Вадим Волобуев - Кащеево царство
– О великая Сорни-Най! – запел он. – О бессмертная Зарини! Открой мне тайну, как победить русичей! Ты можешь осушить реки и затопить долины, насыпать горы и вырубить пещеры. Всё подвластно твоей воле. Скажи мне, как спасти Югру от алчных русичей.
Дверь открылась, на крыльцо вышла беременная женщина в платке и цветастом платье.
– Что же дашь ты мне за совет? – лукаво спросила она, подставляя руку соколу.
Тот слетел с крыши и приземлился на запястье богини.
– Мой господин югорский кан Унху готов осыпать серебром твоё святилище. Он печалится из-за участи, постигшей твоих детей в городе Апти, и пылает мщением. Помоги ему выгнать наглых русичей из нашей земли, и мы не забудем тебя.
– Эти русичи, по правде сказать, докучают и мне. Слушай же. Среди пришельцев есть человек, которому не по нраву деяния его товарищей. Он умён и сметлив, но увы, не имеет власти. А лебединая душа его, уже познавшая радость истины, ныне трепещет в руках русского шамана. Иди же вниз, во владения моего брата Куль-отыра: там, среди духов предков, встретишь ты человека, мучающего непокорного лебедя. Это – русский пам, что усмиряет душу своего земляка. Освободи гордую птицу, выпусти её в синее небо, и судьба новгородцев будет решена. Но берегись Ящера, что заглатывает солнце. Это чудовище ныне склонилось под ярмом русского бога. Тебе предстоит сразиться с ним, чтобы добраться до новгородского пама. Готов ли ты к такой битве?
– Я готов ко всему, что поможет мне спасти Югру, – пылко ответил сокол.
– Я рада слышать это, мой верный слуга. Однако тебе не справиться в одиночку. Я отправлю с тобой духов: ервов и мяндашей, а с ними – охотника Перу. Они сумеют освободить Ящера от узды, которую накинул на него Крестос. Но помни: ты должен спешить, ибо вскоре я рожу дочь, которая одарит страну теплом. Если успеешь ты освободить лебедя до моих родов, Югра будет спасена. Если же нет – земля, истерзанная Войпелем и Омолем, покорится Крестосу.
– Я всё понял, богиня. Скоро ты узришь меня в ореоле победы, а белый лебедь будет парить в небесах, славя югорских богов.
Сокол оттолкнулся от запястья богини и, обратившись в гагару, ринулся вниз, к земле, прямиком во владения повелителя страны мёртвых. Пробив облачную завесу, он стрелой полетел к верхушкам заметённого белыми хлопьями урмана. Опустился на крону сосны, превратился в длиннохвостого горностая и, цепляясь коготками за обледеневшую кору, сбежал по мшистому стволу на снег. Перекувырнулся на кочке, став огромным лосем, и пошёл, покачивая рогами, сквозь оцепеневший от холода лес, мимо тёмных с выщербинами валунов и поникшего лозняка к застывшей реке. Рядом шмыгали зайцы, перепархивали с ветки на ветку глухари, ползли, таясь за кустами голубики, волки. Кулькатли знал: всё это – духи, посланные богиней. Их присутствие ободряло его и придавало сил в преддверии схватки с Ящером. Громадный зверь мог запросто слопать его, и тогда пам навсегда останется в промозглых и мрачных владениях Куль-отыра. Ему, верному слуге Зарини, такая судьба была нестерпима. Ведь он – поборник добра, защитник людей от тёмных сил. Ему ли покоряться господину мрака и холода? Ему ли стать орудием свирепого демона?
С шумом ломая рогами ветки, лось вышел к реке, присел на колени и обернулся медведем. Приблизился к вросшему в землю валуну, раскачал его и, заревев от натуги, поднял над головой. Волки, зайцы и глухари, оставшись за деревьями, пытливо смотрели на него, ждали, что будет дальше. Медведь взревел и бросил камень на лёд. Лёд треснул, но не сломался, образовав большую выемку, в которой и застрял валун. Хозяин леса осторожно приблизился к нему, взобрался наверх и принялся прыгать, громко ухая и ворча. Лёдяная корка долго не поддавалась, наконец, захрустела и, пустив длинные трещины, освободила камень, который, булькнув, ушёл под воду. Медведь рухнул вниз, но туша его застряла в проруби, и он, коротко рыкнув, превратился в серебристую ряпушку.
В реке пама ждали новые превращения. Ещё не доплыв до дна, он обернулся остроносым рыжим осетром с гребнем вдоль спины, а уже внизу, почти коснувшись плавниками ила, стал большой пятнистой щукой. Хищница зарылась пастью в мелкий песок и принялась яростно раскапывать его, уходя всё глубже и глубже, пока совсем не пропала из виду.
Наконец Кулькатли добрался до нижнего мира. Он узрел ледяные столбы и каменные лабиринты, ощутил пещерную гниль и слизь, капавшую сверху, услышал неумолчный шорох тысяч пауков и мокриц, ползавших по мёрзлой земле. Из боковых нор выпрыгивали крысы: они хватали насекомых когтистыми лапками, жадно поедали их, а потом шмыгали обратно в свои логова. Над головой нависали гранитные своды скал, по которым бегали скорпионы и ящерицы. Откуда-то доносились хлюпающие звуки – это дышала ядовитыми газами трясина.
Кулькатли сотворил заклинание против духов болезни и холода, и уверенно двинулся вперёд, меж уродливых земляных выростов, смахивающих на обгорелые деревья, и мимо бездонных ям, из которых вырывались горячие гейзеры. Шаман знал, что слуги Куль-отыра следят за ним. Знал он и то, что Крестос готов к бою. Но пам верил в силу своей правды и не сомневался в мощи своих богов. Он должен был победить, ведь здесь – его земля. Здесь жили его предки и будут жить потомки. Справедливость на его стороне. А там уж будь что будет.
Он шёл меж странных звуков и подозрительных теней, вдыхал мерзкие запахи и ёжился от студёного ветра. Он осязал нестерпимый жар, исходивший от земли, и дрожал от холода, источаемого стенами. Всё вокруг было враждебно человеку и странно для него.
Издали по всей округе раскатился рёв Ящера. Это был даже не рёв, а какой-то мучительный стон, от которого выгибалась земля и тряслись ледяные колонны. «Не ходи, не ходи, – нашёптывал кто-то на ухо паму. – Погибнешь».
– Ну уж нет, – упрямо отвечал шаман. – Я получу то, за чем пришёл.
– Идолопоклонник, – шипели голоса. – Дьявольский прихвостень.
– Я служу своим богам, и других мне не надобно.
– Ты будешь гореть в геенне огненной.
– Заговор охранит меня.
– Суеверием подменяешь ты веру. Нет тебе прощения.
Кулькатли стало жутко от этих голосов. Что за странные слова звучали в них? «Кто-то хочет наслать на меня порчу», – решил он и вновь принялся твердить заклинания против демонов.
А в русском стане неистовствовал отец Иванко.
– Отрекись от скверны! – голосил он, нависнув над несчастным Моиславом. – Отступись от лукавого.
Попович извивался и хрипел, не в силах выдавить из себя ни слова. Глаза его бешено вращались, лоб покрылся испариной. А священник не унимался.
– Истинно вижу – свили в тебе гнездо злые силы. Думали провести слугу Божьего, да обманулись. Обнаружил себя сатана, не смог долго высидеть.
– Уйди, уйди, – задыхаясь, проговорил Моислав. – Не могу больше…
– Слышу глас князя тьмы! Уже он показал лик свой…
Воевода не выдержал, поднялся с места.
– Довольно, батюшка, – сердито сказал он. – Перестань терзать человека.
– Некрепок ты оказался, Ядрей, – укорил его священник. – Мягкотел. А здесь потребна беспощадность. Ежели не я, то кто вызволит несчастного из оков ложноверия?
– Хворый он. Не видишь разве? От болезни не оклемался ещё… Оставь его.
– Ты кому соболезнуешь?! Ты дьяволу соболезнуешь?! Он ведь, дьявол-то, ещё не на такие уловки горазд. Не искушай меня, воевода, иначе, вот те крест, и за тебя примусь.
Ядрей опешил и сел. А отец Иванко снова набросился на поповича.
– Изыди, сатана! Изыди, лукавый! Прочь все бесы и демоны!
У Моислава пошла изо рта пена. Он забился в конвульсиях, лицо его начало синеть. Купец Сбыслав, сидевший ближе ко входу, сорвался с места, отпихнул ретивого попа.
– Помрёт он у тебя, батюшка! Не видишь разве, задыхается человек! – Опустившисьна корточки, он приподнял Моиславу голову, обернулся к остальным. – Спасать его надо. А то отдаст богу душу.
– Ничего с ним не станется, – беззаботно ответил священник. – У меня и не такое бывало.
Житый человек с ненавистью глянул на него, потом опять посмотрел на поповича. Тот понемногу приходил в себя, перестал биться в судороге, но дышал часто-часто, словно торопился вдохнуть весь воздух в чуме.
Сбыслав крикнул надорванным голосом:
– Воды принесите! Быстро!
Ядрей опять поднялся, подступил к висевшему на оглобле бурдюку, снял его и, достав пробку, начал лить на лицо Моислава. Тот растерянно заморгал, сглатывая и отфыркиваясь, замычал, прикрывая лицо ладонями.
– Довольно, – сказал Сбыслав. – А то захлебнётся ещё… – Повернувшись к священнику, сказал: – Лют ты, отче. До греха ведь дойдёшь.
– Ты меня не учи. Лучше о своей душе подумай. А я пред Богом сумею оправдаться. – Священник приблизился к лежащему, прищурился. – Ну что, отмок? Продолжим, что ль?
– Да ты сам сатана! – возмутился Сбыслав. – Неужто и впрямь хочешь погубить человека?
