Барбара Хэмбли - Драконья погибель
– Перестань!– снова закричал Гарет. Отчаяние и ужас звучали в его голосе. На секунду она увидела его глазами саму себя: безжалостные голубые глаза, лицо – белое, как костяной клин, вбитый между двух черных потоков волос. Она вспомнила, как Каэрдин впервые проделал с ней то же самое, и поспешно отпустила Гарета. Он отвернулся, прикрывая лицо, тело его сотрясала дрожь.
После некоторого молчания Дженни сказала мягко:
– Извини. Но это и есть сердцевина магии, ключ к любому заклятию – понять сущность, назвать настоящее имя. Вот тебе правда о шептунах и о ведьмах в придачу.
Дженни тронула лошадь, и они снова двинулись вперед; копыта месили чайного цвета ил. Она продолжала:
– Все, что ты можешь сделать, это спросить себя, – а может ли такое быть, чтобы зовущий тебя действительно оказался в лесу.
– В том-то и дело,– сказал Гарет.– Она вполне могла. Зиерн…– Он остановился.
– Зиерн?– Это было то самое имя, которое он бормотал в полусне, отшатнувшись в Холде от прикосновения Дженни.
– Леди Зиерн,– после некоторого колебания сказал он.– Любовница короля.
Сквозь полосы грязи и дождя его лицо стало гвоздично– розовым. Дженни вспомнила странный смутный сон, темноволосую женщину и ее звонкий смех.
– Ты ее любишь?
Гарет покраснел еще больше. Придушенным голосом он повторил:
– Это любовница короля. Но не королева. Они не венчаны.
«Как мы с Джоном»,– подумала Дженни, внезапно поняв причину неприязни Гарета к ней.
– В каком-то смысле,– спустя момент продолжил Гарет,– мы все влюблены в нее. Это первая леди двора, самая прекрасная… Мы пишем о ее красоте сонеты…
– А она тебя любит?– продолжала допытываться Дженни, но Гарет замолчал на время, направляя коня вверх по каменистому склону на ту сторону впадины.
В конце концов он сказал:
– Я… я не знаю. Иногда мне кажется…– Он тряхнул головой.– Она пугает меня,– добавил он.– Кроме того, она ведьма, видишь ли…
– Да,– мягко сказала Дженни.– Я это предполагала, когда ты говорил о ней в Холде… Так ты боялся, что я похожа на нее?
Казалось, он поражен сказанной ею нелепостью.
– Но ты совсем на нее не похожа. Она… так прекрасна…– Гарет оборвал фразу, покраснел всерьез, и Дженни рассмеялась.
– Не беспокойся. Я уже привыкла к тому, что вижу в зеркале.
– Да нет, ты тоже красива,– запротестовал он.– Но… может быть, прекрасна – не совсем точное слово…
– Да ты скажи – безобразна.– Дженни улыбнулась.– Будет куда точнее.
Гарет упрямо потряс головой. Честность не позволяла назвать ему Дженни прекрасной, а выразить галантно то, что он хотел сказать, ему мешала неопытность.
– Красота… Да дело даже не в красоте,– сказал он наконец.– Просто она совсем другая. Она искусна в колдовстве, бесчувственна, ее не интересует ничего, кроме ее власти.
– Тогда она похожа на меня,– сказала Дженни.– Я тоже кое– что смыслю в своем ремесле, а бесчувственной меня называли еще девчонкой, когда я вместо того, чтобы играть с другими детьми, сидела вечерами перед свечой и вызывала образы в пламени. Что до остального…– Она вздохнула.– Ключ к магии – магия. Чтобы быть магом, ты должен быть им. Так обычно говорил мой учитель. Жажда власти забирает все, что у тебя есть, не оставляет ни времени, ни сил, ничего. Мы уже рождаемся с зерном власти внутри, нас гонит голод, которого не утолить. Знания… власть… узнать, что за песню поют звезды, собрать все силы творения в одной руне, начертанной в воздухе, – вот наша жизнь. И мы всегда одиноки, Гарет…
Некоторое время они ехали в молчании. Железноствольные леса вокруг были исполосованы ржавчиной умирающего года. В убывающем свете дня Гарет выглядел старше своих лет: он заметно осунулся, приключения и усталость оставили землистые следы под глазами. В конце концов он повернулся к ней и спросил:
– А маги вообще способны любить?
Дженни снова вздохнула.
– Говорят, что жена колдуна – все равно что вдова. Женщина, носящая ребенка мага, должна знать, что ей придется растить его одной: муж бросит ее, как только магия позовет его невесть куда. Вот почему ни один священник не обвенчает колдуна и ни один флейтист не сыграет на его свадьбе. А если забеременеет ведьма – это и вовсе жестоко…
Он покосился недоверчиво, сбитый с толку и словами, и холодностью ее голоса, как будто то, что она говорила, не касалось ее совершенно.
– Ведьма всегда больше заботится об умножении своей власти, чем о своем ребенке или о каком-либо мужчине. Она или покинет дитя, или возненавидит его за то, что оно отбирает у нее время, такое необходимое – для медитации, учения, совершенствования своего искусства… Ты знал, что мать Джона была ведьмой?
Гарет уставился на нее, пораженный.
– Она была шаманом Ледяных Наездников, отец Джона взял ее в битве. В твоих балладах ничего об этом не говорится?
Гарет помотал головой.
– Фактически ничего. В Гринхайтовом варианте баллады об Аверсине и Золотом Драконе Вира рассказывается только о его прощании с матерью в ее тереме перед битвой с драконом… Но теперь мне кажется, что эта сцена очень похожа на балладу у того же Гринхайта о Селкитаре Драконьей Погибели и на поздний Халнатский вариант песни об Антаре Воительнице. Честно говоря, я просто думал, что все драконоборцы ведут себя похоже…
Улыбка тронула ее губы, затем исчезла.
– Она была первым моим наставником на путях власти, когда мне было всего шесть лет. О ней говорили то же, что и обо мне: приворожила лорда, запутала его в своих долгих волосах… Я тоже так думала, пока не увидела, как она рвется на волю. В ту пору она уже родила, но, когда Джону было пять лет, они ушли в пургу и не вернулись – она и волк с ледяными глазами, ее единственный друг. Больше их в Уинтерлэнде не видели. А я…
Наступило долгое молчание, нарушаемое только мягким чавканьем грязи, дробью дождя да редким ударом копыта о копыто засекающегося мула Кливи. Когда Дженни заговорила снова, ее голос был негромок, словно она беседовала сама с собой:
– Он хотел, чтобы матерью его детей была я, хотя знал, что я никогда не буду жить с ним как жена, не посвящу жизнь дому. Я это тоже знала.– Она вздохнула.– Львица рожает львят и снова уходит на охоту. Я думала, что со мной будет то же самое. Всю жизнь меня называли бессердечной – так оно, наверное, и было. Я и сама не думала, что полюблю их…
За деревьями показались обвалившиеся башни моста через Змею– реку, вздувшаяся желтая вода бурлила под обрушенными арками. Темная фигура всадника маячила на хмурой дороге; очки блеснули, как кругляши талого льда, в холодном дневном свете, словно сообщая, что опасности впереди нет.
***В тот день они добрались до руин Эмбера, бывшей столицы Вира. Мало что осталось от города: рябой каменистый курган да распадающийся фундамент крепостной стены. Развалины были знакомы Дженни с той давней поры, когда они с Каэрдином искали здесь похороненные в подвалах книги. Дженни хорошо помнила, как старик влепил ей пощечину, когда она заговорила о том, как красивы граненые камни, торчащие из темной заброшенной земли…
Лагерь они разбили с внешней стороны крепостного вала – уже в сумерках. Дженни собрала кору бумажной березы для растопки и сходила за водой к ближайшему источнику. Стоило ей вернуться, как Гарет тут же бросил свои дела и подошел к ней с самым решительным видом.
– Дженни…– начал он, и она взглянула на него снизу вверх.
– Да?
Юноша помедлил, как обнаженный пловец на берегу очень холодного омута, затем решимость оставила его.
– Э… Мы не случайно разбили лагерь вне города?
Это было явно не то, что он собирался сказать, но Дженни только бросила взгляд на белые кости твердыни, оплетенные тенями и лозами.
– Да.
Голос его упал.
– Ты думаешь… кто-нибудь может прятаться в развалинах?
Она усмехнулась уголком рта.
– Нет, насколько я знаю. Но город полностью похоронен в зарослях ядовитого плюща – самых обширных по эту сторону Серых гор. В любом случае,– добавила она, склоняясь над горкой сухого хвороста, которую ей удалось собрать, и подсовывая под нее березовую кору,– я уже окружила лагерь охранными заклятиями, так что постарайся больше не покидать его.
В ответ на эту безобидную насмешку Гарет быстро наклонил голову и покраснел.
Слегка позабавленная, она продолжала:
– Даже если твоя леди Зиерн колдунья (при всем твоем нежном к ней отношении), она бы не смогла явиться сюда с юга, сам понимаешь. Волшебники превращаются в птиц только в балладах, ибо превращение сущности (а иначе ты не обретешь нужного тебе обличья) – дело весьма опасное и требующее огромной власти. Когда колдуну надо куда-то добраться, он пользуется для этой цели своими ногами.
– Да, но…– Его высокий лоб пошел морщинами. Полагая себя поклонником столичной ведьмы, Гарет, видимо, не допускал мысли о чем-то, лежащем вне ее власти.– Леди Зиерн делает это постоянно. Я сам видел…
