Элеонора Раткевич - Таэ эккейр!
Шаги приближались. Лоайре был так потрясен своим горем, что даже застонать не сумел. Напрасно. Все оказалось напрасно – и самоубийственный порыв, и смертные муки… все напрасно. Он претерпел то, что было превыше его сил – и оказался побежден. Он опоздал умереть. Маг вернулся раньше.
О том, что сотворит с ним маг, найдя своего пленника исхудавшим вдвое, истерзанным добровольной жаждой, полумертвым, Лоайре отчего-то даже не подумал. Собственная участь уже не казалась ему чем-то важным и значительным. Важно было другое: он пытался воспрепятствовать магу – и не сумел.
Когда Лоайре увидел лицо, избранное магом для сегодняшнего визита, его аж скрутило от непосильной ненависти. До сих пор в своих издевательствах маг все же не переступал некоего предела. Намеренно терзая Лоайре лицами и голосами друзей, он еще ни разу не надел облика, в котором впервые вошел в этот дом. Лицо друга, улыбающееся из предрассветных сумерек… до сих пор магу хватало ума не возвращаться к облику того, кому Лоайре доверял безгранично. Видать, он все же опасался, что доведенный до крайности пленник может что-нибудь этакое и утворить – не с ним, так с самим собой. Видать, он все же понимал, что это лицо и станет для Лоайре той самой последней крайностью, после которой ничто уже не страшно и ничто не может принудить к повиновению – ни угрозы, ни муки, ни даже магия. Очень даже понимал – до нынешнего дня.
При виде горестного и гневного изумления на этом краденом лице – да как он смеет, вор! – у пленника сердце зашлось от негодования. Лоайре – откуда только силы взялись! – приподнялся на локтях.
– Пшел вон, мразь! – яростно просипел он. – Я не буду пить. Не дождешься.
Горестное изумление сперва окаменело, а затем сменилось улыбкой тяжелой злости – чего Лоайре и ожидал. А вот слова, сопровождавшие улыбку… слова были неожиданными совершенно. Настолько, что Лоайре в первое мгновение не поверил своим ушам.
– Так, – произнес хорошо ему памятный голос. – Ясно. Это я очень даже понимаю, – и помолчав, добавил. – Ладно. По правде говоря, я рассчитывал на твою помощь. Ничего, обойдусь. Некогда мне тебя убеждать и уговаривать. Вот только я, покуда тебя искал в этой взбесившейся шкатулке, едва сам не рехнулся. И дорогу запомнил плохо. Так что не обессудь – если я опять заплутаю, долго искать не буду, а просто какую-нибудь стенку разнесу.
Оцепеневший Лоайре не успел опомниться, как был схвачен и взвален на плечо.
Дорога к выходу была недолгой. В голове у Лоайре мутилось, и он не запомнил – вправду ли какую панель разнести пришлось или это ему только так показалось. В чувство его привел лютый холод… странно, ведь в Долине не бывает зимы… а уж зеленого снега и вовсе нигде не бывает… но если это не снег, если это не зима, почему же тогда ему так холодно?
– Сейчас, – шептал голос друга, – потерпи немного…
В горло Лоайре скользнула тонкая струйка воды. Лоайре обреченно закрыл глаза и глотнул. Он не верил, не мог поверить, что все это – не очередная особо изощренная пытка, а взаправдашнее избавление, но ему было все равно.
Вода обожгла гортань дикой болью, но даже и боль эта была восхитительной. А еще лучше была прохлада, сжимающая его виски. Она вливала в него жизнь, силу, освежала выжженный жаждой рассудок.
– Свет и Тьма! – взвыл рядом кто-то голосом Лэккеана, и Лоайре невольно открыл глаза.
– Смени меня, – распорядился тот, первый. – Или… нет, у тебя силенок не хватит. Живо беги за Илери. Скажи ей, здесь как раз для нее работа. Сам я не управлюсь. Ну, быстрей – одна нога здесь, другая там!
По земле разнесся перепуганный топот. Глаза Лоайре раскрылись еще шире. Маг, само собой, мог бы и сменить личину. Он мог бы в этом новом образе вытащить Лоайре из дома, нежданно обернувшегося темницей. Но он не стал бы звать целительницу – тем более Илери, способную не просто вырвать у смерти вожделенную добычу из когтей, а заставить эту самую добычу отдать своеручно, по доброй охоте, не поцарапав. Ведь если Лоайре выживет, он сможет мага разоблачить… нет, похититель лиц не стал бы звать Илери… и он не стал бы вливать свою силу и здоровье умирающему… не сказано, что он, будучи человеком, и вообще это умеет… так, значит…
Кто сказал, что нет ничего хуже отчаяния? Надежда мучительнее во сто крат.
– Арьен… – прошелестел Лоайре, боясь поверить и боясь не поверить. – Это и правда ты?
На усталом лице Эннеари промелькнула донельзя грустная улыбка.
– Первой из шкатулок ты открыл ту, что из крапчатой яшмы, – задумчиво произнес он. – Хотя… нет, не годится, это и другие видели. Тогда вот: когда ты отгрохал свою кретинскую коробочку с секретами, ты решил первым делом заманить туда Илмеррана, закрыть дверь и посмотреть, скоро ли он сумеет выбраться, и я битых три часа тебя уговаривал этого не делать… вот уж об этом точно никто, кроме нас двоих не знает, если только ты не проболтался. Впрочем, тоже не годится. Надо что-нибудь из тех времен, когда мага этого и на свете не было, иначе у тебя может сомнение остаться… а, вот! Знаю! Когда Ниест в первый раз смастерил кораблик…
Лоайре покраснел до корней волос. Это случилось без малого восемьдесят лет назад, и ему до сих пор было стыдно за ту детскую выходку.
– Арьен! – взмолился он. – Прекрати, слышишь? Сейчас же перестань!
– Уже, – покладисто согласился Эннеари. – Уже перестал. Зато теперь ты точно знаешь, что я – это я.
Да, теперь Лоайре знал. Потому что Арьен никогда, никогда, нипочем, никому не рассказал бы про историю с корабликом, как не рассказывал все эти годы. И магу, под какой бы личиной он ни предстал перед Эннеари, никогда этой истории не узнать. Возле Лоайре сидел, дожидаясь прихода сестры, настоящий, неподдельный Арьен. И знание этого наполняло Лоайре таким счастьем, какое он уже не считал возможным.
– Арьен, – тихо сказал он, – ты не думай… просто… понимаешь, этот маг… в то утро, когда я открыл ему дверь, он пришел с твоим лицом и позвал меня твоим голосом.
– Больше не позовет, – твердо пообещал Эннеари. – Он мертв. Мертвее не бывает. Не бойся. Краденых лиц больше не будет. Слово даю.
Он замолк и чуть сжал плечо Лоайре, вливая в него новую порцию силы.
– Как ты меня нашел? – спросил Лоайре. Спросил не потому даже, чтобы его это интересовало. Просто ему хотелось, чтобы Арьен не молчал. Хотелось слушать и слушать звуки неподдельного голоса, слушать еще и еще, наслаждаясь его несомненной, незыблемой подлинностью.
– Собственно говоря, – откликнулся Арьен, – нашел тебя не я, а один человек.
Лоайре удивленно огляделся по сторонам.
– Его здесь нет, – пояснил Арьен с непонятной Лоайре грустью. – Так… ну, так получилось. Ничего, я вас еще познакомлю, вот увидишь.
– Но… как же он меня нашел, если его здесь нет? – не понял Лоайре.
– А он тебя не отсюда нашел, – вздохнул Эннеари. – Он мне еще за перевалом сказал, что ты жив и спрятан где-то дома. И вывертня тоже он разоблачил.
– Кого? – холодея, переспросил Лоайре.
– Мага, который тебя захватил. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что мы с Лерметтом повстречались. Как нам всем повезло. – Арьен вновь опустил голову.
– Мне бы тоже хотелось его увидеть, – искренне произнес Лоайре. – Спасибо ему сказать…
Арьен скрипнул зубами.
– Еще скажешь, – твердо пообещал он, – и даже подружишься. Знаешь, вы даже чем-то похожи. Наверняка подружитесь, или я… – он явно хотел сказать «или я – не я», но вовремя осекся.
Наверное, во всей Долине не было места прелестнее, чем берег ручья – а еще точнее, вот эта излучина, где двадцатилетний мальчишка Ренган впервые поцеловал будущую королеву возле куста жасмина и со смешной твердостью провозгласил, что когда они вырастут, то обязательно поженятся. Наверное. Но сейчас Королеву Иннерите совершенно не трогала ни красота этого и в самом деле восхитительного уголка, ни обаяние воспоминаний.
Потому что в Долину пришла беда, подобной которой прежде не ведали.
Нет, конечно, в минувшие дни войнам доводилось снимать свою кровавую жатву. Но чтобы в мирное время сразу трое юношей уплыли в белых плащах на лунной лодочке! Ум твердит себе, что так оно, пожалуй, что и правильно: лучше уйти, чтобы потом вернуться, чем длить и впредь непоправимо запятнанную жизнь. Вот только долго же этим мальчикам придется отмывать свои плащи в лунных водах… и ладно еще, если не в крови! Не скоро им доведется изведать вновь, как сладок воздух этого мира. Да, ум твердит – а душа с ним в разладе. Они не должны были уходить! Не должны. Они так молоды – и им негде было набраться душевного опыта, чтобы суметь противостоять… хотя другие трое сумели…
Целители ничего не смогли сделать для умирающих – слишком уж глубоко проникло заклятие в их тела и души, сроднилось, сплелось, заменило собой… и слишком многое сгорело вместе со смертью хозяина заклятия. Такое не исцеляется. И никакая хваленая эльфийская живучесть не поможет. Всего-то и удалось, что извлечь источающие отраву обломки одержания – чтобы мальчики могли уйти достойно, в полном сознании. Чтобы Иннерите могла их отпустить. Хорошо, что Ренган с головой нырнул в свое неистовое горе… странно, никогда бы Иннерите прежде не подумала, что станет радоваться тому, что кто-то вновь разбередил давнюю рану души Ренгана – а вот ведь радуется. Потому что иначе он пришел бы к трем умирающим мальчикам первым, прежде нее, и сделал бы то, что приказывает ему Долг Короля – повелел бы им уйти. Отослал бы их. А надо не отсылать, а отпустить. Слишком уж велико их сознание вины, чтобы отказывать им в предсмертном утешении. Отпустить. Не повелеть, а дозволить. Не Долг Короля – но Право Королевы.
