Макс Фрай - Ветры, ангелы и люди
Наконец спросил:
– Разве так бывает?
– Конечно же, нет, – усмехнулся его спутник. – Так не бывает. Но иногда смотришь на себя со стороны и понимаешь: так есть. Очень счастливые моменты! В связи с этим предлагаю немедленно сесть и покурить. Сколько мимо этого катамарана гуляю, всегда думаю: какое отличное место для перекура. Для паузы на двоих. Просто идеальное. Сломанный водный велосипед, яркий, как сам октябрь, древний, как этот мир, такой нелепый на суше, такой беспомощный на цепи, спиной к озеру, которое, будем честны, его стихия, единственное предназначение и судьба, лицом к сухопутному миру, где он совершенно не к месту – громоздкий хлам, жалкое приспособление для бессмысленных летних забав. Чем не аллегория человека, заплутавшего во тьме на мосту без перил, выстроенном между «так есть» и «так должно быть». И два умеренно удобных места, чтобы сидеть рядом бок о бок, спиной к озерному ветру, лицом к чужим кухонным окнам, загорающимся сейчас одно за другим, курить, ни о чем не думать, молчать, позволяя самым важным в мире словам по собственной воле выскользнуть из твоих уст, и никогда потом не сожалеть о сказанном, потому что эти десять минут на старом водном велосипеде, вытащенном на сушу, такая чудовищная нелепость, что ничего как бы и не было. Все не в счет.
– Такая удивительная свобода – все, о чем вы говорите, – сказал Дитрих, кое-как устроившись на жестком, холодном, влажном от сырости сиденье из потрескавшегося желтого пластика. – Я по сравнению с вами живу как узник. Как этот прикованный к берегу катамаран. И даже все мои путешествия – просто прогулки в тюремном дворе с гирей на ноге, как в старые времена практиковали. Вот даже сюда, в Тракай, знаете, сколько лет собирался приехать? А выбрался только сейчас, да и то потому что случилась командировка в Вильнюс. И выдался свободный день. И сами видите, не самостоятельно добрался, а приехал в экскурсионном автобусе. Тоже в некотором смысле связанный по рукам и ногам.
– Но потом-то вы от них улизнули. Несмотря на заранее оплаченный ужин, теплое место у окна и прочие бонусы. Это только кажется пустяком, а на самом деле очень серьезный поступок. Мало кто на вашем месте решился бы сделать шаг в сторону. Даже такой небольшой.
– Вы правы. Я бы и сам, наверное, не решился. Никогда прежде так не поступал. Но просто… Вся штука в том, что Тракай есть Тракай. Этот город для меня особенный. Он мне много раз снился. А то я бы, наверное, и не узнал, что такой городок есть на свете. Замки меня никогда особенно не интересовали. И караимы, и литовские князья, и даже озера. Я вообще-то море люблю. И при всякой возможности только к морю и еду.
– Ого! – присвистнул писатель. – Понимаю теперь, почему вы не хотели рассказывать, что вас сюда привело. Сны нынче не принято считать уважительной причиной для каких бы то ни было поступков наяву. Я-то как раз ваш брат по разуму. Или по его отсутствию – как поглядеть. В смысле, если бы мне приснился какой-нибудь незнакомый, но при этом реально существующий город, я бы тоже сразу рванул на него поглядеть.
– А я, увы, не сразу. Тракай снился мне очень давно, в детстве. Может быть, еще в ранней юности. Сперва часто, потом все реже. И в какой-то момент все закончилось. Не помню точно, когда. Много лет назад. Тогда-то я был довольно легок на подъем, наверняка съездил бы, но – Советский Союз, закрытые границы. Обстоятельства, которые я при всем желании не мог изменить.
– Так это когда еще было! Целую вечность назад.
– Да, но к тому моменту, как государственные границы открылись, мои собственные успели захлопнуться и запереться на все замки. Я стал взрослым разумным человеком, которому в голову не придет ехать незнамо куда только потому, что ему в юности что-то там снилось. Вспомнить и помечтать иногда – это пожалуйста. Нечасто. Максимум раз в год.
– Осенью?
– Откуда вы знаете? То есть, почему так решили?
– Да просто время года такое особенное. Мост между летом и зимой, а значит, между жизнью и смертью. От всех этих осенних дождей, хризантем и мокрых каштанов, запахов, свежих, горько-сладких, обморочно звенящих в ушах, почти невыносимо болит сердце, вынужденное расти, расширяться, чтобы вместить все это предзимнее великолепие мира. Ясно, что все равно не дорастет. Не вместит. Но надо стараться. Вернее, не «надо» даже, потому что оно – само. По крайней мере на меня осень действует именно так. Накануне зимы я всякий раз словно бы прыгаю в пропасть. Затяжной прыжок, веселый и горький, никогда заранее не знаешь, кто откроет глаза там, на дне, весной.
– Вы, наверное, очень хороший писатель, – сказал Дитрих.
И уже в который раз пожалел о своей стеснительности, которая не давала прямо спросить собеседника: «А как ваша фамилия?» Сам не представился, значит, не хочет. Не стоит нарушать расспросами обманчивое, но такое прельстительное ощущение, будто рядом сидит старинный друг, ближе которого нет никого на свете. И вообще – никого больше нет.
А все равно жаль, что не спросил. Поди теперь угадай, какие книги он написал. Ужасно интересно было бы их почитать.
– Да, неплохой, – равнодушно, словно речь шла о качестве его ботинок, согласился спутник. – Но это не очень важно. В отличие от вашего побега, последовавшей за ним прогулки, этого старого катамарана и моего фонаря. И, конечно же, ваших снов о Тракае. Что там было? Вы помните? Можете рассказать? Согласен, я самый бестактный человек на земле. Но меня можно простить: у меня внезапно закончились таблетки от любопытства. А в местных аптеках их нет, я все обошел. Вы докурили? Идемте дальше! Этот берег почти бесконечен, а день уже практически закончился, следовательно, времени на прогулку у нас с вами практически не осталось. И хорошо, что так, в некоторых случаях лучше, чтобы времени не было вовсе. Оно только мешает. Помочь вам слезть?
* * *– Мне, между прочим, холодно, – говорит Игорь. – Холодно и обидно. Потому что, в отличие от тебя, я не курю. И следовательно, не понимаю, какого черта мы тут сидим.
– Да, ужасно жалко, что ты не куришь, – кивает Ида. – Так тебе было бы веселее сидеть. Но зато ты любишь кофе. Поэтому можно считать, мы сидим тут специально для того, чтобы ты налил себе полную чашку. Вернее крышку. И пил не торопясь. Я, между прочим, сахар специально положила. Для тебя. Я, ты же знаешь, сладкое терпеть не могу.
– Да уж, положила так положила! Одну ложку на термос, да? Умница ты моя. Щедрая девочка.
– Не одну, а целых две. Если больше, это уже вообще невозможно будет пить. И – помнишь, как Витенька говорила? – попа слипнется.
– Смешная ты у меня все-таки, – вздыхает брат. – Попа у нее, видите ли.
– И у тебя она есть.
– Согласен, и у меня. Отрицать было бы глупо. А все-таки, зачем мы тут сидим?
– Во-первых, потому, что я уже давно приметила этот прекрасный катамаран. И поняла, что ужасно хочу посидеть на нем вместе с тобой – зря, что ли, тут целых два места? Хотя лучше бы, конечно, ты при этом курил. Но нет в мире совершенства. С этим я уже смирилась.
Катамаран – это водный велосипед, вытащенный на сушу, судя по его состоянию, лет сто назад. Ну или ладно, десять. Срок, достаточно долгий для того, чтобы заржавели педали и покрашенная ядовито-зеленой эмалью рама, потрескались желтые пластиковые сиденья и прохудились плавники. И только цепь, которой бедный узник прикован к невидимому, давно ушедшему под землю кольцу, блестит как новенькая. Цепи – они такие. Ничего их не берет.
– Если ты приметила его уже давно, какого черта мы не посидели на этом бедняге летом? – жалобно спрашивает Игорь. – В теплый солнечный день я бы с тобой и три часа тут проторчал. Да хоть с самого утра до позднего вечера! И не пикнул бы.
– Ну так летом у тебя был роман, – напоминает Ида. – Тебя не то что в Тракай, на чашку кофе вытащить было невозможно. А потом еще я уезжала. Два раза. В общем, не сложилось этим летом у нас с тобой. Зато сложилось сегодня. Я уже поняла, что ты не очень рад. Но тут еще и наблюдательный пункт. Видишь Витины окна за деревьями светятся?
– Вижу. И что? Будем сидеть, пока она не ляжет спать? Ясно. Смерти ты моей хочешь. Учти, согласно новейшим исследованиям британских ученых и прочих служителей желтой прессы, редкий близнец надолго переживает другого. Поэтому меня надо беречь. Это в твоих же интересах.
– Еще бы, конечно, в моих! Молю Бога, чтобы нам повезло, и Витя пошла в бассейн. Обычно по субботам и воскресеньям она туда ходит. Говорит, в выходные после обеда в бассейне совсем пусто, плавай себе в полном одиночестве хоть до десяти, пока не закроется. Думаю, мы часа за полтора все успеем. А к Витиному возвращению и краска высохнет, в инструкции написано – сохнет за двадцать минут. На самом деле, даже быстрее, я проверяла.
– А если Витя не пойдет в свой бассейн, мы будем сидеть тут до ночи?
– Ну, миленький. Ты же сам знаешь, что будем. И ты никуда не уйдешь, даже если я тебе сто раз скажу, что и одна справлюсь. Что, конечно, было бы безответственным враньем: в одиночку я лодку не дотащу. И даже не переверну. Поэтому – да, будем сидеть до ночи, пока Витенька не ляжет спать. К счастью, она довольно рано ложится, хоть тут нам повезло.
