Элеонора Раткевич - Меч без рукояти
Хэсситай улыбнулся в ответ широко и уважительно.
– Истинного знатока и ценителя в наше время встретишь нечасто, – промолвил он с глубоким поклоном. – Теперь понятно, как вы нас распознали. Глаз наметанный.
– Да нет, – махнул рукой хозяин, – где там… просто… ну сами посудите – за кем еще в наше время могут гоняться?
Байхин мысленно усмехнулся: после поклона Хэсситая хозяин вроде бы и перестал стесняться своего увлечения зрелищами… но все-таки не совсем. Видно, мысль о том, что пристрастие к искусству киэн не только не предосудительно, но кем-то может быть сочтено и похвальным, была для этого славного человека в новинку.
– Не сочтите праздным мое любопытство, – задумчиво протянул Хэсситай, прихлебывая легкое золотистое вино. – Я, конечно, суюсь не в свое дело, а все же хотелось бы знать… Понимаете, я никогда не встречал мастера… м-м-м… своего ремесла, которое мы не станем называть… словом, мне еще не доводилось видеть подобных людей в подобных заведениях. Он ведь другому ремеслу обучен… не тяготит ли он вас?
Хозяин и бывший киэн заухмылялись одновременно, будто Хэсситай произнес необыкновенно удачную остроту.
– Я бы еще понял, поставь вы его зазывалой… – продолжал Хэсситай.
– Ну что вы! – воскликнул хозяин. – Как можно? Неровен час, признают… Без грима он, конечно, сам на себя не похож… А голос-то, голос – голос ведь не спрячешь, его вся столица слышала. Нет, никак уж не зазывалой. – Внезапно он так плутовски подмигнул Хэсситаю, что у Байхина сердце екнуло. – Я ведь понимаю, что вас озадачило. Вы хотите знать, что я со всего этого имею, верно?
– Верно, – подтвердил Хэсситай. – Сомнение меня взяло. Уж не обессудьте.
– Я не в обиде, – вздохнул хозяин. – Время сейчас такое. А только не извольте беспокоиться, господин мастер. Я с этого очень даже неплохо имею.
Хэсситай вопросительно приподнял брови.
– Ну как же, – развел руками хозяин. – Веселый человек – он ведь и посидит за столом, и закусит, и выпьет, и друзьям своим выпивку поставит… вы меня понимаете?
– Кажется, да, – кивнул Хэсситай. – Времена сейчас бесприбыльные.
– Истинно так, – горестно улыбнулся хозяин. – Прискорбные времена. Не то что бесприбыльные, а прямо-таки убыточные. Невеселый человек тоже, конечно, есть хочет… так ведь он любую подметку сжует – и стоит ли ради такого клиента стараться? У нас в столице многие теперь всякой дрянью потчуют… иначе концы с концами не сведешь! А я не желаю! У меня, если хотите знать, этот погребок еще от прадеда! Разве же можно семейную честь ронять?!
Хэсситай покладисто кивнул, словно бы отвечая в том смысле, что да, семейной честью поступиться никак не возможно.
– А если по-настоящему кормить-поить, а не отбросами, так живо по миру пойдешь. К нам ведь не просто утробу набить приходят, а еще и время провести, с друзьями часок скоротать, выпить для отдохновения чего-нибудь этакого… разве нынешний посетитель на это способен? Нет, ну вот вы мне скажите?!
– Потому вы и открываете только вечером? – спросил Хэсситай, чтобы поддержать разговор – ответ разумелся сам собой.
– Ясное дело, – пожал плечами хозяин. – По дневному времени заведение открывать да еду готовить – прямой убыток. Хорошо, если один-двое за весь день заглянут… А дровам, а еде переводу сколько – ведь не напасешься!
– Так, значит, вечером… – медленно произнес Хэсситай.
– Ну да, – кивнул хозяин. – В первой трапезной кто-нибудь сохлый пирожок жует для виду, а здесь посетители собираются. Все сплошь свои, не подумайте чего… случайных людей дальше трапезной никто не пустит. А здесь уж мы вовсю стараемся. Так что он, – хозяин мотнул головой в сторону бывшего киэн, – меня не тяготит нисколько. И сам не даром хлеб ест, и мне на вино зарабатывает.
Байхину сделалось внезапно разом и смешно, и грустно. Ясно же, что по вечерам в потайной комнате дается представление – и посетители гостеприимного погребка, истосковавшиеся по смеху, готовы платить вдвое, если не втрое. Можно биться об заклад, что у предприимчивого хозяина от клиентов отбою нет: ведь посещать зрелища рискованно – а значит, притягательно вдвойне. Настоящий мужчина всенепременно должен утворить что-нибудь этакое… противозаконное… чтобы сознание своей отчаянной отваги приятно согревало душу, чтобы было чем похвалиться перед ближайшими друзьями – тоже, надо понимать, настоящими мужчинами, которые и сами изредка тешат себя подобными же вылазками. И смех и грех, право слово. Едва ли владелец погребка укрыл любимого киэн от монаршего гнева, исходя из этих соображений: ради прибыли жизнью не рискуют. Зато он быстро смекнул, какую выгоду ему сулит его бескорыстное деяние. Оборотистый любитель искусств совершил подвиг – и не прогадал на нем. И все же ни единого разочка он не сказал впрямую «киэн», «представление», будто слова эти могли обжечь ему рот. Все правильно: в случае, если Хэсситай с Байхином не те, за кого он их принял, а особо хитроумные королевские наблюдатели, хозяин сможет все отрицать и прикинуться, будто его просто не так поняли, а сам он имел в виду нечто совсем другое… Все правильно… а тем не менее грустно немножко… грустно и смешно.
– Я так мыслю, вы и от нашей… м-м-м… помощи не отказались бы? – напрямик спросил Хэсситай.
Бывший киэн незаметно подмигнул ему: дескать, молодец, быстро соображаешь.
– Был бы прямо-таки счастлив, – просиял хозяин. – Только не сегодня, конечно… скажем, через неделю, когда суматоха уляжется… а до тех пор о пропитании, господин мастер, не беспокойтесь.
– Почту за честь, – учтиво согласился Хэсситай. – Сегодня мы никак не могли бы… у нас сегодня вечером дело есть… вы ведь меня понимаете?..
Хозяин утвердительно кивнул: а что тут не понять – дело нехитрое. Не он один такой умный. Многие сейчас набивают мошну, торгуя смехом из-под прилавка. Контрабанда – она и есть контрабанда. Всегда была и всегда будет. Кем-то заезжие киэн уже сговорены – чего ж тут непонятного? Главное, что и ему они обещались без обману – а значит, внакладе он не останется.
– Заняты мы сегодня, – повторил Хэсситай. – А вот через неделю – с премногим удовольствием.
Глава 10
Миновать стражу и проникнуть во дворец оказалось, против всяких ожиданий, делом нетрудным. Байхин даже в самых смелых своих чаяниях надеяться не смел, что охрана может быть настолько беспечна. За спинами этаких остолопов он и сам мог бы проскользнуть незамеченным, а уж под началом Хэсситая – тем более. Трудности начались в коридорах Внешнего Дворца.
Меньше всего Байхин ожидал услышать этот ласковый шорох. Он подумал было, что ослышался, потряс головой – шорох не исчезал. Тихий, совершенно во дворце неуместный и оттого удивительно печальный шорох опавших листьев. Они не отзванивали еле слышно на ветру, как давеча в осеннем лесу. Шорох был прерывистым, наподобие всхлипываний – откуда же взяться ветру в дворцовых коридорах? Разве только если сквознячком протянет, когда очередной слуга распахнет дверь, чтобы внести в пиршественную залу поднос с яствами или кувшин вина. Или взметнет листву с мрамора длиннополый кафтан кого-либо из придворных, покинувшего на время своих титулованных сотрапезников. Хэсситай сделал шаг, за ним другой. Листва всплакнула, потянулась за его одеждой и вновь улеглась.
– Это, выходит… – прошептал Байхин, бледнея в темноте от внезапной догадки – благо еще, что в темноте не видать. – Это нас, выходит, ждали… и листьев насыпали… чтоб мы не могли пройти незаметно.
– Если бы, – сквозь зубы процедил Хэсситай. – Здесь о безопасности никто и не помышляет… А тот, кто помышляет, таких глупых ловушек не устраивает. Здесь просто пируют.
– Так и что? – не понял Байхин.
– Пируют, – терпеливо повторил Хэсситай. – Листва-то осенняя, взгляни.
Байхин осторожно поднял с пола несколько листьев и поднес поближе к окну, стараясь в неверном лунном свете разглядеть их. Прав оказался Хэсситай – листва была осенняя, тускло-рыжая и лилово-красная в лунном свете. Края и кончики листьев мутно отблескивали серебром и золотом.
– Что это? – растерянно произнес Байхин. Листья выпали из его рук, покружились немного и почти беззвучно опустились на пол.
– Роскошь, – зло зашипел Хэсситай. – В здешних краях ни зимы, ни осени не бывает. Местные уроженцы иной раз и не знают толком, какая она из себя, осень. Зато они наслышаны, что знатные и утонченные ценители прекрасного в других странах любуются прелестью осенней листвы. Разве ж можно чужедальним вельможам хоть в чем-то уступать? Ни-ни. Их еще и переплюнуть надо, чтоб обзавидовались до смерти.
– Так ведь осень рядышком, за горами. – Байхин все еще ничего не понимал. – Перейди через горный проход, да и любуйся себе сколько влезет.
– И опять ты дурак выходишь, – возразил Хэсситай. – Тогда это станет удовольствием для простонародья. Слишком просто и слишком дешево. Тащиться через горы, чтобы посмотреть, как листья прямо на земле валяются, – разве ж это достойно вельможи? А вот бешеные деньги платить, чтоб тебе нагребли с десяток возов этих листьев, да не каких попало, а самых отборных, листочек к листочку, да чтоб доставили прежде, чем они посохнут-повянут, – это да, это по-княжески. А еще каждый листочек тронуть золотым или серебряным напылением… и опять же не как попало – поверь мне, над этим самолучшие художники не покладая рук трудились… и не на землю вывалить отмытую да расписную листву, а на мраморные полы, на шелковые полотнища, на дорогие ковры… Вот этим уже и придворному полюбоваться не зазорно. Он ведь не чета всяким там землепашцам вонючим и торговцам презренным. И иноземным вельможам тоже. Об заклад бьюсь, что весь Внешний Дворец листьями усыпан.
