Константин Щемелинин - "Я"
Скрыться, бежать? Но куда и зачем? Что-то нужно делать!.. Да, я знаю, что, допустил ошибку и нужно исправлять ее, но как?! Просто взять и извиниться невозможно — это свинство. И что самое ужасное, так это то, что каждая думает, будто бы перед ней я сам, а перед ней всего лишь человек, абсолютно идентичный моему человеческому телу, то есть не я — ведь я больше, нежели человек.
Но в той ситуации было хорошо то, что у меня было время подумать, а пока я послал им еще продуктов и немного мебели: кресла и стулья, а также цветы. Подождать они могут — погода там хорошая, зверья нет — ну просто рай,
Ну а мне-то что делать?! Сам заварил кашу — самому и расхлебывать надо. Обидно-то как, глупо и обидно все получилось. Я не мог найти решение, метался, перебирая варианты и отбрасывая их один за другим. А как бы ты поступил на моем месте, а, читатель?
«Время у меня есть, — рассуждал я, — ведь, когда я приму, наконец, решение, то вернусь обратно в тот же самый момент времени, в котором узнал эту потрясающую новость».
Прошло время, я принял решение и обратился за помощью к «отцу»; он выслушал меня и согласился помочь мне. Я перенесся в созданное мной место в другой Вселенной, установил перед собой высокий камень с плоским верхом и встал на него. Передо мной расстилалась пустынная степь, зеленоватая, но с пятнами разноцветных цветов, — здесь под пение птиц и стрекотание насекомых я и собрал перед собой их всех — и своих избранниц, и все свои копии. Они удивленно смотрели то на меня, то друг на друга, когда я начал речь:
— Я — настоящий, — сказал я, и они, прекратив рассматривать друг друга, стали внимательно слушать меня, — а те, кто находится рядом с вами — всего лишь копии моего тела — это настоящие живые люди, созданные моей волей, но они — не я, они — меньше, чем я.
— Через свои копии, — продолжил я развивать свою мысль, — я предложил вам свою руку и свое сердце. Они сделали свое дело, поэтому я убираю их.
Мужчины пропали, а женщины стояли и с удивлением смотрели на меня, но страха не было ни в их глазах, ни в их жестах.
— Я не ожидал, что вы все ответите согласием, — я надеялся хотя бы на один, максимум — два положительных ответа, и в этом случае я бы женился, говорил я, — но случилось так, что вы все согласились выйти за меня замуж, поэтому я сделаю по-другому.
Во-первых, я извиняюсь перед вами за причиненные моральные страдания. Во-вторых, каждая из вас получит по два подарка: первый — от меня, а второй — от моего «отца». В моих глазах вы все королевы, поэтому от себя я дарю каждой из вас по короне.
Сразу же после моих слов на головах у женщин появились блистательные короны, и перед каждой королевой появилось высокое большое зеркало.
— Смотрите на себя в зеркало, — говорил я дальше, — и думайте о том, какую корону вы хотели бы видеть у себя на голове, какие камни должны украсить ее, и корона будет изменяться в соответствии с вашими пожеланиями, а когда красота короны станет, по-вашему мнению, соответствовать вашей красоте, тогда мысленно или же вслух зафиксируйте корону — такой она и останется навсегда.
Передо мной находились двадцать три королевы, короны менялись у них на головах, иногда принимая совершенно фантастические формы, драгоценные камни блистали на солнце, а золото и серебро извивались змеями; но на душе у меня была печаль, и грусть стояла в глазах. Я понимал, почему с любой из них я был бы счастливейшим из мужей, но видно, не судьба — судьба моя — в другом — в мудрости и власти, но не с людьми… Мне было плохо, очень плохо от окончательности этого вывода, однако мне необходимо было пережить всю эту сцену до конца, прежде чем попытаться забыться на Хале или же в реке времени.
Когда женщина останавливала выбор формы и вида короны, зеркало перед ней исчезало, а она оставалась королевой. Время шло, зеркал становилось все меньше и меньше, и вот, наконец, исчезло последнее.
Теперь на сцену пора выходить Хозяину нашей Вселенной — можно с громом и молнией проломиться сквозь небеса, можно вырасти из-под земли, можно появиться как-нибудь еще, но все это слишком похоже на кино. Суть моего «отца» — не в шуме и блеске, а в делах и возможностях, поэтому я решил не делать вообще никакого красочного появления.
— Знакомьтесь, Хозяин нашей Вселенной, — сказал я и провел руками по воздуху.
Ничто не изменилось: ни грохота, ни шума, ни света — ничего.
— Ради меня, своего «сына», Хозяин делится с вами своей властью: каждая из вас в течение всей своей жизни имеет право задать ему один вопрос, и каждая из вас получит ответ. Помните — только из ваших уст и только один раз! — прокричал я. — Вопрос может быть любым, но главное — вы получите истину из рук Властелина нашей Вселенной! О таком праве не смеет мечтать никто из живущих в его Вселенной, но мы даем вам это право — это подарок от моего «отца», который вы получаете по моей просьбе! — и тут я вскинул кулак вверх. — Я кончил! Отправляйтесь назад!
Степь передо мной опустела — они отправились назад, в тот самый миг, откуда я их взял. Я отдал «отцу» все, что взял у него, потом вернул в дом свою мебель и отправился на Халу.
Я провел ладонью по сжатому кулаку и почувствовал острые ударные бугры. Жаркий полдень был в самом разгаре — горячий озон вливался в мои легкие, фтор бодрил тело, но на душе все равно было муторно. Я присел на полянке, а затем лег и прикрыл глаза. Сумбурные видения и звуки теснились у меня в голове, мысли вроде бы не прыгали, но понять их было тяжело.
Внезапно я услышал какой-то шелестящий свист и как-то не задумался над ним: на душе и так тяжело — не до него. Вдруг я почувствовал боль в животе и в груди, услышал взрыв и рванулся вперед. Тяжелый запах крови ударил мне в нос — изо рта хлестала кровь. Я увидел бело-голубую птицу, взмывающую над деревьями, увидел страшную рваную рану шириной в ладонь, идущую от печени к левому легкому и дальше по плечу. Из нее шел пар — пахло горелым мясом. Рана была глубокая, аж до позвоночника, вся в горелых тканях, кусках костей и потоках обожженной крови.
Мир не добр и не зол — он безразличен.
Я постиг это, умирая и терзаясь от боли в мире Халы. Все ясно — бело-голубая птица напала на меня, пролетев низко надо мной и брызнула струей самовзрывающейся жидкости, которая и сделала свое дело.
У меня в мозгу была только одна мысль: «Умереть бы скорее, умереть, чтобы так не мучаться»! Эта жуткая рана, безусловно, смертельна даже для мира Халы — ошметки печени, сердца, кишок и легких валялись возле меня. Сознания я не потерял — какая страшная, лютая смерть выпала мне! Бесподобная живучесть халанских организмов была со мной — я был в полном сознании в течение долгих минут, ощущая боль во всей ее полноте, — здравствуй, ад!
О, как тяжело умирать! Я сел, закрывая рану руками и зная, что все это бесполезно, осмотрелся, а потом опять откинулся на спину. Земля и трава подо мной и рядом со мной были черно-красные от крови. Я лежал на спине, слева от меня дымилась ямка с обожженной травой — это струя той жидкости, что вспорола меня, вонзилась в землю, взорвав и ее тоже. «Сначала ты сверхчеловек, а теперь просто пища, — думал я. — Да, да, какая ценная мысль, я же действительно сверхчеловек, не забыть бы ее, однако зачем все это? Скоро сюда подлетит белая птица, и перо у нее будет с голубоватым отливом, и будет она меня есть. Хочу умереть до того, как она будет меня есть, хочу, хочу, очень сильно хочу, хочу больше жизни, что мне осталась, хочу!!!»
Я уже не мог шевелиться, крови во мне почти не осталось, мысли были путаные, обрывочные и жуткие. Смерть, где ты, где ты? — приди же, наконец!
Так я был убит. Я стоял под деревом, а в неподалеку передо мной лежал мертвый я, и я смотрел на себя. Я больше человека, потому и пережил свою вторую смерть, и отныне память о ней будет навсегда со мной. Я видел, как рвала мое тело та птица, и как ее белые перья покрывались темными пятнами крови. Скоро сюда явятся другие нахлебники. Это ужасно противно — смотреть на то, как меня едят, это было выше моих сил, и я ушел.
Хала, прекрасная и жестокая Хала, я дважды умирал под твоим небом!
Мне не повезло, но всегда везти не может — все и всегда не бывает никогда!
Я вернулся обратно в свой дом, отпустил слуг, отправил тигра обратно в Индию, закрыл все двери и окна, упал на диван и стал плакать в подушку. Печаль и тоска уходили из моей души вместе со слезами, хотелось выть, выть, как волк на луну в голодную зимнюю ночь. Боль и жалость к себе сплелись у меня на сердце. Я смотрел на свою грудь, слышал удары сердца и не мог забыть той страшной раны, убившей меня. Слезы притупили тоску и загладили боль. Глухо ныла душа, все было плохо.
Лучше лекарство — время. Нужно жить с этим в душе — пройдет время, и зарубцуются раны, и станет легче. А может быть закончить все эти глупости? «Отец» ведь сказал мне тогда: «Когда захочешь, тогда все и прекратится». «Когда будет совсем невмоготу, тогда и решу, — подумал я, — а сейчас, в таком состоянии нет смысла принимать ответственное решение». В конце концов, ведь я уже умирал однажды и тоже принял смерть, но более легкую и не такую страшную, хотя ту смерть я перенес гораздо легче. Возможно на эту смерть наложилась и моя неудачная женитьба — да, скорее всего, так оно и есть.
