Элеонора Раткевич - Таэ эккейр!
Где искать Лоайре, Эннеари знал очень даже хорошо. Где же, как не у него дома! Беда в том, что знание это не давало Эннеари ровным счетом ничего… ну, или почти ничего.
Лоайре недаром носил прозвание Веселый Отшельник. Он действительно любил повеселиться в хорошей компании, и ни одна авантюра без него не обходилась: где куролесят, там и Лоайре. Но одиночество Отшельник любил с неменьшей силой страсти и предавался ему ничуть не реже, чем разудалым выходкам, причем не где-нибудь, а у себя дома. Любитель почудесить, он и дом соорудил себе под стать. Более невозможного строения свет не видывал. Уж на что гномов ничем не удивишь, а Илмерран, когда еще обитал в Долине, в бытность свою наставником Эннеари и других юных эльфов, при виде дома Лоайре только крякал. Ох, как же Эннеари не хватает сейчас старого гнома! Если кто и понимал, как устроен дом Лоайре, так только он… разумеется, при условии, что это устройство и вообще способен понять хоть кто-нибудь помимо его создателя. Впрочем, гномы и не такое могут понять. Тем более что именно у Илмеррана Лоайре и увидел впервые шкатулку с секретом. Гномы обожают подобные забавы. Вытесать из камня хитромудрые детали, приладить их друг к другу так, чтобы и следа видно не было, замочек ложный навесить – поди, открой, если времени не жаль. У Илмеррана было восемь таких ларчиков-головоломок – одна красивее другой, и все открываются по-разному. Поначалу они стояли без дела, но со временем Лоайре повадился таскать у гнома свитки с заклятиями для стрел. Илмерран искренне полагал, что для оружейника Лоайре еще молод, а потому упрятал свитки по шкатулкам, о чем и сообщил нахальному ученику с подобающей случаю назидательностью. Дескать, не старайся, дружок, не созревши да с ветки упасть. Погоди, пока до подобных познаний дорастешь, а тогда уж за них и хватайся. А до той поры свитки полежат в полной безопасности. Нечего малолеткам, еще первую сотню годов не отсчитавшим, за взрослые чары приниматься.
Эннеари никогда не забудет, как ослепительно улыбнулся Лоайре, услышав это чадолюбивое заявление. Какое там забыть – даже и сейчас при одном воспоминании на его губы так и просится ответная улыбка. Невозможно даже воспоминанию о той минуте не улыбнуться – а тогда Илмерран, и тот не устоял. Так разулыбался в ответ, что борода веером пошла, и только после спохватился и строгость на себя напустил. А Лоайре взял со стола одну из шкатулок и попросил подарить ему то, что лежит внутри, если он сумеет ее открыть. Эльфы – не гномы, у них подобные диковины не в чести… немудрено, что Илмерран согласился. Он был уверен, что нахальный юнец нипочем не откроет ларчика. Вот только упрямее Лоайре в Долине отродясь никого не бывало. Шкатулку он открыл меньше, чем за полчаса.
Илмерран битых три дня клял свое совершенно негномское легкомыслие, ворчал, бухтел и вообще ходил чернее тучи, но слово сдержал. Он подарил Лоайре не только свиток, но и шкатулку – как, впрочем, и остальные семь. Мудреные ларчики переходили во владение Лоайре по мере того, как он открывал их один за другим. Иные отпирались почти сразу, над другими приходилось поломать голову денек-другой. В этом причудливом состязании между учеником и учителем победа осталась за учеником, но Илмерран так не считал: Лоайре проникся прелестью подобных головоломок до глубины души – а значит, кое-что гном все-таки выиграл.
Шкатулками Лоайре был очарован безраздельно. Друзья подтрунивали над ним за это увлечение, но он даже не давал себе труда отшучиваться. А потом шутки и вовсе стихли – потому что и дом свой Веселый Отшельник выстроил на манер гномьих ларчиков.
Этот совершенно непредсказуемый дом представлял собой дикую смесь шкатулки с секретом, лабиринта и картинки-перевертыша из тех, на которых вроде бы нарисовано что-то одно – а если приглядеться как следует, то совсем даже другое. Одних бы ложных дверей и мнимых стен с лихвой достало, чтобы несведущий гость лишился рассудка, пытаясь войти в дом или выбраться из него без помощи хлебосольного хозяина. Мало того, этот взбесившийся ларчик постоянно менялся. Едва только Лоайре наскучивал прежним его видом, как вчерашняя стена отправлялась на место потолка, пол заменял двери… откровенно говоря, Эннеари не раз казалось, что Лоайре для того и пускается во всевозможные эскапады, чтобы сбежать из собственного дома, поскольку просто-напросто разобрать его по досточкам дурацкая гордость мешает, а постоянно жить в этом доме и не рехнуться даже гному не под силу. Может, и так. Во всяком разе, Илмерран заявил, что если Лоайре вздумает поехать в Арамейльский Университет, где всем заправляют гномы, он добьется, чтобы молодому эльфу зачли это строение вместо вступительного экзамена. Лоайре бы и поехал – всем ведь известно, что даже среди прочих гномьих университетов Арамейльскому нет равных и поступить туда нелегко. Вот только по присущей ему причудливости нрава Лоайре все никак не мог решить, какое же ему избрать отделение… а потом Илмерран уехал куда-то… а уж совсем потом Лоайре вроде как и раздумал уезжать… то есть ничего он не раздумал, а просто попался в плен вывертню. И вывертня он, между прочим, сам в дом впустил, а то и привел, приняв за кого-то другого. Да, именно так все и было. Иначе бы вывертню в этот дом нипочем не войти, будь он хоть трижды, хоть четырежды магом. А вот Эннеари впустить в дом некому. Он сам должен найти вход. И что еще хуже, сам должен найти в нем его хозяина.
Кровь почти уже не сочилась из растресканных губ. Только одна маленькая вязкая капелька выступила из ранки, и Лоайре, с трудом приоткрыв рот, слизнул ее сухим кончиком распухшего языка. Запах воды, восхитительный и дразнящий, словно смех, сводил с ума. Лоайре чувствовал, что у него больше нет сил терпеть – душевных сил. К счастью, телесных сил, потребных для того, чтобы доползти хотя бы до кувшина с водой, у него тоже не было. Иначе бы он не удержался. Он так слаб… слабее даже, чем его воля – и это хорошо. Это лучшее из того, что с ним могло случиться – кроме разве что чуда, а рассчитывать на чудеса неразумно. Никаких чудес – просто возможность в кои-то веки противостоять своему врагу. Отомстить ему… а может, и победить – кто знает? Хоть смертью своей, мразь, а я с тобой разочтусь – поглядим, что ты тогда запоешь?
Лоайре давно уже понял, что мучителю своему он зачем-то нужен живым. Непременно живым. Пусть не сразу, но понял. Сразу-то он ничего не понимал… что поделаешь, умом такого не понять. Знаний, почерпнутых из старинных трактатов, для этого никак уж не довольно. В трактатах ни о чем подобном не пишут. Лоайре всегда был книжным мальчиком, буквоглотом… страшно и помыслить, ведь он себя умником считал, а сам столького не понимал и не знал!
Например, он не знал, представления даже не имел, что можно так ненавидеть. Не знал до того предрассветного часа, когда полусумрак окликнул Лоайре голосом друга, и он сам, собственными руками, распахнул дверь. И тут же оказался не то что связан – спеленут по рукам и ногам омерзительными заклятьями. С тех пор проклятый маг применял их к пленнику не раз и не два, но Лоайре так и не смог привыкнуть к их прикосновению. Эта мерзость была настолько противоестественной, что оставляла на теле вздувшиеся рубцы. Раны, оставленные веревками, ремнями или кандалами Лоайре убрал бы за считанные часы, но эти рубцы поддавались его воле с неимоверным трудом. И все же Лоайре подвергал себя самоисцелению с прежним упрямством, раз за разом заставляя рубцы опадать и рассасываться: оставить их значило окончательно сдаться, а Лоайре скорее умер бы, чем сдался.
Но умереть-то ему как раз и не давали. Проклятый маг был силен, неимоверно силен. И хитер – а как бы ему иначе удалось застать эльфа врасплох? В самый первый раз Лоайре отказался от еды, как только понял, что магу нужна его жизнь. Он самонадеянно решил, что маг возьмется кормить ценного узника насильно, а уж тогда Лоайре сумеет исхитриться и добраться до его глотки… как же, размечтался! Человек, носящий облик Лоайре, спервоначалу даже близко к нему не подошел. Маг просто-напросто вновь захлестнул на нем чародейные путы и лишь тогда, обездвижив пленника полностью, запихал ему распорку промеж зубов. Лоайре пытался давиться и плеваться, но это ему не помогло. Ему скормили все до последней крошки, выпоили все до капли. Судя по всему, опыт по части кормления строптивых пленников у мага был немалый. Он с поразительной точностью рассчитывал, когда же именно и как впихнуть в беспомощное тело очередной глоток – и не просчитался ни разу. А еще он уворачивался с поразительной ловкостью. Лоайре так ни разу и не удалось плюнуть в ненавистное лицо – свое, свое лицо! – склоненное над ним. И уж тем более ему не удалось вцепиться в это лицо, до мельчайшей черточки бывшее его собственным, в его самоуверенную улыбку, холодную, как стекло… ничего ему не удалось, кроме как разжиться ночными кошмарами. Впрочем, изредка в их череду удавалось затесаться и хорошим снам. Например, однажды Лоайре приснилось, что он снимает с себя лицо, швыряет на пол и топчет каблуками, старательно топчет, вздрагивая от омерзения – а потом, когда лицо растоптано полностью, он открывает дверь и уходит. Кровавое пятно на полу, еще недавно бывшее лицом, визжит и воет, пуская розовые пузыри, и умоляет его вернуться, но Лоайре не оборачивается. Хороший сон. После него Лоайре целых полдня не хотелось кричать. Жаль только, что этот сон пришел к нему только однажды. Лоайре не отказался бы посмотреть на него вдругорядь. Глядишь, опять бы на душе полегчало.
