Дмитрий Скирюк - ОСЕННИЙ ЛИС
Збых почувствовал, как замирает сердце. Сглотнул гулко.
– И… ничего нельзя сделать?
Жуга помолчал.
– Девять дней – огромный срок, если знать, что делать, – наконец, сказал он, рассеянно глядя в прорубь. Вода в ней быстро замерзала, и вскоре снежок окончательно вмерз. – Лед видишь?
– Ну, вижу, – согласился Збых. – И что?
– Оберег для тебя – что лед для этого снежка. Не даст растаять… – Он повернулся к Збыху. – Почему ты не сказал мне, что до Вайды было еще трое?
– Те, которые померзли? я как-то о них не подумал… А что, это важно?
– Важнее некуда, – Жуга встал и отряхнулся. – И вот что еще: кто такая бабка Ниса? В который раз о ней слышу, а ты, вроде, ничего мне про нее не рассказывал.
– Бабка Ниса? Так она ведь не в деревне живет.
– А где?
– На выселках…
– Вот как? – Жуга поднял бровь. – Ну что ж, раз так – заглянем завтра на выселки. Пошли домой. Сестра твоя извелась там вся.
Збых вздохнул и покосился на приятеля.
– Я зря ей все рассказал? – спросил он.
Жуга покачал головой.
– Пожалуй, это лучшее из всего, что ты мог бы сделать.
* * *
Изба, в которой обитала пресловутая бабка Ниса, оказалась недалеко от деревни – каких-нибудь полчаса ходьбы. То была низкая деревянная хибара, донельзя ветхая и до сих пор не упавшая лишь потому, что вросла в землю по самые окна. Воздух над щербатой кирпичной трубой был чист и неподвижен, но Збых заверил друга, что бабка почти всегда дома.
– Она странная, и говорит не всегда понятно, – рассказывал кузнец по пути, – но если сможет, то всегда помогает. Если хворь какая приключится или, там, другая беда – все к ней идут. Помнится, летом корова у тетки Вежбы пропала. Три дня искали – не нашли, потом додумались бабку Нису помочь попросить. Та вышла к лесу, поклонилась на все четыре стороны, пошептала что-то. Жива, говорит, скотина ваша, в лесу заплутала. Вернется к завтрему. И что ты думаешь? Ведь вернулась.
– Она что, так и жила в этой избе?
– Тут раньше Михалек-рыболов жил, да лет шесть тому назад он женился и дом новый себе отстроил, а этот старухе отдал. А она до того в землянке ютилась.
– А лет ей сколько?
Збых пожал плечами.
– Бог знает… Сколько себя помню – всегда он тут жила.
– Сам-то ты бывал у нее?
– Случалось…
Заботливо расчищенная от снега, к дверям вела дорожка. Тут же рядом стояла лопата. Стучать Збых не стал («Не любит она этого, да и на ухо туга…» – пояснил он), пихнул ногой забухшую дверь, шагнул уверенно в полумрак сеней, но тут же налетел на какую-то бочку, полную воды, и чуть не упал. Лежавший на ней ковшик со звоном грохнулся на пол, и почти сразу же в избе зашаркали шаги. Жуга покачал головой и улыбнулся: бабка оказалась не так уж и глуха.
– Никак не привыкну… – проворчал Збых, вставая и отряхиваясь. Поднял ковш, повертел его в руках и положил на место. – Вечно она переставляет ее с места на место, бочку эту дурацкую… И откуда только силы у нее берутся этакую тяжесть ворочать! Не иначе и впрямь – колдовство какое-то.
Жуга усмехнулся:
– Пустую бочку передвинуть – дело нехитрое.
– Пустую? А! ну, да…
Друзья прошли в горницу и лицом к лицу столкнулись с деревенской травницей.
Збых снял шапку, стряхнул снег. Поклонился.
– Здравствуй, бабка Ниса.
Поклонился и Жуга.
– День добрый.
Та ответила не сразу. Посмотрела на Жугу. Помолчала.
– Ну здравствуйте, коль пришли, – наконец сказала она.
Голос ее был низким и звучным. Жуга присмотрелся. Бабка Ниса была стара. Очень стара, и все же…
Что– то странное, и уж вовсе не старческое невидимкой проступало сквозь маску времени. Годы не согнули спину, артрит не посмел тронуть ее тонкие, все еще сильные пальцы, и где-то в глубине ее живых, ярко-зеленых глаз до сих пор мерцал затаенный блеск ранней юности… Жуга сморгнул: на миг перед глазами возникло и вновь исчезло в никуда юное девичье лицо в сиянии золотистых вьющихся волос, тонкое и неуловимое. Когда-то, много лет тому назад это была очень красивая женщина, и даже время оказалось не в силах стереть прекрасные некогда черты.
Збых откашлялся, прочищая горло.
– По делу мы, бабка Ниса, – сказал он. – Выслушай, помоги советом, подскажи, как быть.
Бабка пожевала губами, прищурилась. Вздохнула.
– Три тени от двух дураков… – пробормотала она словно бы про себя. – Век живу, а такого не упомню… Как звать тебя, горец?
Жуга вздрогнул, нахмурился. Прошелся пятерней по растрепанным волосам. Шрам на его виске побелел.
– Жуга.
Бабка– травница помолчала, думая о чем-то своем. Покачала головой.
– Не надо мне ничего рассказывать, – наконец сказала она. – Знаю и так, и про лес, и про церковь. – Она взглянула на Збыха – тот стоял тише воды, ниже травы. – Не могу я вам помочь. Ничем. Уходите.
Збых кивнул и попятился было к двери, но Жуга остался стоять где стоял, нахмурив лоб, словно что-то вспоминая. Молчание затягивалось, и Збых уже хотел поторопить приятеля, но тут Жуга шагнул вперед. Пальцы его рук сложились в непонятную плетенку, он дважды обернулся вокруг себя, и вдруг подпрыгнул, коснувшись рукою потолка, после чего замер недвижим. Посмотрел вопросительно бабке в глаза.
Впалые губы травницы тронула улыбка.
– Правильно… – со вздохом кивнула она. – Ну что ж, раз так… Слушай, горец, все, что я могу тебе сказать, слушай и запоминай:
В полночном лесу разыщи белый волос -
Когда отзовется потерянный голос,
Пятерка найдет одного.
В одном человеке двоим будет тесно:
Сорви человека с девятого места -
И друга спасешь своего.
Бабка– травница умолкла.
Жуга некоторое время обдумывал сказанное, потом поднял взгляд.
– Какого друга, бабка Ниса? – хрипло спросил он.
Та молча покачала головой и отвернулась.
– Уходи, горец, – с какой-то затаенной болью вдруг сказала она. – Остальное только помеха тебе, и здесь я ничего поделать не могу… Уходи.
Жуга промолчал.
Попрощавшись, оба вышли и долго стояли на улице, вдыхая чистый морозный воздух и заново привыкая к дневному свету.
– Збых, – сдавленно сказал Жуга, не поднимая головы. – Скажи, что я – дурак.
– Это еще почему?
– Хочу исправить одну ошибку, а заместо этого делаю две новых.
– Ты о чем?
– О чем, о чем… – огрызнулся тот. – Ни о чем! Теперь вот, я еще и бабке Нисе должен помочь…
Ни слова больше не говоря, он повернулся и зашагал обратно в деревню. Збых не придумал ничего лучшего, как побежать следом.
* * *
Весь оставшийся день до вечера Жуга рылся в сарае у Збыха, перебирая всякий хлам, пока не откопал там две старые, мехом подбитые охотничьи лыжины, а утром следующего дня смазал их салом, прихватил посох, топор и свою котомку и отправился в лес. Был он угрюм и молчалив, и лишь когда Збых вызвался идти с ним, покачал головою в ответ, и кузнец остался дома.
День выдался пасмурным. Лежалый снег мягко поскрипывал под полозьями. Жуга шел весь день, почти не отдыхая, шел на юг, пока не добрался к вечеру до памятной старой стоянки, ставшей для Вайды последней. Здесь он поправил лыжи и осмотрел окрестности, ничего особенного при этом не приметив. Поляна мало изменилась, лишь снег замел кострище, да толще стала белая шуба на ветвях деревьев. Жуга заготовил побольше дров, расчистил место для костра, и разжег огонь. Расстелил одеяло, распаковал провизию и, подкрепившись, принялся ждать.
Быстро темнело. Взошла луна, еле видимая сквозь облака. Булькала вода в котелке. Жуга лежал, погруженный в свои мысли, гоня прочь непрошенный сон, и лишь время от времени приподнимался зачерпнуть травяного взвара да подбросить дров в костер.
Слова бабки Нисы были туманны. Травница, похоже, что-то знала, но упорно не хотела говорить. Почему? Жуга терялся в догадках. По крайней мере, в лес она ясно велела идти, но вот что дальше…
Жуга и сам со дня на день собирался вернуться сюда. Миновало пять дней, или даже – шесть, считая первые сутки, после смерти рифмача, а он все еще не продвинулся в своих поисках. Поселяне же с непонятной поспешностью стремились предать усопшего земле, даже не выждав толком положенных девяти дней. Жуга вспомнил рассказ Ружены. Три человека уже замерзли в лесу этой зимой, Вайда был четвертым. Деревня же называлась – словно бы в насмешку – Теплый Стан.
За размышлениями Жуга сам не заметил, как задремал и пропустил тот миг, когда тревожное предчувствие могло его предупредить, и заподозрил неладное лишь когда начал замерзать. Он вздрогнул и проснулся.
Костер почти догорел. Рассыпавшись неровным кругом, тлели во тьме красные точки угольков. А по ту сторону костра… Жуга помотал головой, но видение не исчезло: по ту сторону костра стоял мальчонка лет шести-семи. Стоял и смотрел на него, не двигаясь и даже не мигая.
– Ты откуда взялся? – спросил Жуга. – Как тебя звать?
Тот не ответил. Жуга присмотрелся. Обыкновенный мальчишка, каких много, одетый в драные холщовые штаны и рубашку, вот только какой-то уж слишком худой и до синевы бледный. Жуга опустил взгляд и вздрогнул: парнишка был бос. С минуту они недвижно смотрели друг на друга, затем малец, ни слова не говоря, склонил голову набок, протянул свою тощую, похожую на птичью лапку руку и двинулся вкруг костра.
