Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)
Едва уловимое басовитое гудение – словно Меч кивнул мне, соглашаясь.
Молчание.
– Ты говорил о плате, если подъять Меч без его воли, – резко проговорила Соня.
– Говорил. Страшная это плата. Невинными жизнями – иного здесь не признают.
– Ты ещё что-то начал, Всеслав Брячеславич, да осёкся, у Меча велел спрашивать. Я спросила… увидела Питер в развалинах…
– Это значит, что помощь Меча может означать… ну, скажем, ковровые бомбардировки. Много хуже, чем в Дрездене. Тот всё-таки отстроили. А у нас может вообще ничего не остаться.
– Но Меч не откажет, ведь верно? Если им всё-таки воспользоваться?
Я вздохнул и развёл руками.
– Не ведаю. И никто не ведает.
– То есть он помогает, когда его левая пятка пожелает?! – из Сониных спутников Маша первой пришла в себя.
– Нет, не так. Но разве ты не слышала, что я говорил? О гвозде, который надо выковать?
– Ну так и что? – выпалила Машка. – Откуда мы его возьмём-то, а?! Что, надо вену вскрыть, крови напустить?! Так я согласна. И все, конечно же, согласны, верно, ребята, верно, Соня?
– Едва ли здесь всё так просто, Маха, – помертвевшим голосом ответила Соня. – Не простая кровь тут нужна. И уж, понятное дело, не через катетер откачанная. Кровь отдают те, кто погибает за правое дело, верно, Всеслав Брячеславич?
Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Чёрного Перуна, не зря…
– Верно, Соня. И нас слишком мало, чтобы выковать гвоздь. Даже если выпарить всё железо изо всей нашей крови.
– Погибнуть за правое дело… – заговорил наконец Михаил. – Ребята ведь гибнут. Надо взять Меч, пойти… на станцию…
– Нет смысла начинать, пока не накопится достаточно железа, – тихо повторил я, по-прежнему надеясь, что они поймут.
– Темните, Всеслав Брячеславич, – глухо бросила Соня, глядя на меня в упор. – Нужны смертники, герои? В них никогда не было недостатка. Сколько ребят погибло, в бою, прикрывая отход других, жертвуя собой…
– Но этого, оказывается, недостаточно.
– Почему?
– Мы не выковали недостающего гвоздя. Конь до сих пор не подкован.
– Какой конь?! – заверещала Машка. – Покажите мне его, я, гм, сама его… подкую по самое небалуйся!
– Тихо, Маха, – отрезала Соня. – Фигуру речи опознать не можешь?
– Фигура, не фигура! – отмахнулась Машка. – Может, это вообще всё враки. Может, и нет никаких чудесных мечей, а…
– А мы тут просто так оказались? – встрял Костик.
– Пусть покажет! – воинственно потребовала Машка, уперев руки в боки. – Или станешь отмазываться, мол, такое оружие на пустяки, конечно же, не разменивается?
– А ты попробуй, – сказал я, кивнув на Меч. – Возьми да попробуй!
– А что? И возьму! – воинственно сообщила Машка. Двинулась к Мечу и безо всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.
Признаться, я полагал, что клинок даже не дрогнет; однако вместо этого он легко выскользнул из моховых ножен, Машка даже пошатнулась.
– Ну, и что дальше? – заявила она, поворачивая Меч то так, то этак. – Я такого в музеях насмотрелась.
– Дай-ка, – вдруг нетерпеливо сказала Соня. Машка пожала плечами, отдала Меч.
Соня не примеривалась, не взвешивала клинок. Резко развернулась и коротко, без замаха рубанула по торчащему сухому стволу, давным-давно обломанному чуть повыше её головы.
Клинок со звоном отлетел от сухой лесины.
– Ну и что за… – начала было Машка, однако тотчас же осеклась.
Я подобрал оброненный Соней Меч. Привычно размахнулся.
Меч снёс верхушку сушины, словно и не встретив вообще никакой преграды.
Да, и я не забыл сказать, что толщиной этот старый ствол был в целый обхват?..
Мечу захотелось покуражиться. Я не сомневаюсь, что он слышал и понимал всё, что мы тут наговорили.
Ребята застыли. Соня медленно протянула руки, приняла у меня Меч, лаская его, словно ребёнка.
– Ну что, Маха, вложила, так сказать, персты в раны? – ехидно поинтересовался Костик.
Машка молча натянула кепку ему на глаза.
– Он не хочет. Он не пойдёт, – проговорила Соня, обращаясь к ребятам. Осторожно опустила Меч на болотный мох, и клинок словно сам собой скользнул в глубину, так что торчать остался только эфес.
– Он не пойдёт, – повторила Соня. Голос её звенел, и я понял, что она сдерживается из последних сил, чтобы не расплакаться.
– Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч из камня? – сказал я, чтобы хоть что-то сказать. – У волшебных клинков это, похоже, распространённый обычай. Они делают только то, что сами хотят. И в руках тех, кого считают своими хранителями.
Положив Меч, Соня выпрямилась, посмотрела на него долгим взглядом: надежда в ней угасала, и теперь, похоже, действительно осталось только одно – стрелять в патрульных и подрывать фугасы на дорогах до тех пор, пока тебя саму не найдёт ответная слепая пуля.
Костик, Миша и Машка растерянно топтались рядом.
– Последствия… он пугал последствиями, – проговорила Соня. – Всё то же, всё тот же вопрос цены…
– Не только, – напомнил я. – Сейчас Меч рассёк это бревно, потому что его рассердило ваше неверие. Следующий раз он не разрубит и прутика.
– Моё неверие… – губы Сони кривились. – Какое ему, предвечному, дело до моего неверия!
– Очень большое. Разве я зря рассказывал тебе про гвоздь? Мы его не выковали.
– Я уже слышала это! – яростно бросила она, и Отец-Лес вокруг меня беспокойно поёжился.
– Значит, Чёрный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.
– Ты хочешь сказать…
– …что тем, кого ты хочешь освобождать, это вовсе не нужно, Соня Корабельникова, брат мой во Чёрном Перуне. Крови одних только героев-одиночек не хватит, чтобы выковать гвоздь.
– Но ведь… но почему…
Я опустил голову.
– Силами Титанов не играют, брат. Ты сама всё видела, Меч не пытался тебя обмануть. Ты можешь воззвать к его – и других – помощи, презрев предупреждения, – и кто знает, чем обернётся твой порыв? Какие силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?
– Неважно! – вскинулась она. – Перед нами наш бой…
– А о тех, кому придётся взяться за автоматы – или магические посохи – после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать выбора, но принцип меньшего зла всё-таки существует. Потому что человек прежде всего хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти ему в бой или нет. Когда он сам оставит дом и возьмёт… неважно что, дубину, топор или автомат – тогда да. Веди его на смерть, и он пойдёт с радостью. А если нет…
– Но ведь это конец… – прошептала она. – Конец всему… они же никогда не поднимутся!
Я покачал головой.
– Говорить о том, что «надо верить», любят слуги Белого Христа. Но лучшего ответа у меня сейчас нет.
«И невесть, когда будет».
– Значит, ждать? – всхлипнула Маша.
– Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Чёрный Перун ничего не запрещает.
– Идём отсюда, – вдруг резко бросила Соня. – Всё, что надо, мы уже узнали.
– Да, идём, – согласился я. – Что-то Отец-Лес беспокоится. Что-то не так у нас пошло…
* * *Мокрый до нитки Ёж пробирался глухим буреломом. После того как он выбрался из гиблой трясины, дорога открылась словно сама собой. Однако чудом спасшийся Ёж не повернул к деревне, даже и не подумал остановиться, чтобы, скажем, развести огонь и обсушиться. В заплечном мешке булькало и хлюпало, единственным сухим предметом в его гардеробе (и арсенале) оставался только «кольт», но Ежа это ничуть не смущало. Оружие он сжимал в правой руке, левая судорожно сомкнулась на золотом крестике. Губы Ежа шевелились – он шептал молитвы, все, какие только знал. И одновременно – его переполняла радость. Нет, «радость» – это неправильное слово. Счастье, экстаз, достижение последнего абсолюта, за которым уже ничего не может последовать.
Вера стала знанием.
Ради одного этого стоит не то что жить, а совершить невозможное. Ради этого стоит претерпеть любые пытки, пройти сквозь любые муки. Раньше Ёж дивился первохристианам, которых бросали на поживу львам и тиграм, развлекая римскую чернь кровавыми игрищами; сейчас он их понимал. Они так же, как и он, не верили, а знали.
Нужно немногое. Сущая безделица, если быть точным. Вполне по плечу ему, Ежу.
Он не колебался и не сомневался. Всё, что он содеял, – увидено, взвешено и оценено. И прощено, потому как кто сейчас без греха?..
Лес ещё пытался сопротивляться. Корни норовили подсунуться под ноги, деревья тщились заслонить дорогу, кусты – сплести на его пути непроходимую завесу. Но разве может эта мелкая нечисть, что попущением Его ещё сохранилась в этих глухих местах, разве могут мелкие бесы встать на пути у того, кто…
Стоп, стоп, стоп. Гордыня – смертный грех. Получив прощение за старое, не стоит громоздить нового, – в лихорадочном возбуждении думал Ёж. Тем более что Он действительно всё видит и всё знает.
Ёж точно знал, куда он идёт, не требовалось ни компаса, ни карты. Огибая край болота, он углубился в самую чащу леса и совершенно не удивился, когда впереди заплясали целые полчища светляков, а прямо перед ним появилась негодная раба божия София со товарищи.
