Энн Фортье - Джульетта
Но дело было не в этом, а в том, что, кто бы ни подложил знамя мне в кровать, он был в сговоре с покойным Бруно Каррерой и прямо или косвенно нес ответственность за ограбление сейфа в Музее Совы, отправившее беднягу Пеппо на больничную койку. Другими словами, не только романтическая причуда заставила меня сидеть среди ночи на кровати с пачио на коленях - я чувствовала, что за всем этим кроется нечто гораздо большее и опасное.
Испугавшись, что с Алессандро что-то случилось, я вскочила с кровати. Не желая ощупью искать одежду в шкафу, я живо натянула красное бархатное платье, лежавшее на полу, и открыла балконную дверь. Выйдя на балкон, я полной грудью вдохнула целительное спокойствие прохладной ночи, а потом осторожно заглянула в комнату Алессандро.
В комнате никого не было, но там горел свет, и все выглядело так, словно Алессандро вышел в спешке, не закрыв балкон.
Секунду- две я набиралась смелости толкнуть незакрытую балконную дверки войти в комнату. Хотя теперь я стала к нему ближе, чем к любому другому мужчине, с которыми меня сводила судьба, внутренний голос настойчиво напоминал, что, если не брать в расчет физиогномику и любезные речи, я совсем не знаю Алессандро.
Некоторое время я стояла посреди комнаты, рассматривая обстановку. Это была не просто другая комната для гостей, это была его комната, и в иной ситуации я с удовольствием бы сунула нос во все углы и рассмотрела фотографии на стенах и маленькие банки, полные любопытных безделушек.
Когда я уже собралась посмотреть в ванной, снаружи послышались отдаленные голоса, доносившиеся из-за полуоткрытой двери на внутреннюю галерею. Высунув голову за дверь, я никого не увидела ни на галерее, ни в парадном зале внизу. Вечеринка закончилась несколько часов назад, и дом погрузился в темноту, которую немного рассеивал настенный канделябр в углу.
Выйдя на галерею, я попыталась определить, откуда доносится речь, и пришла к выводу, что разговаривают в соседней гостевой, дальше по коридору. Несмотря на отрывистость, до неузнаваемости менявшую голоса, и на мое похмелье, я узнала голос Алессандро. От звука второго голоса у меня одновременно по спине пробежал мороз и потеплело на сердце. Я поняла, что не смогу заснуть, пока собственными глазами не увижу, кому удалось выманить новобрачного с эпического ложа.
Дверь в комнату была приоткрыта. Я на цыпочках подошла ближе, сторонясь полоски света, падавшей на мраморный пол, и немного наклонилась, чтобы лучше видеть комнату. Я различила двух мужчин и даже уловила отрывки их беседы, хотя и не поняла, о чем они говорят. Алессандро сидел на столе в одних джинсах, очень напряженный, хотя всего пару часов назад этого, как говорится, ничто не предвещало. В следующую секунду собеседник повернулся к нему лицом, и я мгновенно все поняла.
Это был Умберто.
VIII.III
О, сердце змея, скрытого в цветах!
Так жил дракон в пещере этой дивной?
Дженис всегда утверждала - нужно хотя бы раз остаться с разбитым сердцем, чтобы повзрослеть и понять, кто ты есть. Для меня эта суровая доктрина всегда была еще одной веской причиной не влюбляться - до недавнего времени. Стоя на галерее и глядя, как Алессандро и Умберто что-то замышляют против меня, я мгновенно поняла, кто я есть. Шекспирова ослица.
Несмотря на все, что я узнала об Умберто за последнюю неделю, первое, что я ощутила, увидев его, - радость. Нелепую, бурную, абсурдную радость, которую смогла обуздать лишь через несколько секунд. Две недели назад, после похорон тетки Роуз, я считала Умберто единственной близкой мне душой и улетала навстречу моим итальянским приключениям не без некоторой вины, что оставляю его одного. Конечно, теперь все изменилось, но это не значит, что я перестала любить Умберто.
Его присутствие повергло меня в шок, но я сразу поняла, что удивляться особо нечему. Едва Дженис обрушила на меня новость, что Умберто не кто иной, как Лучано Салимбени, я догадалась, что, несмотря на дурацкие телефонные расспросы и притворное недоумение по поводу маминой шкатулки, он всегда опережал меня на несколько ходов. Я любила его и защищала от Дженис, настаивая, что она что-то неправильно поняла в своей полиции или у них там какая-то путаница, и его предательство поразило меня в самое сердце.
Как бы ни пыталась я объяснить его присутствие, сомнений быть не могло: Умберто действительно Лучано Салимбени. Он нанял Бруно Карреру, чтобы завладеть палио, а если вспомнить, что люди мерли как мухи, стоило Умберто оказаться неподалеку, именно он удавил несчастного ворюгу его же шнурками.
Больше всего меня поразило, что Умберто выглядел совершенно как всегда. Даже выражение лица было в точности, как я помнила - слегка надменное, с толикой приятного удивления, никогда не выдававшее истинных чувств и мыслей.
Это я изменилась.
Я, наконец, убедилась, что Дженис все эти годы была права: Умберто - психопат, который рано или поздно окончательно свихнется. И насчет Алессандро она не ошиблась, утверждая, что он нисколько в меня не влюблен и все его ухаживания - лишь часть хитроумного плана с целью завладеть сокровищем. Надо было слушать умного человека, а теперь слишком поздно. Как круглая дура, я стояла в галерее, чувствуя, что словно кто-то кувалдой грохнул по моему будущему.
Сейчас, думала я, глядя на них через дверь, самое подходящее время заплакать. Но я не могла. Слишком много всего случилось за последние сутки. У меня не осталось в запасе эмоций, и лишь горло сжимал тугой обруч - отчасти от невозможности поверить в происходящее, отчасти от страха.
Тем временем в комнате Алессандро соскочил со стола и что-то произнес Умберто. Я уловила слова «Лоренцо», «Джульетта» и «палио». В ответ Умберто достал из кармана маленький зеленый пузырек, что-то сказать - я не поняла - и энергично встряхнул содержимое, прежде чем отдать флакон Алессандро.
Затаив дыхание и поднявшись на цыпочки, я не могла оторвать взгляд от зеленой склянки, закупоренной пробкой. Что это - яд, снотворное? Для кого? Для меня? Умберто и Алессандро собираются меня убить? Вот когда я по-настоящему пожалела, что не знаю итальянского!
Что бы ни было во флаконе, это стало для Алессандро полной неожиданностью. Он повертел пузырек в руке, и глаза его сделались совершенно демоническими. Отдав его Умберто, он бросил что-то презрительное, и на кратчайший миг я поверила, что, каковы бы ни были гнусные планы Умберто, Алессандро никогда не станет ему помогать.
Умберто пожал плечами и осторожно поставил пузырек на стол, а затем протянул руку, явно ожидая чего-то взамен. Алессандро нахмурился и отдал ему книгу.
Я с первого взгляда узнала потрепанный томик «Ромео и Джульетты» из маминой шкатулки, который позавчера исчез из номера, пока мы с Дженис изображали доморощенных спелеологов в Боттини или сидели в мастерской маэстро Липпи. Не удивительно, что Алессандро названивал в отель: явно хотел убедиться, что меня нет в номере, чтобы без помех взять книгу.
Без единого слова благодарности Умберто принялся жадно листать книгу, не в силах скрыть самодовольство, а Алессандро сунул руки в карманы и подошел к окну.
С трудом сглотнув, чтобы сердце не выскочило из груди, я смотрела на мужчину, который всего пару часов назад повторял, что чувствует себя заново родившимся и очистившимся от всех грехов. Он уже предавал меня, и не с кем попало, а с единственным на свете человеком, которому я доверяла.
В тот момент, когда я решила, что с меня достаточно, Умберто захлопнул книгу и небрежно бросил ее на стол рядом с пузырьком, отпустив замечание, которое я легко поняла и без итальянского. Как и мы с Дженис, бывший дворецкий пришел к выводу, что сама по себе книга не содержит указаний на местонахождение могилы Ромео и Джульетты, а вторая часть шифра отсутствует.
Без всякого предупреждения он пошел к двери. Я едва успела метнуться в тень и спрятаться, как Умберто вышел на галерею и нетерпеливо поманил за собой Алессандро. Вжавшись в нишу в стене, я наблюдала, как они прошли к лестнице и стали спускаться в парадный зал.
Тут, наконец, к моим глазам подступили долгожданные слезы, но я сдержалась, решив, что я скорее зла, чем опечалена. Прекрасно. Значит, Алессандро ввязался в эту историю исключительно из-за денег, как Дженис и предрекала. В таком случае он мог бы проявить порядочность и не тянуть руки куда не надо. Что касается Умберто, то во всем большом Оксфордском словаре тетки Роуз не хватило бы слов описать мое бешенство. Он манипулировал Алессандро, заставлял следить за мной в оба - а заодно и держать меня обеими руками, целовать своим жадным ртом и делать много чего еще.
Тело приступило к исполнению новорожденного многоходового плана, не дожидаясь одобрения мозга. Кинувшись в комнату, из которой они только что вышли, я схватила книгу и флакон - последний исключительно из вредности - и побежала в комнату Алессандро, где завернула добычу в рубашку, лежавшую на его кровати.
