Рэй Брэдбери - Собачья служба
Обзор книги Рэй Брэдбери - Собачья служба
Рэй Дуглас Брэдбери
Собачья служба
Молодой пастор Келли бочком протиснулся в кабинет отца Гилмана, помедлил и огляделся по сторонам, как будто собирался выйти, чтобы тут же зайти снова.
Подняв голову от бумаг, отец Гилман спросил:
— Что-то случилось, отец Келли?
— Даже не знаю, — ответил тот.
Отец Гилман не выдержал:
— Не могу понять, ты ко мне или от меня? Прошу, заходи, присаживайся.
Отец Келли робко шагнул через порог кабинета и наконец сел, не сводя глаз со старого священника.
— Итак? — поинтересовался отец Гилман.
— Итак, — подхватил отец Келли. — В общем, все это как-то нелепо и странно — может, и говорить не стоит.
Тут он умолк. Отец Гилман выжидал.
— Речь идет о той собаке, святой отец.
— О какой собаке?
— О той, что кормится при больнице. По вторникам и четвергам этот пес тут как тут: ему повязывают красный шейный платок, и он сопровождает отца Риордана, когда тот обходит больничные палаты второго и третьего этажей: одно крыло, другое, наверх, а потом вниз, на выход. Пациенты в этой собаке души не чают. Она им поднимает настроение.
— Ах да. Припоминаю этого пса, — сказал отец Гилман. — Какое благо, что к больнице тянутся такие животные. Но что тебя тревожит?
— Видите ли… — начал отец Келли. — У вас сейчас найдется минутка, чтобы взглянуть? Он занимается весьма необычным делом.
— Необычным? В каком смысле?
— Понимаете, святой отец, — сказал отец Келли, — на этой неделе пес дважды приходил в больницу один и сейчас прибежал снова.
— А отец Риордан? Разве он не на обходе?
— Нет, святой отец. О том и речь. Пес совершает обход сам по себе, в отсутствие отца Риордана.
Отец Гилман фыркнул.
— Только и всего? Очевидно, собачка весьма смышленая. Как та лошадь, которая в годы моего детства возила молочный фургон. Она сама знала, куда сворачивать и у каких домов останавливаться — молочнику даже не приходилось ее понукать.
— Нет-нет. Здесь другой случай. По-моему, собака не так проста, но что у нее на уме — не могу понять, а потому решился позвать вас, чтобы разобраться на месте.
Отец Гилман со вздохом поднялся с кресла.
— Так и быть, пойдем, надо взглянуть на таинственное животное.
— Сюда, святой отец, — сказал отец Келли и провел его по коридору, а потом вверх по лестнице на третий этаж.
— Полагаю, святой отец, пес где-то здесь, — предположил молодой священник. — Да вот же он.
Пес с красным платком на шее вышел из семнадцатой палаты и направился, не обращая на них никакого внимания, к восемнадцатой.
Оставшись в холле, они видели, как собака села у койки и будто бы стала чего-то ждать.
Тяжелобольной пациент заговорил, отец Гилман и отец Келли прислушались, но не смогли разобрать его шепот; а пес между тем безропотно сидел подле кровати.
Наконец шепот умолк. Пес вытянул переднюю лапу, дотронулся до койки, немного выждал и направился в следующую палату.
Отец Келли покосился на отца Гилмана.
— Ну, каково? Что там происходило?
— Боже праведный, — выдавил отец Гилман. — Сдается мне…
— Что, святой отец?
— Сдается мне, пациент исповедовался псу.
— Но это невозможно.
— Ты же видел. Невозможно, а вот поди ж ты.
Стоя в тускло освещенном холле, святые отцы пытались уловить шепот следующего пациента. Они приблизились к двери и заглянули в палату. Пес терпеливо ждал, пока исповедующийся облегчал душу.
Наконец пес у них на глазах опять протянул лапу, чтобы коснуться койки, и вышел из палаты, не удостоив их взглядом.
Священники замерли в оцепенении, а потом безмолвно двинулись следом.
В соседней палате пес привычно сел у койки. Через мгновение пациент его заметил, улыбнулся и сказал слабым голосом:
— Благослови меня.
И пес сидел не шелохнувшись, пока больной нашептывал что-то свое.
Так они прошли вдоль всего коридора, от палаты к палате.
В какой-то момент молодой священник посмотрел на отца Гилмана и увидел, что лицо у него исказилось и залилось краской, а на висках набухли вены.
Тем временем пес закончил свой обход и стал спускаться по лестнице.
Священники еле поспевали следом.
Когда они оказались у выхода, пес трусцой убегал в вечерние сумерки; его никто не встретил и не взял на поводок.
Тут отец Гилман неожиданно взорвался и заорал:
— Эй! Слышишь меня? Пес! Чтобы духу твоего здесь не было, понял? Если вернешься, я призову на твою голову проклятия и все муки ада. Слышал меня, пес? Проваливай, вон отсюда!
С перепугу животное закружилось на месте и стремглав умчалось прочь.
Закрыв глаза и тяжело дыша, старый священник побагровел и врос в землю.
Молодой отец Келли вглядывался в сумерки.
Задыхаясь, он в конце концов пробормотал:
— Святой отец, что же вы наделали?
— Проклятье! — бросил отец Гилман. — Это порочное, ненавистное, богомерзкое чудовище!
— Богомерзкое? — удивился отец Келли. — Разве вы не слышали, что ему говорили?
— Вот именно, слышал, — ответил отец Гилман. — Этот пес позволяет себе отпускать грехи, исповедовать страждущих и внимать их мольбам!
— Но, святой отец, — воскликнул отец Келли, — ведь именно это делаем и мы с вами.
— Это наше священное право, — чуть не задохнулся отец Гилман. — Только наше!
— Вы так считаете, святой отец? А чем другие хуже нас? К примеру, если семейный человек посреди ночи изливает душу перед супругом или супругой, разве это не похоже на исповедь? Разве не так молодые пары учатся прощать и жить дальше? Ведь это в некотором смысле сродни нашему служению, не правда ли?
— Ну знаешь! — взревел отец Гилман. — Ночные излияния, собаки, порочные чудовища!
— Святой отец, может статься, этот пес больше сюда не придет.
— Тем лучше! Я не допущу такой мерзости в больнице, которую призван окормлять!
— Господи, сэр, вы разве не заметили? Этот пес из породы спасателей. Не зря же их нарекли таким именем. Думаю, после окончания часовой исповеди, выслушав кающихся и отпустив им грехи, вы бы и сами не возражали, назови я вас спасателем, правда?
— Спасателем?
— Именно так. Задумайтесь, святой отец, — произнес молодой священник. — Ну ладно. Давайте посмотрим, не натворило ли бед это «чудовище», как вы изволили выразиться.
Отец Келли вернулся в больницу. Через несколько мгновений за ним последовал и старый отец Гилман. Они прошли по коридору и заглянули в палаты к пациентам, прикованным болезнью к постели. Повсюду царила какая-то особая тишина.
В одной из палат витало необычное умиротворение.
Из другой доносился шепот. Отцу Гилману послышалось имя Пресвятой Девы Марии, хотя полной уверенности не было.
В тот памятный вечер они переходили в больничной тиши от палаты к палате, и у старого священника было такое чувство, будто он сбрасывает с себя старую кожу — чешую заблуждений, коросту высокомерия и, в довершение всего, шелуху равнодушия; в конце концов, вернувшись к себе в кабинет, он ощутил избавление от незримого бремени.
Отец Келли пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Усевшись в кресло, отец Гилман облокотился на письменный стол и спрятал лицо в ладони.
Некоторое время он сидел в полной тишине, а потом услышал какое-то шевеление. Его взгляд устремился к дверям.
На пороге спокойно ожидал пес, вернувшийся по собственной воле. Дышал он неслышно, не скулил, не лаял, не зевал. Бесшумно шагнув вперед, он сел подле стола, напротив священника.
Отец Гилман посмотрел ему в глаза, и пес ответил тем же.
Наконец старый священник сказал:
— Отпусти мне грехи — не знаю, как к тебе обращаться. Ничего не приходит на ум. Но все равно хочу исповедаться, ибо я грешен.
Святой отец заговорил о надменности, гордыне и других пороках, которые узрел в себе минувшим вечером.
А пес сидел и слушал.
