Андрей Плеханов - Мятежник
– Вот как? – Журналист затеребил висячие усики. – Но как же вы возьмете на себя смелость определить, что есть Добро и что есть Зло? Как вы сможете отделить их друг от друга, ведь Добро и Зло тесно переплелись в истории человечества? Все относительно...
– Нет. – Ираклий сжал кулаки. – Они, конечно, сплелись, но это не значит, что мы должны посыпать себе голову пеплом, не надеясь Отделить зерна от плевел. Добро и Зло не относительны – они абсолютны, как и сам Бог! Идея непротивления злу насилием мне глубоко чужда. Она просто поражает меня своим неприкрытым цинизмом, ибо отдает тысячи добродетельных беззащитных душ в жертву Дьяволу. Мы должны иметь силы для борьбы! Да, если хотите, это будет насилием! Насилием Добра над Злом, и не будет в мире насилия, столь угодного Богу, как это!
– Извините, отец Ираклий, но я нахожу определенное сходство между идеями, которые вы высказываете, и побуждениями, которые заставляли выступать в великие походы крестоносцев средневековья. Да, сейчас христианство является одной из самых терпимых и миролюбивых религий, но в тот мрачный период оно имело довольно агрессивную окраску. Эти люди тоже не хотели сидеть сложа руки. Они активно действовали в борьбе с врагами Истинного Бога, как они тогда его себе представляли. Они проходили тысячи верст, уничтожая всех непокорных на своем пути. Убивая ни в чем не повинных сарацинов, арабов, евреев. А в Испании и других католических странах за чистоту Веры боролась святая инквизиция. Пытала еретиков на дыбе, жгла их на кострах. А ведь еретики, осмелюсь напомнить, были теми же христианами. Только трактовавшими Новый Завет чуть-чуть иначе...
– Замечательно... – Отец Ираклий снисходительно улыбнулся. – Очень похвален ваш экскурс в историю, хотя мне не совсем понятны ваши аналогии... Что вы имеете в виду?
– Ну, как вам сказать? – Журналист замялся. – По-моему, это очевидно. Они боролись огнем и мечом за идеи, казавшиеся им высшими. И вы сейчас призываете сражаться со Злом с именем Бога на устах.
– Знаете, сын мой... Крестовые походы, бесчинства инквизиции... – Ираклий задумчиво покачал головой, словно он был свидетелем этих событий и теперь вспоминал их. – Весьма неуместное сравнение. Но я не обижаюсь на вас. Ибо вы не обучены зрить в корень сущего. Вы сопоставляете поверхностные описательные признаки и пытаетесь создать образец усредненного диалектического анализа, коему учили вас на вашем родном историко-филологическом факультете. Я ведь не ошибаюсь, вы учились на истфиле? – Журналист кивнул, как загипнотизированный. – Хотите, я объясню вам, в чем коренная суть отличия моего мировоззрения от любой религии, когда-либо существовавшей в мире? – Ираклий слегка подался вперед, страстный его взгляд прожигал собеседника насквозь. – Я не гонюсь за фетишами!!! И Христианство, и Магометанство, и тем более Индуизм, Буддизм и прочие широко известные религии – это не более чем оголтелый, ничем не прикрытый фетишизм! Я не хочу умалять достоинств этих религиозных миропостроений, но беда их в том, что, содержа в основе своей алмаз ясной мысли, они вынуждены идти на поводу у стремления человека к обрядовости. Ибо так устроен человек толпы! Чистая вера, начинающаяся как абстрактные умопостроения, не может удовлетворить его материальной необходимости потрогать изваяние Бога руками, спеть ему осанну громко вслух, выполнить бессмысленные, но утвердившиеся веками стадные обряды, и принести Богу жертвы, в какой форме бы это ни происходило. Скажи ему: «Просто верь в Бога, говори с ним в душе и не совершай грехов», и он останется глубоко неудовлетворен. Ибо верующему человеку необходимо, чтобы окружающие его видели, насколько он набожен, как истово и правильно соблюдает предписания, якобы исходящие от Бога. Стадный инстинкт заразителен – человек отучается предпринимать поступки, ведущие к истинному духовному совершенствованию. Действуй, как говорит тебе жрец, поступай, как поступает толпа, и ты будешь благословлен Всевышним, очищен, прощен, и все грехи твои смоются, как бы страшны они ни были. Вот тогда-то и выплывают на свет Божий четвертование еретиков, сожжение ведьм, побивание камнями неверных, великие походы за гробом Господним, паломничества в Медину и прочий подобный фетишизм как эрзац-наполнитель бездонной духовной пустоты! Истинная вера должна нести просветление, мы же наблюдаем лишь варварское ослепление человеков, превращающихся в подобие баранов...
– Отец Ираклий! – Журналист перебил собеседника, вид у него был ошарашенный. – Послушать вас, и можно решить, что имеешь дело с отъявленным атеистом...
– Ничего подобного! – Ираклий ткнул узловатым пальцем прямо в камеру. – Послушайте меня, жители несчастной, исстрадавшейся России, отвернувшиеся от Бога и желающие возвернуться к нему! Поймите меня, братья мои и сестры! Я лишь хочу вернуться к первоначальному смыслу Бога! Истинного Бога, Добра одухотворенного, как бы его ни называли на разных языках! Горько мне слышать, как православные священники и заезжие протестанты честят друг друга на чем свет стоит, не стесняясь в выражениях, а бритоголовые проповедники восточных божков торгуют размалеванными книгами в подземных переходах, обещая приобщение к нирване за одну неделю. Шелуха все это, дети мои, накипь все это и грех непотребный! Бог один, и Добро одно, и Зло одно, хоть и многолико оно и умеет прикидываться невинным агнцем... Придите ко мне, страждущие Добра, и вы найдете здесь опору – не молитвы, не обряды, но просто друзей, способных вас понять и поддержать в борьбе со Злом!..»
– Так-так... – протянул Демид. – Не вижу в его идеях ничего нового. По сути это напоминает протестантизм архаичного типа, весьма агрессивный, да еще и с выпирающим монотеистическим стержнем, на который сей человек, как шашлык на вертел, насаживает свои лозунги. Но история религии перепробовала уже все возможные комбинации религиозных идей. Вряд ли он изобретет нечто свеженькое. Пожалуй, он соберет свой урожай фанатиков, будет проповедовать на площадях и по телевидению, и поначалу будет пользоваться поддержкой местных властей, а может быть, и кое-кого из меценатов средней руки. Потом превратится в фюрера очередной авторитарной секты, заставит бедных пацанов убить пару-тройку подвернувшихся под руку хулиганов, будет в гонении, но в конце концов угодит в тюрьму, где и угаснет его звезда, не оставив заметного следа в нашей истории. Это, конечно, при интенсивном развитии событий. А может быть, ничего такого и не будет... Поговорит себе и остынет. Мало ли кто претендует на решение мировых проблем?
– А что, может быть, он прав? Нужно же кому-то бороться со всей этой уголовной дрянью, если милиция не может! – Лека даже раскраснелась от возмущения. – Почему это ты сразу решил, что он – изувер такой? С виду приличный дядька, приятный даже. И умница – смотри, как он этого очкарика срезал! Я, может быть, даже присоединилась бы к нему. Теоретически, конечно.
– Почему? – Демид нахмурил брови. – Что-то в нем неуловимо напоминает еще одного «носителя добра» – твоего старого приятеля Германа Филинова.
– Ерунда!!! – Лека аж подпрыгнула на месте. – Что ты все своего Табунщика вспоминаешь? Ты же сам говорил, что он уже не воскреснет.
– В теле Филинова – да. Но изгнание его в Мир Тьмы не произошло, не забудь об этом. А Дух этот зловредный не таков, чтобы долго мотаться по Среднему Миру в бестелесном состоянии. Я достаточно хорошо пообщался с ним, чтобы усвоить, что он – большой сибарит и ценитель тех радостей, которые может дать ему хорошее человеческое тело. К тому же смотри: этот отец Ираклий чудом выжил. Можно сказать, воскрес. И одновременно разительно изменилась его личность. Откуда в нем эта философская эрудиция, если в прошлом он – обычный шоферюга? А по времени момент его перерождения, судя по всему, следует за моментом гибели тела Табунщика...
– Брось чушь нести, Демид! – возмутилась Лека. – Ты сейчас видишь Табунщика в любом человеке, который мало-мальски выделяется из среднего уровня. Ну сам подумай – с какой стати Абаси в новом воплощении сейчас снова появляться в нашем городе, да еще вести себя так вызывающе – лезть к тебе прямо в телевизор? Он небось укрылся где-нибудь на другом конце света и ведет себя тихо. Силы набирает. Зачем ему влезать в искалеченное тело полусвихнувшегося проповедника?
– Может быть, может быть... – Демид вышагивал по комнате, заложив руки за спину. – Но в качестве рабочей гипотезы мое предположение принять можно. Ты что, думаешь, Абаси так уж боится, что мы его обнаружим и снова начнем охоту? Да черта с два! Это я дрожу за свое тело – единственное и неповторимое. Может быть, Дух Мятежный и перейдет после моей гибели в другую телесную обитель – мне в этом утешения мало. Я-то буду трупом! А Табунщик может менять тела как заблагорассудится, не теряя своей индивидуальности. Чего ему бояться? Помнишь, какой фокус он выкинул, перейдя в тело Эдвардаса? Я еле успел тебя спасти. Помяни мое слово, в любом случай зловредный Дух навяжет нам игру в открытую. Мы с тобой на виду – маскировка не имеет ни малейшего смысла! Но он тоже не желает прятаться – наши с тобой жизни не более чем миг в его бесконечном существовании. Мы не знаем его Имени – что мы можем ему сделать? А вот он может попытаться в очередной раз поймать нас на приманку и убить. Да, да, да...
