Михаил Ахманов - Кононов Варвар
А надо, чтоб ужасался, сочувствовал и рыдал… Зря, что ли, деньги за книгу плачены?
* * *
Конечно, было ведомо Конану про снежных дев и про то, что даже летом случаются в Ванахейме сильные метели, но рассчитывал он, что вьюга будет недолгой и удастся пересидеть ее у скал, паля костер, а вечером дойти до усадьбы Эйрима и глотнуть там подогретого пива. А заодно поглядеть, что делают на Эйримовом подворье люди Гор-Небсехта, два изгоя, которых ни в одном ванирском доме принимать не полагалось.
Но не успели путники сделать и тысячи шагов, как небо затянула белесая мгла, прибрежные утесы потемнели, а в воздухе закружили снежные пушинки. Они падали вниз, пока еще неторопливо, скрывая землю мягким пологом, одевая скалы в искрящиеся одежды, оседая на капюшонах плащей, поскрипывая под ногами. Мир вокруг замер; все стало белым-белым, как саван покойника.
Конан, разглядев скальный козырек и нишу под ним, повел туда свой маленький отряд. Конечно, это жалкое убежище не могло сравниться с гротом Дайомы – ни золотого песка, ни высоких сводов, ни сияющих врат. Зато была корявая сосна, выросшая у самого входа, и Конан, ткнув в ее сторону рукой, приказал голему:
– Руби!
Идрайн взялся за топор, дерево застонало и рухнуло после четвертого удара. Серокожий принялся обрубать ветви, Зийна торопливо складывала их в кучу, Конан высекал огонь. Сейчас он уже ругал себя, что не согласился пойти к Хорстейну, да было поздно. Рыжий ванир исчез в утесах; кричи – не докричишься. А искать его усадьбу в начинавшемся снегопаде казалось чистым безумием.
Они успели разложить костер. Идрайн, повинуясь команде хозяина, сунул в огонь огромный смолистый комель срубленной сосны, и пламя забушевало. Конан и Зийна уселись на подстилку из ветвей, прижались друг к другу, сберегая тепло. Голем прислонился к скале, по-прежнему невозмутимый, но киммерийцу чудилось, что в глазах его поблескивает злорадство. Конечно, то было лишь иллюзией; каменный исполин мечтал о награде, человеческой душе, а к этой цели вела лишь одна дорога: служить верно и преданно.
Зийна пошевелилась, положила головку на плечо киммерийца; выбившаяся из-под капюшона золотистая прядь коснулась его губ.
– Таких снегов в Пуантене не бывает, – тихо молвила девушка, со страхом рассматривая сугробы, выраставшие прямо на глазах. Она не боялась стрел и мечей, но буйство стихии ее пугало, напоминая о собственной ничтожности и беззащитности. Вглядываясь в белесый туман, она видела оскаленные пасти снежных духов, их острые ледяные зубы; ей мнилось, что звенящую тишину вот-вот нарушит тяжкая поступь Имира, владыки ванахеймских равнин.
Конан обнял ее за плечи, привлек к себе.
– Не тревожься, моя красавица. Лучше думай о том, что мы почти добрались до цели, а значит, скоро повернем назад. К твоему Пуантену, к его виноградникам, к берегам Алиманы!
Зийна вздохнула.
За пламенной завесой костра продолжал идти снег.
Снег был на редкость густым, он прикрывал мир мутной мглой и не кружился, не танцевал в воздухе, а падал отвесно, извергаемый невидимыми тучами. Легкие пушинки превратились в большие хлопья; ни неба, ни ближних скал было уже не разглядеть, а тундра исчезла совсем, словно ее навеки погребли снега, всю – и травы, и мхи, и редкие деревья.
– Вот место, где кончается власть Митры, – произнес Конан, вытянув руку к снежной стене. – Тут свои боги, и играют они в свои игры.
– Нет, милый, нет! – воскликнула Зийна. – Скрылось лишь солнце, око Митры, но бог не покинул нас. Он с нами!
Девушка произнесла это с такой уверенностью, что Конан усмехнулся:
– С нами? Где же?
Она прижала руку к груди.
– Тут! В наших душах, где горит зажженный им огонь!
– Огонь, – повторил Конан, чувствуя, как стужа заползает под волчий плащ. – Ты говоришь о пламени жизни, принадлежащем Митре, а весь огонь, которым я владею – вот! – С этими словами он протянул руку к костру, а потом ощупал свой наголовный обруч. “Защитит ли магия железного кольца от злобных отпрысков Имира?” – думал киммериец. Сможет ли он поразить их заколдованным ножом? Возможно и так, но лучше, если бы эти твари вообще не появились… Что делать им тут, у морского берега, вдали от гор с ледяными вершинами? Да еще летом?
Пламя костра дрогнуло, поднимался ветер. Он дул не с моря и не с равнины; он кружил, вращался тысячью малых вихрей, и каждый из них напоминал белую расплывчатую змейку. Они метались и плясали, подчиняясь ветру, который выл все пронзительней, все громче, пока его голос не заглушил треск ветвей в костре. Стужа леденила спину Конана, и он, пытаясь согреться, повернулся боком к костру.
– Снежные демоны пришли, – со страхом сказала Зийна, крепче прижимаясь к нему.
– Нет, – возразил Конан, – нет. Просто ветер кружит снега.
Но он не испытывал в том уверенности; в танце белых змеек чудилось ему нечто завораживающее. Впрочем, они уже не были змейками.
Белые смерчи заметно выросли. Сначала они доставали всего лишь до колена, потом поднялись вровень с плечом и, наконец, превзошли человеческий рост – в два, в три раза, в десять раз… Они тянулись к невидимому небу, бросали в лицо Конану горсти ледяных игл, морозили кожу. Костер еще защищал; от него струилось тепло, и огненные языки, лизавшие скальный козырек, жаркой завесой отделяли путников от белой пустыни. От холода и ветра. От ярости разбушевавшейся вьюги. От смерти.
– Смотри! – Зийна протянула дрожащую руку. – Смотри, милый! Дракон! Скалит на нас клыки…
– Нет, – Конан поднял лежавшее на коленях копье и пошевелил пылающие ветви. – Нет! Это метет поземка, и снежные струи напомнили тебе змея.
“Может быть, и так, – сказал он себе, вглядываясь в белесую круговерть. – А может быть, и в самом деле дракон…” Но драконы его не пугали; он готовился к более страшному. Завораживающая пляска белых змей притягивала его взгляд, проникшая под плащ стужа леденила сердце.
Белые змеи стали огромными колоннами, кружившими под дикое завывание ветра. Но одна из них почти не увеличилась в размерах; она была по-прежнему небольшой, не выше плеча рослого мужчины. И не походила на змейку; скорее, на развевающийся плащ, наброшенный на плечи. Чьи плечи? Конан не мог этого сказать. Иногда сквозь белесую пелену вдруг проступали очертания прекрасного лица, пленительной груди, точеного колена; затем киммериец видел лишь развевающийся по ветру снежный балахон. Это бесплотное одеяние приближалось к костру, и жаркое пламя вдруг начало угасать. Его языки уже не облизывали нависший над головой Конана камень, а лишь тянулись к нему, то вспыхивая ярче, то опадая, словно увядающий цветок.
– Костер! – воскликнула Зийна. – Костер гаснет, милый! – В голосе ее звучал ужас.
– Ветер задувает пламя, – произнес Конан, едва шевеля заледеневшими губами. – Идрайн! Иди сюда! Передвинь бревно ближе к огню!
Ответом ему было молчание. Пробормотав проклятие, киммериец вытащил пылающую ветвь и вытянул ее на длину руки. Неяркий свет упал на застывшую фигуру Идрайна, словно прилепившегося к скале; глаза голема были выпучены, на серых коротких волосах лежал снег. И снег бугрился на его плечах, покрывал грудь, заметал ступни, колени, подбирался к секире в безвольно опущенной руке, превращая каменное изваяние в высокий бесформенный сугроб.
– Что с ним? – прошептала Зийна. – Он сможет нас защитить?
– Проклятое чучело! Теперь он не защитит и собственного зада, примерзшего к скале!
– Но ведь Идрайн не… не человек… – Теплое дыхание девушки на миг согрело Конану щеку. – Он не боялся холода!
– Холода – нет! Только волшбы!
Преодолевая сопротивление застывшего тела, киммериец привстал и с яростным воплем метнул копье в колыхавшийся перед костром снежный балахон. Наконечник и древко пронзили вихрь, исчезли в белесом тумане; до Конана и Зийны долетел негромкий смех.
– Она… – Тихий голос девушки был полон ужаса. – Она… Дочь Имира… Явилась…
* * *
Явились телевизионщики – подъехали на маленьком автобусе, выгрузили аппаратуру, проникли в помещение, и там разгорелся скандал. Суть его была ясна, хоть голоса звучали невнятно: что за ремонт?.. вы почему не подождали нас?.. где разбитое пулями зеркало?.. где дыры в стеновых панелях?.. где ломаная мебель и посуда?.. и трупы – где?.. Ах, трупов не было… Жаль, искренне жаль!
Ким схватился за голову и просидел в этой позе минут пятнадцать. Потом выключил компьютер, сунул в карман дискету с текстом, спустился вниз и посмотрел на Дашу: она отбивалась от репортеров, жаждущих кровавых подробностей, давала указания рабочим, следила за установкой зеркала, а в промежутках ее терзали дизайнер и художник. Он врезался в людской водоворот, прикрыл любимую женщину грудью и зашептал:
– Поедем, солнышко, ко мне. У нас в Озерках благодать, тишина, покой и свежий воздух… В лесу погуляем или сходим искупаемся…
