Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
Мужчина в дорогом пальто был совершенно ни к месту в этой студенческой кофейне, где напитки подают в картонных стаканах, вернее, не подают, а выдают после того, как отстоишь в очереди и сделаешь заказ. Вот радужный зонт – очень даже к месту, а его владелец – нет, нет и нет.
Он, похоже, сам осознавал свою неуместность – стоял посреди зала, переминаясь с ноги на ногу, то и дело неловко уворачивался, пропуская к прилавку торопливых завсегдатаев, близоруко оглядывался по сторонам, явно давая себе шанс осознать, что зашел не туда, куда собирался, выйти вон и навсегда забыть об этой досадной ошибке.
Однако вместо того, чтобы обратить просветленный взор к выходу, человек с зонтом уставился на Агни. Заулыбался приветливо, как старой знакомой и решительно отправился к ее столику, хотя вокруг было полно пустых – время три пополудни, перерывы на ланч давным-давно закончились, а до конца рабочего и учебного дня надо еще немного потерпеть.
«Выглядит, как будто он увидел ровесницу и обрадовался, – насмешливо подумала Агни. – Просто ухватился за человека своего возраста: ты тут сидишь, а значит, и мне можно».
Сама-то она вовсе не чувствовала себя неуместной в этой «придворной», в двух шагах от дома студенческой кофейне. А напротив, ощущала себя здесь одной из многих: яркий шарф, короткая юбка, худые колени, тяжелые ботинки, тщательно смоделированный беспорядок на крашеной рыжей голове. А что старше остальных завсегдатаев в лучшем случае лет на двадцать – так какой дурак станет придавать этому значение, когда сразу видно: ты – одна из нас. В смысле я – одна из них. Ай, неважно. Такая же, как они, факт.
Собственно за этим драгоценным равенством с юными, глупыми, живыми до изумления, по сравнению с ней почти бессмертными Агни и ходила сюда каждый день, а вовсе не ради кофе. Кофе-то она варила гораздо лучше, чем все победители городских конкурсов баррист вместе взятые.
– Извините, что вынужден вас побеспокоить, – сказал обладатель радужного зонта, усаживаясь напротив Агни.
Стул он развернул спинкой вперед, сел на него верхом, как ребенок на деревянного коня, и от этого сразу стал каким-то простым, понятным, почти уютным, почти своим, словно были знакомы много лет, потом долго не виделись, но знали, что рано или поздно это случится, даже загадывали, где и когда, но оба не угадали, потому что в кафе – это как-то уж слишком банально, но не притворяться же из-за этого, будто мы незнакомы… Тьфу ты!
«Тьфу ты! – подумала Агни. И даже головой помотала, отгоняя наваждение. – Мы действительно незнакомы, эй! Побочный эффект почти-волшебных пилюль, о котором так долго говорили добрые доктора, наконец-то дает о себе знать, поздравляю, дорогая».
– С вашей точки зрения, мое поведение неуместно, поскольку мы незнакомы, – сказал мужчина с зонтом. – Однако с моей точки зрения, мы с вами почти родственники, поэтому я позволил себе вот так внезапно появиться в вашей жизни. В свое оправдание могу сказать, что тщательно выбирал момент, когда вы будете свободны от дел и в относительно неплохом настроении…
Он бы, наверное, еще говорил и говорил, но Агни решительно положила конец этому путаному монологу. Спросила:
– Как это – «почти родственники»?
– Мой брат влюблен в вас много лет. И так часто о вас говорил, что мне постепенно начало казаться, будто вы член нашей семьи.
Агни растерянно моргнула. Ничего себе новости. Это что же за тайный поклонник такой выискался. И какого черта молчал – например, пятнадцать лет назад, когда рассталась с Бьярни, а Мишку еще не встретила, и чувствовала себя самой страшной, старой, несчастной и никому не нужной коровой на земле. Лишнее признание в любви тогда явно не повредило бы, что ж он, балбес, скрывался? Или «много лет» – это меньше пятнадцати? Поди разбери, как люди считают.
Спросила:
– Много лет – это сколько?
Человек с зонтом пожал плечами.
– Боюсь оказаться неточным. Но что-то около тридцати.
Даже присвистнула.
– Ого! Ничего себе. Тридцать лет назад я еще в школу ходила.
– Ну да, – невозмутимо кивнул незнакомец. – Примерно с тех самых пор. Но дело не в этом. А в том, что мой брат просил передать: он раскаивается, что причинил вам так много беспокойства своей любовью. И…
– Вы меня с кем-то перепутали, – сказала Агни. – Вот уж чем-чем, а любовью мне никто особо не досаждал. А когда все-таки досаждали, поклонники были совсем не тайные. Такие явные, что вспомнить страшно… – и, не договорив, махнула рукой и приветливо улыбнулась, как бы приглашая человека с зонтом вместе с ней посмеяться над своей ошибкой.
Но он печально покачал головой.
– Не перепутал. Просто не с того начал. Очень трудно говорить с людьми о подобных вещах наяву. Но выбора у меня нет, я обещал. Понимаете, основная сложность состоит в том, что мой брат – ваша смерть.
– Что?!
– Ваша смерть – мой брат, – спокойно и серьезно повторил он, зачем-то поменяв слова местами. Для пущей убедительности, что ли?
«Надо же, псих», – удивленно подумала Агни.
Почти обрадовалась, потому что к ней еще ни разу в жизни не приставали ни психи, ни маньяки, ни какие-нибудь безобидные кришнаиты или, скажем, свидетели Иеговы. Даже настырные городские попрошайки обходили ее стороной, а это уже ни в какие ворота, впору удивляться: «Что со мной не так?»
Внимательно посмотрела на «психа» и с сожалением отмела эту версию. Такой смущенный и одновременно насмешливый взгляд может быть только у совершенно нормального человека, прекрасно осознающего абсурдность своего поведения. Но по какой-то причине не желающего немедленно прекратить.
– Розыгрыш, – уверенно сказал она вслух. – Или какой-то хитрый социальный эксперимент с психологическим уклоном? Или вы просто в карты продули на желание? Со мной такое тоже один раз было, пришлось целоваться с первым попавшимся прохожим. Он пах колбасой и был приятно удивлен. Вам повезло больше: я тоже удивлена, зато колбасой не пахну.
– Что ж, по крайней мере, вы от меня не убежали, – философски заметил человек с зонтом. – Уже неплохо. Розыгрыш, так розыгрыш, пусть. Мое дело – передать, что велено. А поверите вы мне или нет, это уже не моя ответственность. Я его сразу предупредил.
– Кого – его?
– Брата, – терпеливо объяснил тот. – Своего брата, который, по стечению обстоятельств, является вашей смертью. И просил передать, что очень вас любит. Поэтому часто подходил к вам слишком близко. Непозволительно близко, я бы сказал.
«Надо же, а ведь угадал, – невольно подумала Агни. – Слишком часто, непозволительно близко, святая правда. Написали бы все это о ком-нибудь в книжке, решила бы – не верю, перебор. Шесть автомобильных аварий – для человека, который не водит машину, действительно многовато. И ладно бы только это. Один сошедший с рельсов трамвай, две перевернувшихся лодки, четыре серьезных отравления; несерьезные даже считать не станем. Первая и последняя в жизни поездка в Израиль была отмечена счастливым опозданием на встречу в кафе, которое взорвали ровно за три минуты до моего прихода. И через десять минут после того, как я должна была туда войти, если бы не заблудилась. Шаровая молния, влетевшая в форточку, бревна и кирпичи, исправно валившиеся откуда-то сверху в опасной близости от моей головы, три падения с разных лестниц, во всех случаях легко отделалась, но сам факт! И, до кучи, два ревнивых любовника, один с ножом, второй – так, но задушить вполне мог бы, чудом, на самом деле, просто чудом тогда сбежала. А когда единственный раз за всю командировку в Москве спустилась в метро, меня сразу же толкнули прямо под приближающийся поезд, слава богу, какой-то дядька подхватил, удержал; знакомые москвичи потом говорили: у нас такого не бывает, ты что! Но со мной, получается, еще и не такое бывает… И не будем вспоминать о больницах и диагнозах. Только этого мне не хватало – сейчас о них вспоминать».
– Брат, собственно, до сих пор в вас влюблен, и вряд ли это изменится, – говорил, меж тем, человек с зонтом. – Но когда вы выходили из клиники, он увидел ваше лицо. И до него стало доходить, что он натворил.
Дальше Агни почти не слушала. В ушах у нее звенело, лицо пылало, а сердце колотилось, как бешеное, причем где-то во лбу. И одновременно внизу живота.
Розыгрыш окончательно перестал быть безобидным, вот в чем штука.
– Это удар ниже пояса, – наконец сказала она. – Даже у меня дома никто не знает про клинику. Ну ладно, предположим, вы видели, как я оттуда выходила. И какое у меня было лицо. Ну и что с того? Какое вам дело?
– Я вас не видел, – мягко сказал человек с радужным зонтом. – Это он видел.
– Кто – он?
