Антон Фарб - Бег крысы через лабиринт
Обзор книги Антон Фарб - Бег крысы через лабиринт
Антон Фарб
Бег крысы через лабиринт
1
Паноптикум инженера Моро своим внутренним убранством напоминал нечто среднее между моргом и лабораторией безумного доктора Франкенштейна. Грязно-голубой кафель стен, лужицы розовой воды на полу, лиловый свет хирургических юпитеров, укрепленных на кронштейнах под потолком, гулкая тишина и запах карболки… Официанты в зеленых балахонах и белых марлевых намордниках катили перед собой передвижные столики из нержавейки, тихо попискивающие резиновыми колесиками. На столиках были расставлены бокалы с коктейлями и эмалированные тазики, в которых отмокали скальпели, ланцеты, элеваторы, трепаны, ретракторы, шпатели, канюли, костные пилки и прочие антикварные инструменты: некоторые были совсем новые, сверкающие никелем, но большинство острых железок покрывали шершавые пятна засохшей крови.
Вдоль стен стояли корытообразные прозекторские столы из дырчатого листового металла. На столах — блюда с тартинками, вазы с пуншем, склянки с формальдегидом, в которые плавали глазные яблоки, кисти рук и слабо пульсирующие сердца. Над столами, приклеенные к кафелю скотчем, висели анатомические плакаты с освежеванными торсами и жестикулирующими скелетами, цирковые афиши Финеаса Т. Барнума и постеры Бориса Карлоффа, потрепанные репродукции Гойи, Веласкеса и Босха. В застекленных шкафчиках радостно скалились лакированные черепа и плавали в колбах заспиртованные эмбрионы.
Само пространство паноптикума было превращено в лабиринт при помощи складных полиэтиленовых ширм, натянутых на трубчатые каркасы. Окружая центральный операционный театр, ширмы образовывали множество крошечных закутков, заполненных смотровыми креслами, аппаратами искусственного дыхания, баллонами с кислородом, рентгеноскопами, осциллографами, штативами для капельниц и столиками для лекарств, доверху забитыми контрацептивами всех разновидностей.
В одном из таких уголков, взгромоздясь на гинекологическое кресло и возбужденно дыша, баронесса Элеонора фон Штольц распахнула перед Касианом свою блузку, высвободив тяжелые, идеальной каплевидной формы груди.
— Тебе письмо от баронессы фон Штольц, — сказала Инга, выудив из вороха счетов плотный конверт из мелованной бумаги.
Касиан медленно развернулся в кресле.
— Это случайно не та стерва, у которой суицид-салон на авеню Агони? — спросила Инга и всем своим видом (тонкая фигурка в строгом жакете, черные блестящие волосы стянуты в тугой узел на затылке, аэродинамически плотно облегая череп, длинные нервные пальцы с черным маникюром и изломанная в вечной насмешке бровь) выразила отвращение к подобным учреждениям.
Касиан молча вспорол конверт церемониальным скальпелем. Внутри оказался прямоугольник из жесткого картона с золотым обрезом и тиснеными виньетками в форме двойных спиралей.
— Она же вдова железнодорожного барона в третьем поколении. Зачем ей содержать этот кровавый бордель? — задумчиво сказала Инга. — И что ей надо от тебя?
Касиан толкнул картонный прямоугольник по столу в сторону Инги.
— Приглашение на бал в честь открытия паноптикума инженера Моро? Какая мерзость! — сморщилась Инга. — Я надеюсь, ты не собираешься…
Касиан, смерив взглядом свою секретаршу, медсестру и ассистентку в одном лице (а также — свою лучшую работу за все время практики), крутанулся в кресле, перехватил скальпель за лезвие и отвел руку для броска в висящую на стене мишень для дартса.
— Фрак или смокинг? — вздохнула Инга.
Касиан был единственным, кто пришел на открытие паноптикума во фраке. Прочие гости инженера Моро были слишком богаты и влиятельны, чтобы придавать значение своей одежде.
Как это обычно и бывало на великосветских балах-хэппенингах, публика здесь собралась самая разношерстная. Среди гостей присутствовали: коннетабль Иностранного Легиона со свитой министериалов, пфальц-менеджер Опеля, кучка патлатых рок-гистрионов в потертых кожанках, гонфалоньер Ордена Сайентологов, недавно беатизированная кинозвезда неопределенного в данный момент пола, даймё Мицубиси, эмир Касбаха в компании какого-то турка и пары дюжих гулямов, прелат популярного телеканала и фотокуртизанка дома Ревлон… Подавленные мрачным экстравагантным интерьером, гости блуждали по лабиринту из ширм, переговаривались шепотом и шарахались от бутафорских причиндалов.
До того, как угодить в лапы баронессы, Касиан дважды безуспешно попытался завязать беседу с гостями. Аббат Сорбонского университета счел его официантом и вложил ему в протянутую руку пустой бокал из-под шампанского. А синдик цеха программистов, нервно теребя запонки в виде старинных микросхем, промямлил что-то неразборчивое и тут же отвернулся. Видимо, он принял Касиана за одного из труверов, которые хищно рыскали по закоулкам паноптикума, очищая прозекторские столы от закусок и выдумывая сплетни для своих бульварных газетенок.
Единственным, кто сам искал компании Касиана, был уже порядком поддатый трувер из «Вога». Да и тот быстро осознал никчемность мишени и растворился в толпе. А потом Касиана заметила баронесса Элеонора фон Штольц…
Касиан был хирургом. Точнее говоря, он принадлежал к той странной касте пластических хирургов, что всегда обитала в сумеречной зоне между доменами официальной медицины, студиями имиджмейкеров и подпольными клиниками криминальных кланов. Касиан, вдобавок, не желал платить десятину ни тем, ни другим, ни третьим.
Несмотря на цеховой знак — древний цельнометаллический скальпель, который он носил в нагрудном кармане, Касиан никогда не являлся полноправным членом цеха врачей. Свою карьеру он начинал в нелегальной клинике, расположенной в заброшенной станции метро. Там, в грязи и антисанитарии, что и не снились дизайнерам интерьера паноптикума, он латал уличных ландскнехтов и вживлял импланты вольным информщикам низшей ступени посвящения. Это занятие приносило невысокий, но стабильный доход; однако Касиану этого было мало.
Благодаря нескольким случайным клиентам, по тем или иным причинам вынужденным избегать цеховых клиник, ему удалось вырваться из клоаки подпольной медицины и открыть вполне легальную частную практику. Тогда это казалось ему многообещающим началом; на деле это обернулось полным крахом. Содержать частную практику в корпоративном мире, где все и каждый стремились занять свое место в четкой иерархии цеховых табелей о рангах и носить на лацкане пиджака герб компании, было равнозначно балансированию на тонком лезвии скальпеля. Растеряв клиентуру из разряда люмпен-криминалитета, Касиан все еще оставался никому неизвестным выскочкой без имени и репутации, и потенциальные клиенты из высшего света его игнорировали.
Баронесса фон Штольц была исключением. Она содержала частный суицид-салон — разумеется, ради высокого искусства, а не низменной тяги к обогащению — и считала, что все свободные художники должны поддерживать друг друга. Именно из-за ее изменчивых требований к собственной внешности Касиану удалось поставить практику на ноги; но стареющие телеса баронессы имели свой предел морфичности — пальпируя соски Элеоноры фон Штольц и прикидывая, выдержат ли молочные железы еще одну инъекцию карминного пигмента (этот цвет снова входил в моду), Касиан держался подчеркнуто холодно и искал повод поскорее отделаться от баронессы.
Удобную возможность предоставил ему сам инженер Моро, дав сигнал к началу дефиле.
В паноптикуме не было подиума, и инженер Моро решил выпустить своих кадавров прямо в зал операционного театра. Открывали парад-алле парочка карликов ростом не более полуметра — один, длинноносый, в кайзерском шлеме и мундирчике с эполетами, а другой с велосипедными усами и в наполеоновской треуголке — браво промаршировали сквозь толпу гостей и скрылись в лабиринте ширм.
Появление прочих уродов было обставлено более драматично. Один из официантов сдернул с лица марлевую маску и оказался миловидной девушкой с окладистой шкиперской бородкой. Бутафорский мешок для трупов, валявшийся на одном из столов для вскрытия, вдруг закопошился, вспучился, вжикнул молнией — и наружу выдралось безволосое, покрытое отвратительной слизью остроухое существо с длинными пальцами и острыми клыками. Колени носферату выгибались в обратную сторону, а от локтей до ребер тянулись кожистые складки; злобно шипя, он проковылял к ближайшей ширме, проткнул ее ороговевшими ногтями и разорвал, впуская в зал завязанного узлом человека-эластика, чьи руки были скручены за спиной на манер рукавов смирительной рубашки. Следом за ним в зале появился горбун-анацефал с вдавленным внутрь черепом, баюкающий на руках сиамских близнецов — сросшиеся от плеча до бедра золотоволосые девочки в розовом платьице были похожи на бракованную куклу Барби. Жеманный гермафродит, завернувшийся в простыню на манер тоги, катил перед собой тачку с безруким и безногим обрубком. У того не было ушей, зато ноздрей было целых три; он обкладывал гостей изощреннейшими ругательствами, которые из-под заячьей губы звучали как звериное рычание. Трехметровый гигант с ногами тонкими, как спички, переступил через разорванную ширму и раскланялся перед публикой, переломившись, как складной метр… Последним номером программы был самый толстый человек на свете, чья безобразно огромная туша плавала в чане с физраствором, катимом тремя ассистентами Моро.