Николай Романецкий - Узники утлого челна
Ну, тут ему виднее.
Кстати, и Забава Соснина в «Маловом приюте» – самое то. Заложницу, на случай непредвиденных обстоятельств, иметь в своих руках весьма полезно. Правда, Сморода вполне может и начихать на заложницу…
Хотя нет, не может! Уж буде он примчался выручать ее в резиденцию Кудесника, значит, она чародею чем-то дорога. И не станем ломать голову – чем именно. Просто примем к сведенью. Мало ли, еще пригодится в жизни…
А вот для чего Остромир велел похитить девицу, занимавшуюся в обители лечением чародея, – тот еще вопрос.
Буде Кудесник пожелает привести Смороду в здоровое состояние, эту Иву можно было привлечь к процессу открыто.
Разве лишь лечение требуется провести тайно…
А это зачем Остромиру?
Придержать туза в рукаве? И потом, в нужный момент, бросить на стол, побив чьего-то короля? Чьего?
И вообще, лучший враг – беспомощный враг, сей закон известен любому военному… Значит, Светозар Сморода – вовсе и не враг Кудеснику?
Одни вопросы кругом, и нет на них ответов!
Не очень приятно, вестимо, что его, Порея, так и не ввели в курс дела. Но это можно пережить.
В конце концов, безопасность Великого княжества Словенского держится на решениях огромного количества проблем, которые ни в малой части не касаются принципала соответствующего министерства по Северо-Западному рубежному округу. Каждый отвечает за свой участок работы.
Однако на всякий случай кое-какие меры надо бы принять.
И он их принял.
Без ведома Сувора Нарышки приказал организовать негласное наблюдение за самим Сувором и членами его семьи. Порея не покидала мысль, что Нарышки каким-то боком все-таки причастны к случившемуся.
В конце концов, Буривой Смирный пострадал рядом с их домом. И именно их слуга оказался незадолго до убийства Клюя Колотки на больничной койке с приступом падучей.
Кстати, елочки-сосеночки, надо бы побывать в лечебнице, поговорить с врачами. Может, из оных бесед выявится нечто конкретное, откроется некая тайна, пока известная токмо Кудеснику…
Однако проведать больного Ерга так и не успел.
Случились срочные дела, занявшие все рабочее время. А когда он собрался-таки в больницу, ему сообщили, что Олег Лощина, слуга Нарышек, отправился к Марене, так и не прийдя в сознание.
А еще ему донесли, что, пока он, Ерга, находился в столичной командировке, «в гостях» у Лощины побывали муж-волшебник Буривой Смирный и сам Кудесник Остромир, собственной персоной.
В общем, наш пострел везде успел!
Это – про Кудесника.
О себе Ерга такого сказать не мог.
Но ведь он, в отличие от Остромира, весьма дюжинный человек…
Соглядатаи не спускали глаз с семьи Нарышек весь вересень и бо́льшую часть листопада.
Однако ничего подозрительного так и не обнаружили – высокородные жили своей обычной жизнью. Работали, отдыхали, начали готовить забеременевшую жену Сувора к будущим родам.
И тогда Ерга, наконец, успокоился.
Что бы там ныне ни происходило с чародеем Смородой, оные события принципала больше не касаются.
31. Взгляд в былое: Устюжна
Оказаться в женском теле!
Мужчине!!
Да еще волшебнику!!!
И хотя сей путь к спасению был выбран самим собой, первое время Свет как будто пребывал во сне.
Все было не так.
Даже сходить в туалет по-мелкому – дело, давно уже доведенное до полного автоматизма, – и то получалось со сложностями.
Очень сильно мешал подол платья.
Только через пару седмиц руки научились бездумно взметать его выше стегон так, чтобы нигде не осталось ненужных следов. А поначалу приходилось тут же замывать.
Свету еще повезло с тем, что у Ивы были худенькие перси, и верхнюю часть тела совершенно не перевешивали вперед, чего он очень опасался. И тем не менее походка поначалу была не очень уверенной.
Спасало то, что он с самого начала начал прикидываться больным.
Это получалось удачным, ибо даже у матери Натальи не вызвало ни малейших подозрений.
Но говорить приходилось медленно, с паузами, обдумывая каждую фразу. Дабы не ляпнуть что-нибудь типа «я умел» или «я ведал».
Впрочем, это оказалось не самое тяжелое. Ведь волшебникам свойственно следить за собой. Гораздо труднее было привыкать к новому образу жизни.
Никаких фехтовальных упражнений в компании Гостомысла Хакенберга. И никаких магических тренировок, ибо Семарглова Сила не вернулась.
Хотя это как раз неожиданностью не стало.
Вместо упражнений и тренировок – мойка грязной посуды после завтрака, обеда и ужина, чистка картошки и овощей по утрам и много других мелких кухонных занятий, о которых Свет допрежь и не думал никогда.
Однако эти дела, при всей их нудности, хотя бы делались в тепле. А вот когда приходилось на берегу Мологи полоскать свежевыстиранное белье – сперва с мостков, а потом, когда река встала, прямо в проруби!.. Не привыкшие к такому труду девичьи руки быстро теряли чувствительность и едва ли не превращались в ледышки. Цыпки на руках стали постоянным состоянием.
И Свет старался не думать, что такая жизнь, возможно, отныне и навсегда.
С другой стороны, наверное, все эти бытовые тяжести привели к тому, что юное тело практически не забирал в свои лапы дух Додолы, и за все эти месяцы к Свету так и не пришел зеленец. Ибо от одной токмо мысли о нем делалось не по себе – сестры, живущие в приюте, рассказали об этом «подарке богов» изрядно.
Впрочем, именно сестры и помогали новой обитательнице приюта выживать в этих нечеловеческих условиях. Девицу Иву жалели – болезнь не красит никого. Порой то одна, то другая вызывались полоскать белье, и Свет был им за это очень благодарен. Жаль, что благодарность свою он мог выражать токмо словами.
Ибо Талант не возвращался.
Месяц шел за месяцем. Свет время от времени пытался сотворить какое-нибудь простенькое заклятие, но ничего из его усилий не получалось.
Он индо аур не улавливал, а уж такая-то магическая работа не требует практически никакой квалификации.
Впрочем, присущие Иве лекарские способности тоже не восстанавливались.
И буде ничего не изменится, то впереди ждала жизнь, от которой хотелось завыть волком. Тем зверем, который, собственно, Света к этой жизни и привел…
Так прошла зима, и Свет уже привык к своему новому телу и к существованию, где не было ничего от мужчины-волшебника.
Но однова, в середине цветеня, в очередную банную шестерницу, кое-что вернулось.
Свет сидел на полке́ вместе с другими сестрами, наслаждаясь теплом.
Мыслей почти не было. Как и желаний. Кроме одного – сидеть бы вот так, долго-долго, хоть до конца жизни. Дабы не ждала впереди осточертевшая работа.
Он давно уже привык ко всем этим женским телам вокруг, худеньким и толстым, молодым и тронутым временем, здоровым и больным…
Мужского желания, которое когда-то проснулось в нем, они совершенно не вызывали. Все эти задницы, стегна, животы, кудри… крупы, холки, хвосты, гривы… Будто у лошадей, которые тебе абсолютно не интересны…
– Давайте, Ивушка, я вам спинку потру, – сказала сестра Воислава, ладная девица, лет на пять старше, с весьма пышной грудью, которая присно вызывала у Света лишь одну мысль: «У меня бы поясница отвалилась, такое перед собой таскать!»
И тут давно забытое вернулось.
Свету захотелось стиснуть перстами эти тяжелые мешки с коричневыми торчащими бугорками и почувствовать, как они, колыхаясь, убегают из рук…
Он индо испугался, что по его корню будет видно, чего ему такого захотелось.
Но потом вспомнил, что главного мужского органа, демонстрирующего любому и каждому проснувшееся желание своего хозяина, у него нет.
Воислава поняла его по-своему.
– Не завидуйте, Ивушка. За день так их натаскаешься. Да еще и на животе спать тяжело.
Проснувшееся желание снова уснуло. Мытье пошло своим чередом.
А еще через день Свет прочитал в столичной газете, которую привозили в Устюжну с опозданием на сутки, что в начале червеня состоится помолвка представителей двух княжеских родов – Снежаны Нарышкиной и Силы Кабана.
Сия новость вызвала не только воспоминания о прошлом лете и гостевом доме «Приют странников», но и самую настоящую, давно позабытую ревность, которую он пытался описывать когда-то в сочинениях Платона Вершигоры.
И Свет понял, что – хоть тушкой хоть чучелком, не мытьем так катаньем – он непременно должен оказаться в Ключграде.
А еще чуть позже у него и вовсе родился План.
32. Ныне: Век 76, лето 4, червень
Привычка – великая сила!
Свет оценил эту поговорку еще в устюженском приюте.
В конце концов вся женская возня – готовка пищи, уборка мусора в помещениях и на дворе, мойка посуды опосля трапез, – приводившая его в отчаяние, даже начала нравиться. Появились и умение, и сноровка, присущие другим обитательницам приюта.
