Елизавета Дворецкая - Тайна древлянской княгини
Помня, как их предполагаемый будущий князь без предупреждения метнул копье в родного старшего брата, ладожские нарочитые мужи опасались в душе за сохранность собственных голов. Но честь не позволяла показать страха, особенно притом, что воевода Велем не только сам шел в урманский стан, но и брал с собой любимую племянницу. После того как Предслава сумела договориться о перемирии, он так зауважал ее, что предоставил самой решать, идти или оставаться в городе. Ладожане успели убедиться, как сильно пришелец уважает «королеву», без участия которой ему не удалось бы сравняться со знаменитым дядей. Поэтому Воята с двумя братьями, посланный воеводой вперед, уведомил Хельги, что в полдень к нему пожалует «королева Фрейдислейв» в сопровождении самых знатных людей своей земли.
Наконец прихромал и Творинег, которого пришлось ждать дольше всех; собравшаяся перед воеводским двором старейшина спустилась к Ладожке и расселась по лодкам. В толпе бородатых мужчин в расшитых нарядных рубахах выделялась единственная женщина – Предслава в белых вдовьих одеждах почти без вышивки и отделки, с белым шелковым покрывалом поверх повоя. Двое отроков внесли в воеводскую лодку небольшой ларь и поставили на корме ей под ноги. Пять лодок вышли из Ладожки в Волхов и двинулись вниз по течению; несмотря на возможную опасность, множество простых ладожан в небеленых рубашках, будто стая серых гусей за белыми лебедями, устремилось тоже в лодках и пешком по берегу в ту же сторону – посмотреть, как все пойдет и чем кончится. Любопытство, как всегда, оказалось сильнее опасений.
Дорога по воде до курганов показалась Предславе необычайно долгой; сердце стучало, мысли путались, и она сомневалась, что сможет связать хотя бы несколько слов, если придется что-то говорить. Наверное, никто в Ладоге не познакомился с Хельги сыном Сванрад так близко, как она, но и она не бралась предсказать, как он воспримет их новости и как отнесется к предложению княжить в Ладоге.
– Ничего! – сказал Велем, думавший о том же. – Он ведь и у себя там конунгу не сын, а только сестрич. Сын родной у того есть, наследник, стало быть, ему дома ничего не достанется. А тут княжий стол предлагают. Все лучше, чем всю жизнь по морям скитаться, как Рерик.
– Да он такой… чудной. – Предслава вздохнула. – Все у него не как у людей. Не угадаешь, что ему понравится. Ты его еще не видел – он одевается, как бродяга, спит на земле, ест из шлема… Что такому княжий стол?
И все-таки она верила, что все будет хорошо. День выдался прекрасный: солнечный, теплый, но не слишком жаркий, и серебристые блики на мелких волнах делали Волхов похожим на исполинскую рыбу, несущую лодьи на спине. Белые облака на ясном небе тоже были будто лодьи, в которых ходят сами боги. Шли по самой середине реки, и отсюда что до одного берега, что до другого простиралось целое поле воды, будто серо-голубого шелка, блестящего и мягкого. На плоских берегах лежали, словно комки зеленого меха, округлые пышные кроны ив и кустов, а среди зелени везде виднелись стены и крыши избушек – дерновые, соломенные, какие-то сараюшки, клети, навесы для скота. Как их стало много! Везде к воде протянулись дощатые мостки, возле которых были привязаны челноки, сушились сети; на мостках женщины где полоскали белье, где мыли миски и горшки; дети в коротких рубашонках прыгали и махали руками, радостно крича. Где-то купались молоденькие веселые девчонки, побросав на берегу белые рубахи – с мокрыми волосами, соблазнительно выставив из воды голые плечи и руки, они махали отрокам на лодьях, и те ухмылялись, в присутствии старших не смея отвечать, но не в силах отвести глаза. Солнце и ветер пронизывали Предславу насквозь, весь этот прекрасный мир дышал одной грудью с ней; она чувствовала, что сама душа ее будто растекается по всему этому, сливаясь с водой, с небом, с зеленью трав и деревьев, с серыми избушками, с каждым из живущих здесь. Она родилась в Киеве, выросла в Плескове, замуж была отдана в Коростень, но кровь материнского рода говорила в ней громче всех прочих, и всем существом она ощущала, что именно здесь ее родина – нечто неотъемлемое. От этого чувства по коже бежали мурашки и слезы наворачивались на глаза. И жизнь, благополучие всего этого сейчас в немалой степени зависели от нее. Что такое есть на свете, чего она не отдала бы, чего не сумела бы сделать ради старого «вика Альдейгьи»?
Вот кончилась обжитая часть, на берегу слева потянулись могилы – округлые рукотворные холмы, где поменьше, где побольше; одни «живые», то есть время от времени обновляемые новыми погребениями, другие «мертвые», принадлежащие уже сгинувшим родам, где больше никого не хоронили, – их склоны оплывали, трава росла буйно, никем не примятая, и лишь соседи приносили сюда в поминальные дни пару яичек и блинков, чтобы чужие мертвецы не обижались. На смену живым пришли мертвые, но и они провожали Предславу молчаливым взглядом, на свой лад приветствуя ее.
А впереди было небо с белыми облаками, и казалось, река несет лодью прямо туда. И Предслава вдруг осознала – не только поняла, но ощутила всей кожей, что Волхов течет не только в Бездну, как привыкли считать, почитая в нем Ящера, но что и он часть той реки, что омывает Всемирье и в свой черед поднимается в небо. Сейчас она видела это воочию. И чего бояться тому, кто хоть раз увидел перед собой распахнутую дорогу в небеса?
Вскоре они убедились, что вестью о прибытии посольства Хельги не пренебрег. Вот впереди слева показался Дивинец, даже среди самых больших курганов выделяющийся внушительностью и высотой; на нем были какие-то люди. Неподалеку на песчаные отмели, удобные для причаливания, были вытащены три корабля, луговина позади курганов дымила кострами, там виднелись шатры и шалаши. Но немалая часть войска собралась на прибрежной полосе перед Дивинцом, ожидая гостей.
Перед самой отмелью стоял рослый, внушительного вида, несмотря на молодость, воин с густыми черными бровями на обветренном загорелом лице, украшенном несколькими мелкими шрамами. Благодаря довольно грубым чертам лица с перебитым, искривленным носом и выступающим дугам бровей вид он имел довольно грозный. Ради важного случая он был одет в синюю рубаху с серебряным шитьем на воротнике из ярко-желтого шелка, но на голове его оставалась неизменная шапочка, связанная из темно-серой шерсти. Ладожане его уже знали, поскольку он был одним из телохранителей Хельги и неизменно сопровождал конунга. Его звали Болли Буян.
– Хельги конунг ждет вас на кургане! – заявил он и указал на вершину Дивинца.
Здесь же стоял и Воята со своими двумя парнями; подойдя вплотную к воде, он взял Предславу на руки и снял с лодьи. Вслед за ней отроки вынесли ларь, последним сошел воевода Велем.
Но по узкой тропинке к Дивинцу он двинулся первым, остальные потянулись за ним. Хорошо знакомые с этим местом старейшины ловко поднимались по уступам берега выше и выше, помогая себе посохами; цветущие перед Купалой травы шелестели по подолам длинных расшитых рубах. Подойдя ближе, Предслава увидела Хельги среди тех пяти-шести человек, кто находился на вершине Дивинца: его легко было найти в толпе благодаря новой, но уже знаменитой шелковой рубахе, бывшей предметом общего удивления. По привычке опираясь на копье, он стоял на вершине самого высокого из приладожских курганов, сверху вниз глядя на приближающееся посольство. Трудно было поверить, что это словены – здесь хозяева и это их предки уже несколько веков возносили на этом месте славу богам. Казалось, здесь властвует Хельги, чье имя уже указывает на близость к небесам, – не человек, но сам дух древней доблести, поднявшийся из кургана в приближении самого священного из годовых праздников. Ветер шевелил его распущенные волосы, достающие до пояса, усиливая окружавший его дух колдовства и священных тайн.
Велем поднимался по крутой тропе на вершину первым; за ним Воята помогал Предславе, втягивая ее за руку с уступа тропинки на уступ, за ней отроки несли ларь. Хельги невозмутимо ждал, пока все старейшины поднимутся, приветствуя их по очереди. Предслава ждала, глядя ему в лицо, но он будто не замечал ее, и она даже успела ощутить обиду: чем она заслужила такое пренебрежение? На нее он взглянул самой последней и словно бы миг помедлил, но потом слегка поклонился и сказал: «Приветствую тебя, королева!» таким голосом, будто вкладывал в эти обычные слова некий особенный смысл.
– Рад видеть вас всех, достойные мужи, – заговорил Хельги, обводя собравшихся все тем же невозмутимым взглядом. – Но нет среди вас того, кого я особенно хотел видеть, – Хрёрека сына Харальда. Может быть, вы привезли мне его голову?
Велем обернулся к Предславе. Она кивнула отрокам: крышку ларя подняли. Не отрываясь, Хельги следил за тем, как она наклоняется над ларем и вынимает оттуда нечто округлое, размером с человеческую голову. Но это не была голова. Предслава повернулась к Хельги, обеими руками держа перед собой шлем Рерика под названием Бронзовый Змей. Этот шлем, привезенный его датским прадедом из Британии, Хельги хорошо знал по рассказам: склепанный из железа, он был укреплен двумя полосами позолоченной бронзы, которые тянулись от лба к затылку и от одного уха до другого, перекрещиваясь на темени; внутри каждой полосы виднелась длинная надпись из британских рун, которую не могли разобрать знатоки рун северных. Продолжаясь ниже лба, одна из этих полос образовывала длинный наносник, покрытый позолоченными же узорами в виде тел переплетающихся драконов, и литая голова змея украшала переносицу. Позолоченной бронзой был отделан верхний край полумаски, образуя как бы брови, что было в обычае у британцев лет сто-двести назад, и похожая отделка охватывала весь нижний край шлема.
