Александр Зорич - Боевая машина любви
Вслед за правой ногой оторвалась и левая, затем осыпались пальцы, сломались кисти и локти, отпали руки. Туловище переломилось пополам, голова раскрошилось и крошево тоже полетело куда-то вниз. Туда же, куда и знаки. «Чем же я в таком случае думаю?» – спросил себя Лараф, но на этот вопрос не сыскалось ответа.
Мысль об отсутствии «думателя» отозвалась мучительным спазмом всего того, что еще не раскрошилось и не рассыпалось.
Ларафу стало до боли жаль своего старого тела. Того самого неказистого тела, которое он все предыдущие годы только и делал, что презирал и мучил. Он вдруг ощутил такую же тоску по своим родным, настоящим рукам и ногам, по своим кишкам, суставам, ногтям, волосам, глазам и коже, что от нее хотелось плакать и выть. Он заплакал и завыл.
Он звал свою мать, своего отца и даже Тенлиль с Анагелою.
Он проклинал все на свете – книгу, баронов Маш-Магарт, офицеров Свода, Хофлума и Пергу. Всех тех, кто привел его в эту комнату в «Обители блаженства». И всех тех, кто не смог помешать тому, чтобы он в этой комнате оказался.
Вдруг раздался странный механический гул и его тело замаячило где-то в вышине. Глаза Ларафа поехали вверх. Тело, его старое доброе тело теперь было похоже на спущенное бычье легкое. Оно стало словно бы двухмерным. И плоские глаза Ларафа смотрели на Ларафа с укором и мольбой. Видение это было жутким и Лараф почувствовал, что если сейчас не закроет глаза, то, верно сойдет сума. Но глаза не закрывались.
Ему было очень больно, очень тоскливо и очень страшно. Он висел между двумя безднами и ни одна из них не хотела назваться его домом.
«Почему они меня не предупредили!? Почему не предупредили!?» – повторял Лараф одну и ту же фразу. Повторял по внутренним часам что-то около года. Но год окончился. И наступил новый. Новый год не обладал никакими свойствами. «Это то самое небытие, про которой говорилось в книге», – догадался Лараф.
– Госпожа Зве-е-ерда! – позвал он в отчаянии.
Тишина, казалось, длилась больше десятилетия. Но вдруг дырчатую черноту над его головой прорезал тоненький бордовый луч. «Это голос Зверды», – понял Лараф сам не зная как.
– Не бойся, дурачок! Не бойся! Скоро увидимся!
Голос был тихим, глухим, едва различимым. Словно бы говорили откуда-то издалека. Из Старого Ордоса, например. Но только Лараф каким-то чудом мог расслышать.
Прошел еще год и Лараф почувствовал, что его двухмерное тело растворяется в воздухе над ним как мед в кипятке. А его воображаемые «глаза» словно бы вмуровывает в черноту сон.
Внезапно в его безвременье пошел теплый дождь. Он смыл Ларафа вниз и вместе с ним унеслись все его мысли.
Он «проснулся» от того, что слева от него кто-то словно бы чихнул.
Становилось светлее. Источник света тоже находился где-то поблизости. Еще один год ушел у Ларафа на пробуждение. Тем временем, чихнули еще раз и этот звук окончательно разорвал звездчатую черноту безвременья вокруг.
Превозмогая боль, Лараф попробовал скосить глаза. И на этот раз ему это удалось!
Он лежал на мягкой кровати с атласными простынями. В комнате было достаточно темно. Окна были забраны бархатными занавесями, но лунный свет умудрялся просачиваться сквозь щели.
Рядом с ним лежала женщина. Ее каштановые волосы разметались по подушке, а руки были раскинуты в стороны. От женщины пахло жасмином. Сквозь прозрачный пеньюар Лараф смог разглядеть крепкую грудку с аккуратным соском.
Но, и это Лараф знал как то, что он Лараф, а может даже и лучше, на разглядывание женщины у него нет времени. Об этом его предупреждала Зверда.
«Теперь надо встать, подойти к двери и кликнуть слугу по имени Эри», – Лараф читал в своем мозгу как в книге.
Ноги плохо слушались. Встав с кровати он едва не потерял равновесия.
– Эри! – позвал Лараф, но никто не отозвался. Женщина беспокойно завозилась во сне.
«И сказать Эри… чтобы тотчас же принес воды!» Так учила Зверда.
Лараф с трудом открыл тяжелую и совершенно незнакомую дверь, за которой, как подсказывала ему интуиция, и должен ждать его слуга Эри.
«И чтобы поживее!» – мрачно добавил от себя Лараф.
3– Лараф уже там. Но еще не оклемался, – вполголоса сообщила Зверда Шоше.
– Хоть бы не сдох по дороге, – буркнул Шоша.
– Не сдохнет. Он парень крепкий. Но главное – довольно-таки везучий.
– Везение – есть категория эфемерная, – ввернул умное словцо Шоша. – Сегодня в наличии, завтра – уже нету. Может сегодня у него как раз невезе…
– Заткнитесь, барон, – прошептала Зверда и, сдвинув брови, уставилась в место, где располагалось Сердце Большой Работы.
Обнаженное тело Ларафа, которое все это время было совершенно неподвижным и даже в некотором смысле мертвым, едва заметно пошевелило мизинцем правой руки.
Зверда выразительно посмотрела на Шошу и подняла свой тяжеленный, неженский меч.
– Пора, – Шоша подтолкнул Зверду к черте. – И без сантиментов. Плотногодие творить – это одно. Но враг есть враг.
– Ох и умны вы сегодня барон, на удивление! – бросила сквозь сцепленные зубы Зверда и шагнула внутрь круга.
Слова Шоши больно задели ее самолюбие. Тем больнее, что она и сама знала, что ей жаль убивать Лагху, который вот сейчас придет в себя в теле Ларафа. И что она и сама осознает, что боится, что ее рука дрогнет, когда на беззащитную шею Лагхе-Ларафу нужно будет опустить меч. И она ненавидела себя за малодушие.
Конечно, любовью здесь и не пахло. Конечно, чувству к Лагхе было далеко до чувства к Вэль-Вире или даже к Шоше. И все-таки, чтобы сравнивать, нужно, чтобы было что сравнивать!
Зверда сама точно не могла определить, какую струну в ее душе задел варанский гнорр. Но он был так наивен, так красив и так не по-фальмски галантен! Он, в отличие от Шоши, действительно стоил ее, действительно мог укоротить ее распоясавшееся самомнение. И с ним, чтоб он сдох, действительно никогда не было скучно!
Даже когда гнорр, подобно щенку, глупо расточал свои силы на то, чтобы физически обладать ею, он был мил и удивительно остроумен!
Возможно, если бы не недавнее нападение людей из Свода, Зверда решилась бы на свой страх и риск проделать другую, более сложную и опасную Большую Работу.
Такую, которая вместо обмена телами между Ларафом и Лагхой имела бы другой результат – например, чтобы семя души Лагхи оказалось бы на время плененным в теле глиняного человека. Такую, чтобы убивать гнорра не было необходимости. Но теперь было уже поздно.
На неправильную трансформацию Зверда и Шоша потратили слишком много драгоценной энергии.
Их вместилища личной силы практически опустели.
И ни о каких «выкрутасах», как выразился бы Лоло, не могло быть и речи. Но главное – нападение офицеров Свода было прямым предательством, перечеркивающим все то неподлое, что было между гнорром и фальмской баронессой.
Теперь Зверда почти не сомневалась в том, что проклятых лучников подослал Лагха, чтобы освободиться от своей привязанности к ней. И не в обычаях Зверды было спускать мужчинам предательство.
Тело Ларафа открыло глаза, но все еще было не в состоянии повернуть голову. Зверда стояла над ним с обнаженным мечом в руках. Она знала, у нее есть еще несколько минут. В эти несколько минут единственное, что сможет делать Лагха в своем новом теле – это говорить. Это в лучшем случае. В худшем – будет говорить она сама. Зверде было что сказать гнорру.
– Как вам спалось, мой милый предатель? – холодно спросила баронесса. – Как видишь, я жива и здравствую. Неожиданно, правда?
Тело Ларафа пошевелило губами и издало нечленораздельный хрип.
– Правда-правда, – ответила за гнорра Зверда. – Ты, небось, уже заказал мне гроб и велел доставить сотню розовых тюльпанов, чтобы достойно проводить свою последнюю любовь в Святую Землю?
Тело Ларафа лишь шморгнуло носом. Глаз Ларафа, тот самый, на который покушался ворон, дергало тиком.
– Но я не такая дура, как ты думал, мой милый друг-дружочек. На сей раз я тебя обыграла. Как тебе нравится твое новое тело? И куда только подевались наши богатые кудри? Наши стройные ноги и руки с длинными ухоженными пальцами? Наша кожа цвета топленого молока? Их нет. Вот такой он, новый дом твоей гадкой души, Лагха. Единственное, что я могу сказать тебе в утешение, это то, что тебе не суждено прожить в этом доме долго. Поскольку мне придется тебя убить.
Зверда была так поглощена своим монологом и наблюдением за телом Ларафа, что не заметила, как пол под ней тихонько задрожал. Если бы белый магический порошок покрывал пол совершенно ровным слоем, она не услышала бы вообще ничего. Но из-за того, что в скатерти Большой Работы имелись изъяны, кое-какие звуки она все же пропускала. Правда, эта была лишь одна сотая тех звуков, которые мог слышать Шоша.
Тем временем, лицо Ларафа приобрело осмысленное выражение. Это означало, что времени на выяснение отношений осталось совсем не много. Рисковать и подвергать себя опасности честного поединка с гнорром, пусть даже и пребывающем в теле Ларафа, Зверда не хотела.
