Марина Дяченко - Армагед-дом
По всем правилам «пацаны» из двести пятой должны были удовлетвориться расквашенными носами, захватить трофейную картошку и отбыть с победой.
Но все сложилось не по правилам.
У одной из лицейских девчонок, Зои, был газовый баллончик, у другой, Инги, сапожное шило. Баллончик выбили сразу, шило оказалось куда эффективнее.
– А-а-а! Стер-рва!
В самый неподходящий момент Лидка узнала этого парня. Он был на дне рождения у Светки, а теперь напоролся на Ингин импровизированный стилет, скорчился, двумя ладонями зажимая рану, рубашка его стремительно темнела на животе, тем временем товарищ его, тоже смутно знакомый, уже сбил Ингу с ног и молотил ее ботинками по груди, по голове…
Лидка завизжала.
Кто-то упал в костер. Кто-то метко бросил камень, кто-то спиной налетел на острый выступ скалы и безвольно сполз на землю.
– Мама! – закричала Лидка.
«Все повторяется», – сказал ее внутренний голос с интонацией Андрея Игоревича.
Она повернулась и бросилась бежать. Споткнулась, упала на груду ракушек и рассадила себе щеку.
– Почему?! Почему тебя постоянно тянет, как свинью, в грязь?! Почему ты находишь болото, где только можно? Почему?!
Маму было жалко. Да еще в день ее рождения…
После схватки на берегу пятеро оказались в реанимации. По паре мальчишек из двести пятой и из лицея. И еще Инга, которая на другой день умерла.
Были слезы и крики. Пощечины, от которых Лидкина голова отлетала далеко назад, удивительно еще, как она не оторвалась вовсе. Было общее собрание в лицее, и закрытое родительское собрание, и вопросы следователя: кто нанес смертельный удар? Этот? Или этот? Сапожное шило в засохшей крови: это шило? Не это?
Лидка на все отвечала одинаково тупо: не помню… не заметила… испугалась, не видела… И следователь, сухощавая молодая женщина, все сильнее презирала ее и даже ненавидела. И не особенно старалась скрыть свои чувства.
– Кажется, кое-кто из этих ребят очень грустно начнет свою взрослую жизнь… В начале цикла оказаться в колонии – скверно, особенно для молодого человека…
– А вы сначала переживите апокалипсис, – сказала Лидка неожиданно для себя.
Следователь странно посмотрела на нее, поморщилась и отпустила. Не поднимая головы, Лидка вышла из кабинета директора, где происходили допросы свидетелей, спустилась на второй этаж, постучала и вошла. Села на свое место.
Рысюк смотрел на нее. Она ощущала его взгляд ухом. Терпела минуты три, потом повернула голову, вызывающе уставилась соседу в глаза:
– Ну что?
Рысюк смотрел, в отличие от следовательницы, не презрительно. Но и без сочувствия.
Лидка повернула голову так, чтобы Рысюку виднее был пластырь на щеке.
– Красиво? Нравится?
– Эй, разговоры на первой парте, – устало сказала химичка.
– Не нравится, – Рысюк отвел взгляд. Сказал себе под нос, вроде бы и не рассчитывая на слушателей: – Бардак… Черт, какой бардак! Никто ничему не учится…
Лидке показалось, что эти слова она уже где-то слышала.
Ей казалось, весь город должен встать на уши, что все газеты должны выйти в траурных рамках – ничего подобного. Соседка Светка сообщила, что в двести пятой уже были подобные жертвы. Что в большой потасовке с семьдесят седьмой, например, троих мальчишек забили ногами. «Жизни не знаешь», – говорила Светка снисходительно.
Зато лицей бурлил. Средняя группа – Лидка слышала – вслух говорила о мести, о непримиримой войне. Прежде миролюбивые лицеисты, оказывается, только и ждали искры, чтобы расплатиться с двести пятой «за все». В голос рыдали Ингины одноклассницы – может быть, при жизни у бедной девочки не было такой массы друзей и подруг. Кое-кто предлагал использовать родительские связи, но большинство презирало поддержку взрослых. В открытую шли разговоры об оружии, о взрывчатке; Лидку мутило. Болела пораненная щека. Стыдно было смотреть на себя в зеркало. И уж, конечно, не хотелось встречать Славку Зарудного.
Славка сам подошел к ней на перемене. И застал врасплох.
– Отец спрашивал, как дела.
– Хорошо. – Она погладила пластырь на щеке. – Я тебе подшивки принесу завтра прямо в лицей.
– Завтра меня не будет.
– Тогда послезавтра, – сказала она, думая о своем.
Славка помолчал.
– Меня вообще больше не будет в лицее. Перехожу на экстерн… с репетиторами.
Теперь помолчала Лидка.
– Из-за… этой дурацкой заварухи?
– Да, – Славка не стал отпираться. – И в общем-то отец говорит, что все это только начало. Будет хуже.
– Ты куда?! – спросила мама. – Я же просила… не выходить из дома!
– Мне к Зарудным надо, – пробормотала Лидка, отступая. – Я уже по телефону договорилась.
– Ты не можешь обождать пару дней? – спросила мама тоном ниже. – Пока не уляжется вся эта… все это…
– Оно уже никогда не уляжется! – крикнула из комнаты Яна. – Дома надо сидеть!
– Вы преувеличиваете, – сказал из кухни отец. – Пусть идет. Не война же, в самом деле… И потом – она же к Зарудным!
– Я обещала Андрею Игоревичу… кое-что отдать, – сказала Лидка, ободренная поддержкой.
Мама наконец сдалась:
– Но чтобы засветло была назад! И обязательно позвони, Тимур тебя встретит от скоростного…
Лидка торопливо кивнула.
Отцветали плодовые деревья, двор был весь усыпан лепестками. Лидка опасливо оглянулась: за каждым кустом сирени могла сидеть компания из двести пятой. Или из семьдесят седьмой. Или просто безымянная компания школьников, для которых одиноко идущая девочка – настоящая находка…
Отец недооценивал ситуацию. Не война, нет. Но хуже войны. Хорошо, что мама многого не знает…
Но скоро узнает, и тогда Лидку перестанут выпускать даже в лицей.
Она торопливо зашагала к выходу со двора; на улице, среди взрослых, было куда спокойнее. Потом людная станция скоростного трамвая, потом привилегированный квартал с патрулями. Относительно безопасный путь.
Скамейка, протертая штанами местной молодежи, была теперь пуста. Подозрительно пуста, и еще подозрительнее было то, что в двух шагах от нее, на месте бывшей детской песочницы, сидела прямо на земле незнакомая девочка.
Лидка сперва замедлила шаги, потом опять ускорила. Дурных нет. Заводить разговор с незнакомцами, особенно если они сидят на земле, безвольно уронив голову…
Плохо, что она сидит так близко к дорожке. Лидка подумала, не сделать ли круг, но потом устыдилась.
Девчонка подняла голову и посмотрела… нет, не на Лидку. Сквозь нее. Лицо у девчонки было синюшное, а глаза большие и бессмысленные, но не это испугало Лидку.
Сидящая девчонка оказалось Светкой с четвертого этажа. Совсем незнакомой Светкой, в дырявой кофте с чужого плеча, с чужим остановившимся взглядом.
Лидка замедлила шаги.
– Свет…
Ответа не было и не могло быть. Светка снова уронила голову на грудь. Потом мягко повалилась на спину, перекатилась на бок и застыла в утробной позе, подтянув колени к животу.
Лидка огляделась. Окна двух больших домов выходили на эту площадку, и Светкины окна тоже, и можно бросить в окно камушком, но до четвертого этажа Лидке не добросить…
Лидка колебалась ровно одну минуту. Очухавшись, Светка не поблагодарит за такую «помощь», но хуже будет, если ее подберет патруль… И вообще она может умереть…
Бегом – в подъезд. У своей двери Лидка чуть притормозила: может быть, перепоручить маме? Но тогда ее точно перестанут выпускать. Когда увидят ЭТО не в газете, а совсем рядом, всего этажом выше…
Звонить в Светкину дверь пришлось долго, Лидка уже отчаялась, решила, что никого нет дома.
После долгих невнятных кто-тамов дверь открыла Светкина мать. Лидка отшатнулась от густого, устоявшегося запаха, которым полна была квартира: пахло перегаром и чем-то еще, так иногда пахнет на вокзалах.
– Чего тебе? – спросила Светкина мать, и Лидка поняла, что та едва ворочает языком.
– Светке плохо, – сказала она, не вдаваясь в подробности. – Во дворе лежит.
– То есть как лежит?! – Соседка тряхнула головой, глаза приобрели осмысленное выражение.
Лидка без слов махнула рукой, показывая вниз, во двор. Светкина мать отстранила ее и как была, в халате, зашлепала тапочками по бетонным ступенькам…
Через минуту со двора раздались причитания. Где-то хлопнуло окно; Лидка услышала, как этажом ниже открывается ее собственная дверь, и кто-то, кажется, отец, выходит узнать, в чем дело…
Она бросилась по ступенькам, но не вниз, а вверх. Добралась до пятого этажа, по железной лесенке вскарабкалась на чердак; люк на крышу давно был взломан, чтобы открыть его, следовало только правильно повернуть ручку. Лидка знала как, причем знала от той же Светки.
На крыше било в глаза солнце. Если б не лес антенн и переплетение проводов, здесь было бы даже здорово, а еще лучше было бы, если б крыша не просматривалась со всех сторон. Пригибаясь, как партизан, Лидка преодолела расстояние от люка до люка. Попробовала приподнять – не поддается, видимо, здесь в который раз постарался дворник. Вот морока – добрые дела всегда наказуемы. Да оставила бы Светку лежать под перекрестными взглядами многих окон, неужели никто не подобрал бы?! Нет, побежала, задрав хвост…
