Росс Кинг - Экслибрис
– Пуритане сожгли всю вашу мебель?
– Не всю, – ответила она. – Нет. Полагаю, часть ее, наиболее ценные вещи, просто продали.
– Простите, мне очень жаль. – В этот момент кромвелевская бесштанная солдатня показалась мне совсем уж непривлекательной.
Ее губы тронула полуулыбка.
– Не стоит, господин Инчболд. Нет нужды извиняться за их поведение. Кровати ведь можно заменить, в отличие от других вещей.
– Вашего мужа, – сочувственно пробормотал я.
– Даже мужа можно заменить, – сказала она. – Даже такого мужа, как лорд Марчмонт. Вы знали его? – Я отрицательно покачал головой. – Он был ирландцем, – просто сказала она. – Умер во Франции два года назад.
– Он был роялистом?
– Конечно.
Отвернувшись от меня, она медленно обходила библиотеку, окидывая взглядом книжные полки, точно ревностный эконом, оглядывающий образцовое стадо или на редкость хороший урожай зерна. У меня уже возникали сомнения: принадлежат ли они ей. Не похоже, что это так. Я знал по опыту, что книги – дело не женское. Но откуда, в таком случае, она знала о Фичино, о Лефевре д'Этапле и Михаиле Пселле? Я почувствовал, как меня мало-помалу охватывает дрожь любопытства.
– Это все, что у меня осталось, – сказала леди Марчмонт, словно разговаривая сама с собой. Она пробежала затянутыми в перчатку пальцами по корешкам книг почти так же, как сделал это я несколькими минутами раньше. – Все, чем я владею. Эти книги и сам дом. Правда, еще очень не скоро я смогу стать официальной владелицей Понтифик-Холла.
– Поместье принадлежало лорду Марчмонту?
– Нет, его поместье находилось в Ирландии, был еще и особняк в Хартфордшире. Отвратительные места. Понтифик-Холл принадлежал моему отцу, но после нашей женитьбы лорд Марчмонт был объявлен предполагаемым наследником. Детей у нас не было, и после его смерти имение по завещанию перешло ко мне. Вон там… – Она махнула рукой в сторону окна, где уже почти стемнело. Цветник затерялся в тени, на которую накладывались наши отражения. – Около стола стояли четыре обтянутых кожей стула и превосходная старинная конторка орехового дерева, за которой отец обычно писал письма. Пол покрывал турецкий ковер ручной работы с вытканными обезьянками, павлинами и всевозможными восточными орнаментами. – Медленно она перевела взгляд обратно на меня. – Мне даже интересно, какая судьба постигла все эти вещи. Не удивлюсь, если эти грабители продали их за бесценок.
Я откашлялся и высказал мысль, только что пришедшую мне в голову:
– Просто чудо, что сохранились ваши книги.
– О нет, они тоже не сохранились, – последовал ее быстрый ответ. – Вернее, не все сохранились. Вернувшись сюда, я обнаружила, что многое пропало. А некоторые книги, как вы видите, находятся в ужасном состояний. Но пожалуй, без чуда не обошлось. Солдаты могли бы сжечь половину библиотеки, и не только из-за зимних морозов. Часть книг могли счесть папистскими или дьявольскими или теми и другими одновременно. – Она кивнула в сторону высившихся за мной полок. – «Поймандра» в переводе Фичино, например. К счастью, все они были спрятаны.
– Что вы имеете в виду?
– Спрятаны моим отцом. Это долгая история, господин Инчболд. Все в свое время. Видите ли, любая из здешних книг имеет собственную историю. Многие из них пережили кораблекрушение.
– Кораблекрушение?
– А другим, – продолжала она, – пришлось стать беженцами. Вы видите те цепи? – Она показала на ряд томов, прикованных к полке за переплеты. Звенья цепей тускло поблескивали в полумраке. Я кивнул. – Эти книги уже однажды спасли, вывезли из колледжей Оксфорда. Из цепных библиотек, – пояснила она, слегка выдвинув одну из них, большой фолиант, с полки. Ее затянутая в перчатку рука с нежностью погладила кожаную поверхность. Цепь протестующе звякнула. – Это произошло в прошлом веке.
– Их спасали от Эдуарда Шестого?
– От его сторонников. Книги тайно вывезли из университетских библиотек, спасая от грядущих костров. – Она открыла огромный том и начала вяло перелистывать страницы. – Просто поразительно, с какой решимостью короли и императоры стремились уничтожать книги. Но культура ведь вся построена на таких осквернениях, разве не так? Великий Юстиниан сжег все греческие свитки в Константинополе после того, как кодифицировал римское право и победил в войне с остготами в Италии. А Шихуанди, первый император Китая, человек, объединивший пять царств и построивший Великую стену, приказал уничтожить все книги, написанные до его рождения. – Она захлопнула фолиант и решительно вставила его на место. – Эти книги, – сказала она, – мой отец приобрел гораздо позднее.
– Вот как, – сказал я, надеясь, что мы наконец подошли к сущности дела. – Значит, все эти книги являются его собственностью? И вы желаете продать их?
– Являлись, – уточнила она. – Они являлись его собственностью. Да, он собрал эту коллекцию. – Она помолчала мгновение и печально взглянула на меня. – Нет, господин Инчболд, я не хочу продавать их. Почти наверняка не хочу. А вот и Бриджет, – поворачиваясь, сказала она. – Не перейти ли нам в столовую? Думаю, там я смогу предложить вам присесть.
Чуть позже мне подали большую тарелку с уткой, которую кухарка миссис Уинтер запекла с зеленым луком-шалотом. За отсутствием обеденного стола – видимо, очередная военная потеря, – эта тарелка ненадежно балансировала у меня на коленях. Я испытывал неловкость и ел без аппетита, ощущая на себе проницательный взгляд хозяйки дома, сидевшей напротив меня. В какой-то момент она начала откровенно разглядывать мою усохшую и развернутую внутрь стопу, которая походит, как мне всегда казалось, на жалкий отросток уродливого карлика из собрания немецких сказок. Я почувствовал, как щеки мои наливаются кровью от обиды, но к этому времени леди Марчмонт уже смотрела в другую сторону.
– Я должна извиниться за это вино, – сказала она, кивнув Бриджет, чтобы та наполнила мой бокал вином в третий раз. – Когда-то мой отец выращивал собственный виноград. В этой долине. – Она сделала неопределенный жест в сторону разбитых окон. – На речных склонах, защищенных от ветра. Из того винограда получались превосходные вина, по крайней мере так мне рассказывали. В то время я была слишком молода, чтобы наслаждаться ими, а позже эти виноградники вырубили.
– Солдаты, я полагаю?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, другой род вандалов, и вдобавок местные. Крестьяне.
– Крестьяне? – Мне вспомнилась зловеще пустая деревня, через которую мы проезжали. – Из Крэмптон-Магна?
– Да. И не только оттуда.
Я пожал плечами:
– Но зачем им это?
Подняв свой бокал, она задумчиво заглянула в темную жидкость. Чуть раньше она уже рассказала – сбивчиво и несколько невпопад – о том, как эти бокалы изготовляли. Ее отец получил что-то вроде патента на такое производство: оно заключалось в том, что сперва золото в плавильном тигле смешивали с ртутью, затем ртуть выпаривали и покрывали стекло тонкой пленкой оставшегося золота. После него осталось много патентов, пояснила она. Настоящий Дедал. Сейчас она, казалось, внимательнейшим образом разглядывала вензель на дне бокала – переплетенные буквы АП, которые я уже и сам заметил.
– Скажите, господин Инчболд, – начала она после паузы. – Подъезжая к Понтифик-Холлу, не обратили ли вы случайно внимания на те раскопки, что ведутся на лужайке и подъездной дороге?
Я кивнул, вспоминая хаотично прорытые канавы и кучи земли на их склонах.
– Я принял их за какие-то земляные укрепления. – (Она покачала головой, окруженной подобием черного нимба.) – Артиллерийский огонь?..
– Нет, ничего столь… драматичного. Понтифик-Холл никто не осаждал. Обе воюющие стороны сочли наш парк недостойным внимания. К счастью для нас, господин Инчболд, иначе вряд ли бы мы с вами сегодня здесь беседовали.
Меня так и подмывало спросить, чего ради мы тут беседуем. Я понятия не имел, зачем она пригласила меня и почему описывает мне историю ее своеобычного и, откровенно говоря, мрачного дома. Может, это очередная аристократическая причуда? Если она не хочет, чтобы я оценил или распродал на аукционе ее книги, какую же еще услугу могу я ей оказать? Определенно, у нее не было желания – и необходимости – приобретать новые книги. Кто же возит дрова в лес? Неожиданно я почувствовал себя как никогда выдохшимся и измученным.
Но похоже, мне еще не скоро откроют суть предстоящей работы, поскольку леди Марчмонт уже приступила к пространному рассказу о недавней истории Понтифик-Холла. Пока я неловко расчленял запеченную утку, она поведала мне, что после того, как военные удалились, порубив на дрова фруктовый сад и мебель и разобрав кованую железную ограду, чтобы перелить на мушкеты и пушки, дом пустовал много месяцев. Имение передали в руки некоего опекунского совета, узаконенного парламентом в 1651-м, и в конечном итоге его продали местному члену парламента, человеку по имени Стэндфаст Осборн.
