Рина Кумихо - Надежда после жизни
— Ты хотела знать, почему я ушла из дома, чтобы оказаться там, где оказалась? — смотрит она на меня, отстранившись.
— Да.
Честной меня научил быть отец.
— Что ж… из-за того, что хочу подобраться к Ксандеру и убить его. Все, кто мог это сделать, — кидает она презрительный взгляд на свою мать. — отказались. Кроме меня.
— Ты же знаешь, — оправдывается бабушка. — что у Оливера двое детей и жена. А я… что я могу?!
— Отговорки. Пустые слова.
Я в шоке. В моей семье такое творится.
— Ванесса! — со слезами на глазах кричит бабушка. Она хватается за сердце и оседает обратно на старенький диванчик. Я кидаюсь к ней, попутно ища стакан с водой или графин. Ничего такого рядом не находится.
— Тетя, бабушке плохо! Нужна вода, — в беспомощности смотрю я на Ванессу. Она хмыкает и спокойным шагом идет на кухню. Через минуту в руке у бабушки уже стакан воды и одна маленькая белая таблетка от сердца. Она глотает ее и выпивает залпом содержимое стакана. Дышать ей становится легче.
— Спасибо, — шепчет она мне. Тетя Ванесса же лишь молча садится за стол. Она молча наблюдает за всей этой картиной.
— Когда закончишь, выйди и мы поговорим, — наконец говорит она мне и скрывается в кухне.
В моей душе сумятица. Я не знаю, что мне делать и что происходит вокруг меня. Голова идет кругом.
Бабушка помогает мне. Она проводит своей рукой по моей и говорит:
— Иди, поговори с ней. Со мной все будет хорошо. Иди же, она пришла сюда лишь ради тебя, — отправляет она меня к своей дочери, заставляя встать с дивана. Я подчиняюсь.
— Точно?
— Уверена. Иди.
Я выхожу в кухню, где через окошко уже пытается пробиться слабый свет первых лучей утреннего солнца.
Ванесса стоит ко мне спиной и лицом к тому самому окну, что выходит на восточную сторону. Ее руки скрещены за спиной. Натянутость позы говорит о ее нервозности.
— Зачем ты пришла сюда? Сюда, где никто не рад отпрыску хладного и… моей сестренки.
— Я, просто хотела…
— Что?
— … узнать свою семью, увидеть своих родных.
— И что тебе это дало?! То, что ты увидела, тебе понравилось? Тебе нельзя было приходить сюда. Никак нельзя.
— Но почему? Меня ведь никто здесь не знает. И я не собиралась высовываться. Почему ты злишься на меня? — мне обидно из-за этого. Не так я представляла себе нашу встречу. Совсем не так.
— Ты еще спрашиваешь? Да я боюсь за тебя, — разворачивается она ко мне. Я вижу, чувствую, что она говорит мне правду. — дурочка! Ты — дочь сестры. Вивиан бы хотела, чтобы ты была как можно дальше от всего этого. И твой отец прекрасно понимает это. Он унес тебя сразу после рождения. Мы отказались от тебя, чтобы спасти. Отказались видеть тебя, чтобы ты смогла жить. Но ты вернулась! Дура! — истерит тетя. Я пугаюсь ее.
— Я лишь хотела быть с семьей, — больше ничего не могу произнести.
— И теперь я не знаю, что будет. Ты пришла сюда без ведома отца. Ладно. Но то, что ты кинулась в самое «жарево» — в центр гетто… Ты — идиотка! Ксандер так и не оставил идею о вас с отцом.
— Что?!
И вот этот поворот сбивает меня с ног. Меня едва не подкашивает и только рукой мне удается ухватится за кухонную столешницу.
— То! Он грезит о том, чтобы увидеть труп того, кто забрал у него ту, кого он выбрал себе. Он зол до сих пор. И ты, такая вся похожая, появляешься в клубе, где полно камер и где тусуется сынок этого урода!
— Но я не знала, — обхватываю я руками головой.
— Не знала?! Это было видно, когда ты сидела рядом с этим самым сыном — Робином. Он — сын председателя. Того, кто держит все районы.
В голове мутнеет.
* * *Я сижу на диване, обхватив руками голову. Я попала в водоворот событий, которые никак не ожидала встретить.
Рядом со мной сидит бабушка и гладит меня ласково по голове. Тетя Ванесса готовит на кухне ароматный чай со специями, чтобы мы могли спокойно заснуть. Она хотела уйти, но осталась ради меня. Я не безразлична ей, как и вся ее семья. Хотя она хочет показать своим поведением обратное. Так легче живется. Я знаю.
Когда ты ни к кому не привязан, то и боль от потери будет ни такой сильной и долгой. Но все это лишь самообман. Семья навсегда в твоем сердце и тетя это доказывает, оставаясь вместе со мной и бабушкой в доме, который она уже давно перестала считать своим.
— Не стоит так расстраиваться, красавица, — баюкающим голосом сообщает мне бабушка, когда я кладу голову ей на колени. Ноги подбираю под себя и укладываюсь удобно на диван. — Все не так страшно, как расписала Ванесса.
— Не так, мама?! А как? — слышит ее из кухни тетя. Дом не такой уж и большой, чтобы можно было спрятаться ото всех и побыть наедине с собой. Даже наше жилище с отцом превосходит его. Немного, но больше.
— Хватит стращать Надежду, Несс!
— Не зови меня так! Так могла меня звать лишь…
— Прости, я забыла. Ты так давно не была дома, — затухнувшим голосом сообщает ей бабушка.
— Мама?
— Да, красавица. Так звала ее лишь твоя мама. Для Ванессы она была всем.
— Верно, — выходит из кухни тетя. В ее руках поднос с тремя чашками. Они большие и глубокие. Кажется, что в каждую вместиться литр чая. Над ними колышется белый пар и разносит приятный аромат. Он немного терпкий, но вкусный. — Вив была для меня всем. Она подарила мне жизнь, когда спасала от хладный в их поселении. Она сделала все, что от нее зависело, чтобы я вернулась домой живой и невредимой. Так, что да, она была для меня всем и осталась. Никто не займет ее место.
Мне приятно слышать такие слова о моей матери, но коляет сердце признание тети о хладных.
Да, может они и не все были человечные. Но те, кого знал мой отец и моя мать, были лучше некоторых людей и заслуживали жизни больше, чем они. Но все они давно убиты. Уничтожены. И их уже не вернуть.
— Что мне теперь делать, бабуль? — спрашиваю я ее полушепотом. Почему-то, я думаю, что знаю вариант тети и он мне не нравится. Она слышит нас и успевает ответить вместо бабушки:
— Уходить. И уходить навсегда.
Она возвращается в гостиную. Ее руки все еще мокрые. Она мыла тарелки и не успела их вытереть.
— И оставить вас? Навсегда?
— Да. Оставить. Навсегда, — режет мне ножом по сердцу тетя.
— Нет. Я так не хочу.
— А как ты хочешь?! — резко усаживается она рядом со мной. Бабушка пытается ее успокоить, но тетю несет дальше.
— Быть рядом с семьей.
— Думаешь, ты вывезешь эту тяжесть?!
— Думаю…
— Жаль, что ты так мало думаешь, Надежда. Моя сестра рисковала своей жизнью, чтобы дать ее тебе не ради того, чтобы ты так бездумно отдала ее из-за своей прихоти.
Эмоции зашкаливают.
На дворе ночь и, по словам бабушки, нужно говорить тише. Даже передвигаться не так резко. Мы с тетей Несс слушаемся, несмотря на наше противостояние.
Мы сидим в разных концах комнаты и дуемся друг на друга.
— Ты должна уйти!
— Нет.
— Ни нет, а да! Да, Надежда!
— Нет!
— Надежда! Ты должна слушать меня! Я — твоя тетя!
— А я твоя племянница, а не посторонний человек! — мы обмениваемся взаимными комплиментами. Бабушке остается лишь охать на наши препирания.
Мы умолкаем. Нам больше нечего друг другу сказать.
— Может, мы уже пойдем спать? — боязливо задает вопрос нам бабушка.
— Я хочу спать, — пожимаю я плечами и показно зеваю, показывая, что разговор окончен и решение не принято.
— Надежда…! — вскакивает вслед за мной тетя. Меня это начинает раздражать.
Не ведая, что я вытворяю, я со всего размаху впечатываю в стенку кулак:
— Хватит считать меня маленькой! Я хочу отомстить за родителей! У них забрали их счастье! И я заберу то, дороже всего! Понятно?!
Я вижу глаза моих родных. Да и сама я в легком шоке. Еще никогда я не чувствовала в себе такой силы. Видимо, она спала. Но сейчас активировалась. Это пугает.
— Надежда! — бежит ко мне бабушка, всплескивая руками. В ее голосе неподдельный ужас. — Что же ты наделала?! У тебя кровь!
Я вижу, что на моих костяшках течет кровь и сетка мелких ссадин о старую штукатурку. Руки окрашены в белила.
Разглядываю руку… Кровь есть, но боль чувствуется очень и очень слабо. Я словно наблюдаю со стороны и мои ранки на коже не совсем мои.
— Господи, тебе нужно обработать твои раны и немедленно! — ведет меня на кухню к аптечке бабушка. Тетя молча следует за нами.
— Ты беспокоишься о ее ранах, но не беспокоишься о том, что она едва не проломила своей рукой стену. Не беспокоит?
Бабушка замирает. Ее наполняет понимание произошедшего.
— Вам страшно? — выдираю я свою руку. Мне становится больно.
Молчание… Оно давит все сильнее и сильнее.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти. Уйти из дома. Навсегда. Как и просили меня.
Бьет сильнее всего, что никто не останавливает.
