Элеонора Раткевич - Рукоять меча
– Не спеши, – предостерег Хакарай. – У тебя нет входного талисмана, и ты попросту заблудишься в королевском саду. Сейчас за нами пришлют еще один паланкин и отнесут прямехонько к самому дворцу.
– О Боги, – вздохнул Юкенна. – Не слишком ли много роскоши для пришельца из Загорья?
Однако он безропотно сел в паланкин и столь же безропотно покинул его по команде Хакарая уже возле входа во дворец.
Снаружи дворец не производил особого впечатления. Прежде всего он не отличался высотой – сторожевые башни по углам замковой стены, да и сама стена были значительно выше. Взоры вновь прибывших ласкал не столько дворец, сколько сад, устроенный и в самом деле с отменным вкусом. Насыпные горки и небольшие искусственные водопады, тенистые уголки и восхитительные беседки…
– Успеешь еще на сад наглядеться, – прервал Хакарай раздумья Юкенны. – Идем. Король не любит опозданий.
Юкенна последовал за Хакараем – и только сила воли помешала ему отстать на полдороге. Внутреннее убранство дворца короля Югиты и впрямь являло собой весьма примечательное зрелище.
Дворцовые переходы не блистали золотом, не поражали безвкусной затейливой лепниной, не впечатляли агатовыми стенами или малахитовыми сводами. Стены самые обычные… зато их роспись ошеломила даже Юкенну. Фрески были выполнены с большим мастерством. По большей части на них были изображены пейзажные сцены: мостик перекинут через ручей, а на нем о чем-то беседуют две красавицы… охотник натягивает лук… олень выходит на опушку леса… птица слетела с вершины дерева… вроде бы ничего особенного. Вот только взмах руки охотника непостижимым образом продолжается в плывущем облаке в следующей картине, изгибается плавными складками шали, стремительно ускоряется в ударе тигриной лапы… стоило взглянуть хотя бы на одну из фресок, и оторвать от них глаз уже невозможно. Скрытое движение, невидимая линия заставляли взгляд следовать за общим ритмом картины.
– Ты прав, – прошептал Юкенна, с трудом оторвавшись от созерцания, – это и впрямь нечто неслыханное. Должно быть, эти художества дорого обошлись его величеству.
– Не особенно, – почти не разжимая губ, ответил Хакарай. – Я тебе потом расскажу. Постарайся не глазеть по сторонам.
– Это я уже понял, – тоже почти беззвучно ответил Юкенна.
Возле высокой двери Хакарай остановился и что-то негромко сказал человеку в длинном облачении из тяжелого крученого шелка. Тот кивнул и распахнул дверь.
– Его светлость господин посол Хакарай! – возгласил он. – Его высочество принц Юкенна, посол в Загорье!
Зал для больших королевских приемов не украшала роспись. Светлое, причудливого рисунка дерево, светлая бронза стройных оконных решеток и подсвечников, самая малость позолоты, перламутр и затканные золотом драпировки – наверняка взятые еще из старого дворца: в новом золота не так-то много. Да, этот зал тоже кое-что говорит о короле Югите. Юкенна сам рос во дворце и прекрасно знает, что придать двору блеск и пышность, не влезая в серьезные затраты, – искусство редкостное, и ведомо оно далеко не каждому правителю. Акейро был большим мастером на такие дела. Югита, оказывается, тоже – хотя и совершенно в другом роде. Убранство зала не потребовало от короля новых налогов. А между тем сочетание золотистых тонов, небольшого количества золота и перламутрового мерцания создает удивительное впечатление простора, света и легкости – но вместе с тем и надежности…
Все это промелькнуло в голове Юкенны за какую-то долю минуты. А потом толпа придворных расступилась, и Юкенна увидел короля.
Следуя правилам дворцового церемониала, Юкенна согнулся в глубоком неспешном поклоне. Сердце его бешено колотилось от предчувствия удачи. До сих пор он еще мог сомневаться, хорош ли придуманный им план. Теперь он был твердо уверен: план безупречен. Окажись король Югита хоть немного иным, и замысел Юкенны был бы обречен на провал. Но Югита оказался именно таким, каким Юкенна и ожидал, – даже больше, чем он смел надеяться, лихорадочно вспоминая все сведения о короле, собранные им за годы посольства в сопредельном Загорье.
Невысокий. Холодноглазый. Утративший юношескую угловатость, но по-прежнему гибкий. Движения плавные. Очень плавные, как у многих людей, вынужденных скрывать свою порывистость. Впечатление такое, словно огонь пожелал притвориться водой. В результате текучая мягкость этих движений напоминает сокрушительно тяжкое течение расплавленного металла.
Король Югита, с восторгом подумал Юкенна, низко склонясь перед ним, очень опасный человек. Хвала Богам. Это именно тот человек, который мне нужен.
– Рад видеть вас в добром здравии, – произнес король, когда Юкенна выпрямился. Голос у него был низкий и сильный – голос военачальника, привычный перекрывать большие расстояния, но без обычной для командира профессиональной хрипотцы. Хотя говорил король негромко, слышно его было во всех концах огромного зала.
Голос военачальника? Нет… скорее голос актера! Удача, яростно думал Юкенна, удача, удача! Этот человек – куда лучший актер, чем я или Тагино вместе взятые. На такое везение я и надеяться не смел!
– Я счастлив, что доставил вашему величеству эту радость, – с изысканной церемонностью ответил Юкенна. – По правде говоря, я потерял всякую надежду… особенно когда услышал, как мои похитители обсуждают, как именно меня следует убить.
– И все же вам удалось спастись? – улыбнулся король. – Расскажите, каким образом?
– Увы, ваше величество, – вздохнул Юкенна, – моей заслуги в этом ровным счетом никакой.
И Юкенна принялся врать, глядя королю прямо в глаза – дерзость неслыханная. Но и король не отводил взгляда от Юкенны. И в глазах его посол видел понимание. Да, король прекрасно понимает, что все, сказанное Юкенной, – сплошная ложь. Но вслух этого не скажет. Ибо ложь посла не противоречит его интересам. Она снимает с короля всякую вину за исчезновение высокого гостя, она помогает избежать войны – и король примет эту заведомую ложь и поддержит ее. Конечно, он захочет узнать не только официальную версию, но и подлинную историю – вот почему так важно любой ценой избегать свидания с королем наедине. Иначе господин Тагино нанесет удар раньше, чем Юкенна будет готов его отразить. Нужно дождаться подходящего момента… а до тех пор – никакой правды! Ни единого слова правды!
Лгал Юкенна, как и положено всякому уважающему себя дипломату, с большим вдохновением. Он повествовал о том, как его, сонного, в поисках выкупа похитили разбойники, приняв по ошибке за богатого вельможу из свиты министра. Как разбойники узнали о своей ошибке и со страху едва не убили чужеземного посла, ибо выгоды от его поимки никакой, а неприятностей от него не оберешься. Как здравый смысл все же возобладал, и разбойники, опоив пленника сонным зельем, скрылись, разрушив тот домик в лесу, где они все это время содержали пагубную добычу. Как он, Юкенна, очнувшись в незнакомом месте, долго блуждал сначала по лесу, а потом и по разным другим местам, опасаясь назваться раньше, чем он доберется до посольства, чтобы не попасть ненароком в руки каких-нибудь злонамеренных интриганов. Рассказывал Юкенна все это с такой обезоруживающей, почти простодушной искренностью, что никто и не помыслил бы усомниться. Никто, кроме короля. Ибо королю Юкенна смотрел прямо в глаза. Это все ложь, говорил его взгляд. Это ложь. Но я скажу правду. Не здесь. Не сейчас. И все же я скажу правду. Клянусь. Пойми. Поверь.
Король слегка наклонил голову. Уголки его губ осенила чуть заметная улыбка. Все было принято как должно – и явная ложь, и обещание правды.
Только теперь Юкенна осмелился отвести взгляд и посмотреть на остальных слушателей. Вернее, на одного-единственного слушателя.
Лицо господина Главного министра Тагино выражало безмерное сострадание мукам несчастного посла, проистекшим в известном смысле по его вине. Но взгляд его был неотрывно устремлен на руки Юкенны. Руки, то и дело выразительным жестом взмахивающие в такт повествованию. Руки, на которых не было ни одного кольца.
Юкенна улыбнулся господину Главному министру с поистине чарующей доброжелательностью и очень медленно поправил волосы. Обеими руками.
– Одним словом, все хорошо, что хорошо кончается, – заключил Юкенна, обращаясь к Тагино. – Не правда ли, ваша светлость?
Больше всего на свете господину Главному министру хотелось схватить массивный мраморный стол и грохнуть его об стену. Пожалуй, у Тагино даже хватило бы сил воплотить это неординарное желание – такая дикая, безысходная ярость переполняла его. Но он не мог этого сделать. Не мог даже стукнуть кулаком по тщательно отполированной столешнице. Не мог выругаться или хотя бы нахмуриться. Он давно отвык давать себе волю. Господин Главный министр попросту не умел проявлять какие бы то ни было чувства. А чувств было много – и любое из них обратило бы в бегство целую армию с воплями ужаса, вырвись оно на свободу.
