Стивен Кинг - Двери Между Мирами
Только тогда Жирный Джонни позволил себе медленно сползти по стене и занять сидячее положение. Судорожно разевая рот, точно вытащенная из воды рыба, он задыхающимся, плачущим голосом клятвенно заверял Господа со всеми Его святыми и ангелами, что сегодня же после обеда – собственно, как только кто-нибудь из легавых очухается и освободит его от наручников – отправится в церковь Святого Антония. Он собирался исповедаться, покаяться и принять причастие.
Жирный Джонни Холден хотел уладить дела с Богом.
Что до сих пор было, едрена мать, просто слишком нелегко.
Заходящее солнце над Западным Морем превратилось в огненную дугу. Дуга сузилась в одинокую светлую и яркую полоску, опалившую Эдди глаза; если долго смотреть на подобный свет, можно получить хронический ожог сетчатки. Таков был лишь один из множества занятных фактов, которые узнаешь в школе – фактов, помогающих устроиться на работу, где можно реализовать свои возможности (например, барменом на неполный рабочий день), и обзавестись интересным хобби (скажем, целыми днями искать, где и на какие шиши прикупить героинчика). Эдди все смотрел. Ему казалось, что получит он ожог глаз или нет, скоро станет уже несущественно.
Он не докучал мольбами ведьме, засевшей у него за спиной. Во-первых, это не помогло бы. Во-вторых, Эдди не хотел унижаться. Вся его жизнь до сих пор была сплошным унижением; сейчас он обнаружил, что не желает в последние несколько минут уронить себя еще больше. Несколько минут – вот все, что у него теперь осталось. Несколько минут, а потом ослепительная полоска исчезнет и пробьет час чудовищных омаров.
Эдди перестал уповать на то, что в последнюю секунду некое дивное превращение вернет ему Одетту – так же, как перестал надеяться, что Детта признает: в случае его смерти она почти наверняка навсегда застрянет в этом мире, как корабль на мели. Еще четверть часа тому назад Эдди был убежден: Детта берет его на пушку. Теперь он уже не обманывался.
«Ладно, все лучше, чем медленно, по дюйму за раз, затягивающаяся удавка», – подумал он, сомневаясь, впрочем, что это соответствует истине, поскольку ночь за ночью видел омерзительных омароподобных тварей. Эдди надеялся, что сумеет умереть без истошных, пронзительных криков. Ему казалось, что это вряд ли окажется возможно, но он намеревался рискнуть.
– Придут, придут по твою душу, беложопый! – захлебываясь, верещала Детта. – Теперь уж с минуты на минуту! Лучшего обеда у этих красавчиков отродясь не бывало!
Детта не просто пугала, Одетта не возвращалась… и стрелок – тоже. Последнее отчего-то ранило сильнее всего. Эдди был уверен, что за время путешествия по взморью они со стрелком стали… ну, если не братьями, то напарниками, и Роланд по крайней мере попробует защитить его.
Но Роланд не шел.
Может быть, дело не в том, что он не хочет возвращаться. Может, он не может вернуться. Может, он погиб, убит охранником в аптеке… блин, то-то была бы хохма – последнего стрелка на свете убивает «Полицейский по найму»… а может, он попал под такси. Может, он погиб, а дверь исчезла. Может, потому-то она и не пугает. Может, пугать-то и нечем.
– Теперь уж с минуты на минуту! – взвизгнула Детта, и тут Эдди стало ни к чему тревожиться за свою сетчатку, поскольку последний блестящий ломтик света исчез, оставив после себя лишь бледный отсвет.
Эдди уставился на океан. Перед глазами медленно таяли яркие пятна, какие остаются, когда переводишь взгляд с ярко освещенного предмета в темноту. Эдди ждал, когда из волн, кувыркаясь и перекатываясь, появится первый гигантский омар.
Отвернувшись, Эдди попытался уклониться от первого чудовища, но оказался чересчур нерасторопен. Клешня содрала с его лица лоскут живой плоти, разбрызгала студенистой слизью левый глаз, явила влажный блеск замерцавшей в сумерках кости. Омар задавал свои вопросы, а Настоящая Гадина хохотала…
«Прекрати, – скомандовал себе Роланд. – Подобные раздумья хуже беспомощности. Это смятение. Растерянность. Коих быть не должно. Возможно, время еще есть».
И оно еще было – в тот момент. Когда Роланд в теле Джека Морта, размахивая руками и устремив решительный взгляд налитых кровью глаз на вывеску с надписью «АПТЕКА», широко шагал по Сорок девятой улице, пребывая в полном неведении относительно пристальных взглядов, которыми его награждали прохожие, и того, как круто люди сворачивали в сторону, стремясь избежать столкновения с ним, солнце в его родном мире еще стояло над горизонтом. Черты, у которой море встречалось с небом, нижний край огненного диска должен был коснуться примерно через четверть часа. Коль скоро Эдди ожидало время страданий, оно по-прежнему было впереди.
Стрелок, впрочем, не знал этого наверняка; он знал только, что по ту сторону двери более поздний час, чем здесь. Пусть солнце там все еще должно было стоять над горизонтом – предположение, что время в обоих мирах течет с одинаковой скоростью, могло оказаться убийственным… особенно для Эдди – в этом случае юношу ждала невообразимо страшная смерть, которую стрелок, тем не менее, все время пытался вообразить.
Его неодолимо тянуло оглянуться, увидеть. И все же Роланд не смел. Не должен был.
Течение его мыслей сурово прервал голос Корта:
Управляй тем, чем можешь, червь. Обуздывай, что можешь обуздать. Все прочее пусть катится на легком катере к ебене матери, и коль поражение будет неизбежно – погибни, паля из обоих револьверов.
Да.
Но это нелегко.
Порой очень нелегко.
Будь Роланд чуть менее свирепо сосредоточен на том, чтобы как можно скорее завершить свои дела в этом мире и убраться ко всем чертям, он заметил и понял бы отчего люди, вытаращив на него глаза, резко сворачивали с дороги. Впрочем, это ничего бы не изменило. Он шагал к синей вывеске (где, согласно «Мортципедии», можно было получить снадобье Ке-флекс, необходимое его телесной оболочке), да так быстро, что, невзирая на отягощавший все карманы груз свинца, полы пиджака Морта развевались за спиной, открывая застегнутые на бедрах портупеи, надетые Роландом не аккуратно и прямо, как носили их былые владельцы, а низко, крест-накрест, как он носил свои.
Уличным лабухам, лоточникам и выбравшейся по магазинам публике с Сорок девятой Роланд казался, в общем, тем же, кем и Жирному Джонни: головорезом.
Роланд поравнялся с аптекой Каца и вошел внутрь.
В свое время стрелок знавал и волшебников, и чародеев, и алхимиков. Среди них попадались и умные шарлатаны, и глупые мошенники, верить в которых могли только еще большие глупцы (впрочем, дураков на свете всегда хватает, а потому выживали даже тупые мошенники – честно говоря, подавляющее большинство, как ни странно, процветало), и малая толика таких, что и в самом деле умели то, о чем говорилось шепотом. Эти немногие способны были вызвать демонов или мертвецов, убить проклятием или излечить странными зельями. Одного из них стрелок считал подлинным демоном, созданием, лишь притворяющимся человеком. Оно называло себя «Флэгг». Роланд увидел его лишь мельком, да и то, когда развязка уже близилась и на его родной край надвигались хаос и полное разорение. По горячим следам Флэгга явились двое молодых мужчин, судя по виду – доведенные до отчаяния и все же непреклонно-суровые. Звали мужчин Деннис и Томас. Эта троица промелькнула лишь на крохотном отрезке того, что составляло запутанный и запутывающий период жизни стрелка, однако Роланду навсегда врезалось в память, как Флэгг у него на глазах превратил прогневавшего его человека в воющего пса. Он помнил это достаточно хорошо. Помимо Флэгга, был еще человек в черном.
И Мартен.
Мартен, соблазнивший мать Роланда в отсутствие ее супруга; Мартен, попытавшийся спровоцировать гибель Роланда и ставший вместо этого виновником его раннего возмужания; Мартен, которого он, возможно, еще встретит на пути к Башне… или подле нее.
Все, сказанное выше, имеет единственную цель – пояснить, что Роланд, имевший опыт общения с чародеями и колдунами, ожидал увидеть в аптеке Каца нечто совершенно отличное от того, что обнаружил в действительности.
Он заранее рисовал себе полутемную, освещенную свечами комнатушку, полную горьких испарений и сосудов с неведомыми порошками и жидкостями, с приворотными зельями и колдовскими отварами – сосудов, многие из которых заросли толстым слоем пыли или вековой паутиной. Он ожидал увидеть человека в одеянии с капюшоном; возможно, опасного человека. Увидев за прозрачным стеклом витрин людей, двигавшихся так же небрежно, как в любой другой лавке, он с уверенностью посчитал их иллюзией.
Они не были иллюзией.
Поэтому секунду-другую стрелок просто стоял на пороге, испытывая поначалу изумление, затем – ироническое веселье. Здешний мир – мир летающих по воздуху вагонов и дешевой, точно песок, бумаги – кажется, на каждом шагу подсовывал ему диковину за диковиной, заставляя терять дар речи. Самоновейшим же дивом явилось то, что местные жители просто разучились удивляться – здесь, в обители чудес, Роланд увидел только скучные лица и вялую походку.
