющие, везущих клерков в бесцветные конторы, а рабочих из темных душных каморок Ист-Энда на бесчисленные фабрики, выпускающие полуподдельные, ненужные товары, взрывчатку и оружие для уничтожения других народов или дешевые продукты травить собственный — все это на несколько минут быстрее, чем на прошлой неделе.
А затем подумал о сельских жителях и тех людях, кому материальные приобретения вовсе не были необходимы для довольства жизнью, — им по душе смотреть, сердцем стремясь к непреходящим истинам, как восходит или заходит солнце, наблюдать неторопливую смену времен года, рост цветов, деревьев и посевов, величавую поступь процессии природы, отдохновение Матери-Земли.
Спокойствие никуда не спешащей Земли снова умиротворило его душу. О’Мэлли отбросил газету с глаз долой, и ночная тьма за окном тихо поглотила ее…
В открытое окно вновь проник аромат Земли и протянулась мощная длань темноты. Впечатлительному ирландцу показалось, что слух уловил смех, доносившийся с моря и отражавшийся эхом от гор, а вслед за ним тяжкий вздох — вздох сожаления о древнем мире.
Прежде чем уснуть, он в качестве антидота прочел страницу книги, которую возил повсюду с собой, книги, написанной под открытым небом, поскольку под крышей жилища нужные мысли автору никак не приходили: «небо в особенности пособляло вдохновению».
Отрывок, прочитанный на ночь, выражал отчасти и его мысли и чувства. Автор, правда, зрел вперед, назвав данную главу «После цивилизации», в то время как он, Теренс, смотрел назад. Но оба видели одно, отчего точное время не имело значения:
С первым ветром весны, когда снег еще не растаял,
Из города я выбрался в леса,
В тот тихий белый край, где голые деревья величественно ждали,
Пока придет к ним человек, приятель и товарищ:
В моем видении из города руин, цивилизаций праха,
Из прошлого обломков, мусора, гниения останков
Узрел я все ж проростки новой жизни!
О, звуки вод, что льются так победно по долам
И омывают погребенный мир!
Так таинство Земли от бремени, рыдая, разрешалось!
И величаво, атом к атому слагая, вставал и поднимался новый центр,
Или, скорей, повсюду в мире приоткрывались корни древней жизни,
На них проростки нового уклада развились.
Вновь человек возник, чтоб жить в природе
(Все та же давняя история о блудном сыне,
Порвавшем путы тщетной суеты, вернувшемся домой).
Дитя, вернись под отчий кров товарищем лесам зимой,
Играть средь звезд и вод и слушать песни их вокруг,
Так постигая больше, чем довелось наукам всем открыть,
Прильнув теснее к матери родимой и глядя
На молодые деревца, верхушками тянущиеся к небу на рассвете.
И в новой жизни радужных надежд, свободной от забот
О перенаселении и недостатке пищи,
От спешки, вечной страсти обогнать кого-то,
Товарищем и спутником природе стал снова человек.
Цивилизация — незабываемая сказка — теперь за ним.
Все странствия, империи, их войны, религии и континенты
В нем собрались. Груз знания и окрыляющие силы —
Их применить или повременить.
Наконец он уснул, и ему почудился под окнами приглушенный топот копыт, а когда Теренс встал посмотреть, из темноты выступил друг-великан с парохода и повел за собой, к тем фигурам из облаков и ветра, которые он так часто теперь видел, и они вместе поскакали по ночным вершинам далеко в горы, туда, где сиял свет и цвели цветы, где все его мечты долгих лет в точности осуществились…
Он спал. И во сне слышал слова старика-охотника с гор: «Они появляются по весне, стремительно, с ревом… Они старше гор и не умирают… Лучше сразу спрятаться».
От сновидческого сознания ни спрятаться, ни скрыться, и хотя некоторые детали наутро выветрились из памяти, О’Мэлли проснулся бодрым и освеженным. Теперь он был уверен — впереди его ждут друзья и, когда он наберется смелости окончательно к ним присоединиться, первожизнь Земли примет его сознание в себя.
И Шталь с его мелким современным «интеллектом» больше не помешает, не будет стоять на его пути.
XXVII
Спеши скорей смелей за звездой моей
От суеты и от шума мирского
Вдаль, за мечтой, по глади морской,
Где под сенью священной основан
Архипелаг красоты неземной,
От берегов с их рынками и городами
Он спрятан за рифами и волнами,
За океанами и неведомыми морями,
И лишь чистый мечтами найдет остров мой…
Веру обрящет тот, кто здесь на берег сойдет:
Райский покой в садах Элизия
или плющ и лозу из кущ Дионисия, и Пана рожок?
Выберешь что ты — менад
Исступленную пляску, багряный закат,
Танец в росе и ночной звездопад,
Иль белую ризу и храма чертог?
Брат, всмотрись в закат,
И узри давно ушедших богов,
Тех бессмертных, что тут отыскали приют,
Золотых веков сберегли свет.
И оракулы здесь обойдутся без слов,
В шелест лавра, в журчание чистых ручьев,
В шорох листьев под поступью древних богов,
И в дыханье дубов заплетая ответ!
Весь следующий месяц Теренс О’Мэлли смирял свою душу: он работал, и работа его спасла. То есть помогла ему остаться «уравновешенным». Намеренно или нет — точно ирландец так и не смог разобраться — Шталь растревожил в его душе бурю. Точнее, поднял ее на поверхность, ибо в глубинах она всегда бушевала, сколько он себя помнил.
Что Земля может быть разумным живым организмом, лишь слишком больших размеров, не вмещающихся в человеческий рассудок, всегда представлялось ему в воображении. Теперь же это перестало быть символом его веры, превратившись в непреложную истину, столь же ощутимую, как удар гонга, зовущего к обеду. Глубинные стремления, которые невозможно было удовлетворить при обычном течении жизни вовне, находили осуществление в субъективных представлениях и, как для любого поэта, составляли поэтическую правду; но теперь он убедился в их буквальном соответствии реальности для того внешнего канала сознания, который обычно неактивен и именуется транслиминальным. Душевная ностальгия обеспечила этот канал и перенос сознания в него, а состояние транса помогло, конечно, его отыскать — вот и все.
Вдобавок мистический настрой его ума всегда рисовал предметы в виде сил, которые прорываются наружу от некоего невидимого центра, складываясь в зримую форму тел — деревьев, камней, цветов, мужчин, женщин, животных, а также тех, что проявляются внешне лишь отчасти, оттого что слишком огромны, слишком малы или разреженны. И вот сейчас, под комбинированным воздействием Шталя и Фехнера, стало ясно, что так оно и есть, больше того, что в транслиминальном сознании существует некая точка, позволяющая вступать с этими силами в контакт еще прежде, чем они обретут более грубое внешнее выражение в виде физических тел. Природа для него всегда была живой в поэтическом смысле, как олицетворение, но теперь он знал, что это действительно так, поскольку предметы, пейзажи, люди — все кругом было компонентами коллективного сознания Земли, проявлениями ее духа, стадиями ее существования, выражением ее глубокого, страстного «сердца», ее проекциями вовне.
