Кэрол Берг - Возрождение
– …а это твой новый дом, – сказала она, когда мальчик стал тянуть ее за руку, уговаривая пойти домой. – И это очень хороший дом с множеством интересных вещей. А теперь давай поужинаем. Ты уже давно не ел. – Она усадила ребенка себе на колени, пытаясь заставить его съесть кусочек курицы. Он замотал головой, но взял кусочек поджаренного хлеба, глядя, как служанка застилает стоящую у стены кроватку.
Когда постель была готова, служанка взяла узлы, стоящие у входной двери и указала на узкую дверь в боковой стене.
– Я отнесу эти вещи в вашу комнату, – обратилась она к Элинор.
– Пожалуйста, оставьте их здесь.
– Ваша комната там. Она не такая большая, но тоже удобная. – Служанка была творением Каспариана, лишенным разума и чувств.
– Я уже сказала, что буду спать здесь вместе с сыном.
– Но здесь для вас нет кровати, а я не стану двигать мебель, пока мне не прикажет мастер Каспариан.
Женщина пожала плечами и переключила свое внимание на ребенка, подняв уроненный им хлеб. Спор завершился, хотя глупая служанка, унесшая вещи в другую комнату, так и не поняла, кто вышел из него победителем.
Меня восхищала сила духа женщины, хотя я не доверял ей. Идя через комнату к камину, рядом с которым они сидели, я поглаживал шрам на правом боку. Эту женщину придется научить повиноваться, она называет моего ребенка своим сыном.
– Привет, Эван. Можно мне сесть с вами? – спросил я, слегка наклоняя голову.
Ребенок спрятал лицо на груди женщины. Разумеется, любой ребенок пугается новых лиц и необычной обстановки. Я сел в кресло недалеко от них, думая, что, может быть, он не будет так бояться, если я стану пониже. Взяв со стола яблоко и нож, я отрезал ломтик и протянул его ребенку.
– Я рад, что ты будешь жить со мной, Эван. Я очень долго ждал этого. – Очень долго. Я вспоминал, как нас разлучили, и был поражен тем, что мне удалось вспомнить. Сколько здесь было несправедливости, страха и жестокости. Я вспомнил эту женщину, глядящую на искалеченного человека и на других людей, превратившихся в кровавое месиво, вспомнил ее лицо, когда она обвинила в жестокости меня…
Мальчик взял кусочек яблока из моей руки.
– Скажи спасибо… – Женщина взглянула на меня. – Как ему тебя называть? Он все еще считает отцом Гордена.
Горден. Обычный человек, даже не рекконарре.
– Больше не говори ему о Гордене. Я не хочу, чтобы он горевал по человеку. Мадонеи обращаются к отцу, называя его «фиод». Это значит «папа».
Женщина кивнула, скрывая возмущение, так же как и, без сомнения, мучающие ее вопросы. Она ведь даже не знает, что такое мадоней.
– Эван, скажи: «Спасибо, папа».
Мальчик пробормотал что-то похожее и снова спрятал лицо у нее на груди, мусоля кусочек яблока. Я отрезал еще один.
– И я не желаю, чтобы ты учила его бояться меня. – Я сделал усилие, произнося слова мягко, чтобы не испугать мальчика.
– Сейонн… – Женщина понизила голос, озираясь по сторонам. – Мы должны поговорить наедине.
– По поводу?..
Она вглядывалась в мое лицо, взволнованно и недоумевающе, вся ее наигранная смелость исчезла.
– Подай мне знак, Сейонн, – прошептала она, умоляя самым жалким человеческим образом. – Мы думали… Принц был уверен… После того, что ты сказал о вере и обещаниях… – Служанка вернулась и занялась очагом. Женщина смотрела на ее спину, вновь говоря нормальным голосом, хотя беспокойство не покидало ее. – Ты удивляешь меня своей суровостью. Принц Александр говорит, ты любишь в трудные моменты отпускать дурные шутки.
Я не понимал ее странной речи.
– В людях мало смешного, госпожа Элинор. Я сужу по своему опыту жизни в вашем мире. – Служанка снова ушла.
Я вскочил с места, не способный сидеть без движения. Речи женщины обжигали меня, словно угли, выпавшие из очага. Мне не нравилось это ощущение. – И не позволяй себе слишком много. Повторяю, я не тот человек, с которым был знаком этот принц. Я изгнал из себя все человеческое. Ты прислужница, оставленная здесь по моему позволению, советую тебе помнить об этом. Обращайся ко мне «господин Валдис».
Живость внезапно покинула ее лицо, оно неуловимо изменилось, как неуловимо меняется еще светлый мир, после того как солнце опускается над горизонтом. Она начала медленно качать засыпающего мальчика, прижавшись щекой к его голове.
– Валдис, – повторила она. – Имя эззарианского бога. Мне казалось, тебе претит роль бога.
– Эззарийцы понятия не имеют, к кому или чему они обращаются.
– Тогда ответь мне, господин Валдис, почему тебе важно было забрать Эвана именно сейчас, так поспешно? Мы заботились о нем, оберегали его от всего, любили, как должно любить ребенка. Война отошла уже далеко от того места, где мы живем, ничто не угрожало его безопасности. Раньше у тебя не было времени, чтобы быть с ним, и, если ты будешь и дальше участвовать в войне Аведди, едва ли оно появится. Что, по-твоему, должно произойти с миром людей, что ты больше не считаешь его безопасным для мальчика?
Я кинул на стол нож и остатки яблока.
– Безопасность сына для меня самое важное. Я не помню, почему мне казалось необходимым так спешить.
– Не помнишь? – Она удивленно подняла голову. – Четыре дня назад ты угрожал уничтожить двести человек, если я не отдам его тебе немедленно!
– Но это было до того.
– До чего?
Она мастерски находила неприятные для меня вопросы, но я понимал, что нам лучше сохранить хорошие отношения для дальнейшей жизни в одном доме, поэтому ответил ей.
– До моего превращения. До того, как я стал настоящим мадонеем. – Конечно, мне было бы ответить проще, если бы я сам знал то, что ее интересует. Как и во многих других случаях, логика моих поступков была мне самому неясна. – Я верил, что мой сын должен срочно попасть сюда, но я не помню всей цепочки рассуждений, поселившей во мне эту уверенность. Тогда я еще был человеком. Человеческие поступки продиктованы человеческими эмоциями, сейчас мне сложно их понять, мое тело, мой разум и эмоции стали другими.
– Твое тело изменилось… ты не человек… – Ее недоумение было мне неприятно.
– Я теперь мадоней, как мой отец, как Каспариан, хотя они мадоней по рождению, а мне это право подарили… Рекконарре – ты и все остальные эззарийцы – дети людей и мадонеев, живших в браке двенадцать столетий назад. Это было чудовищной ошибкой, принесшей болезнь в мир. Мой отец исправил эту ошибку во мне. Теперь ты понимаешь?
– Я начинаю понимать. Ты… изменился… ты помнишь только факты из прошлого, события, решения, имена, но не помнишь, что ты чувствовал и почему.
– То, что мне понадобится в будущем, я вспомню. Это не имеет особого значения. Место моего сына здесь, а не в человеческом военном лагере, где его могут захватить в плен, покалечить или даже убить, все зло и жестокость идут от людей. Он будет воспитываться здесь, как мадоней, а когда придет время, я преподнесу ему тот же подарок, который мой отец сделал мне.
Женщина плотно сжала губы и погладила мальчика по голове. Она не сводила глаз с моего лица.
Теперь, когда она больше не задавала вопросов, я мог уйти.
– Ребенок спит. Я приду утром. – Я чувствовал на себе ее взгляд, идя к двери.
Недовольный смущением, которое вызвала во мне эта женщина, я поднялся на стену, развернул крылья и взлетел. К несчастью, буря и ограниченное стеной пространство не помогли мне забыться. Вопрос женщины мучил меня. Почему я привел сюда ребенка именно теперь и так поспешно?
Я частично ответил на ее вопрос. Моя душа содрогалась при мысли, что у моего сына когда-нибудь могут оказаться те же шрамы, что оставались у меня на лице и в боку. К тому же мальчик рекконарре, значит, ему необходимо жить в двух мирах. Но не сейчас, так почему же я забрал его именно теперь?
Еще я собирался взять с собой сына, чтобы убедить отца в серьезности моих намерений. И убедил. Но крепость-тюрьма, сумасшедший мадоней и два его товарища неподходящее место, чтобы воспитывать ребенка. Пока я не разрушу стену и не решу, что делать с отцом, мальчик и здесь не будет в безопасности.
Значит, есть третья причина, и именно ее я и не могу вспомнить. Я взлетел над горами, позволяя буре швырять снег мне в лицо, и полностью отдался полету.
Когда наступило утро, холодное и неприветливое, я умылся, оделся и подавил в себе желание немедленно пойти к сыну. Он еще наполовину человек. Он будет спать или завтракать. Я собирался путешествовать по снам, поэтому Каспариан ждал меня в библиотеке, комнате, которую я сделал своим кабинетом. Мадоней начал заклятие, но я тут же прервал его.
– Не сегодня, – сказал я. – Я должен заново обдумать все, что касается этой войны.
Не прошло и четверти часа, как я наблюдал с башни за женщиной и Эваном, гуляющими по заснеженному саду. Ребенок бегал от замерзшего фонтана к пруду, смеялся, прятался за статуями и влезал на деревья. Женщина все время была рядом, уводя его от покрытого ледяной коркой пруда, сметая снег с его одежды, прежде чем он успевал растаять, помогая ему спуститься с дерева, если он забирался слишком высоко, смеялась вместе с ним, когда он тряс тонкие деревца, осыпая их обоих снежной пылью. Скоро они ушли в глубину сада, и я больше не видел их. Пока я решал, присоединиться ли мне к ним или нет, до меня донеслись жуткие завывания.
