Стивен Кинг - Двери Между Мирами
– А тебе хоть раз приходилось это делать?
– Нет, но ты объяснишь мне, как.
– Ладно.
– Мясо, – сказала она и улыбнулась.
– Да, – сказал он, отвечая улыбкой на улыбку. – Мясо.
– Что происходит? – окликнул их Эдди. – Я слышал выстрел.
– Устраиваем День Благодарения! – откликнулась Сюзанна. – Иди помоги!
Позже они наелись, словно два короля и королева. Глядя на звездное небо, ощущая, какая чистая прохлада разлита здесь, в воздухе нагорья, стрелок, которого все сильнее клонило ко сну, подумал в полудреме: ни разу за много лет (так много, что и считать не стоило) он не был столь близок к довольству.
Он уснул. И видел сны.
Ему снилась Башня. Темная Башня.
Она стояла у горизонта на бескрайней равнине, окрашенной в кровавый багрянец яростным закатом умирающего солнца. Он не мог разглядеть винтовую лестницу, взбиравшуюся внутри своей кирпичной скорлупы все выше, и выше, и выше, но разглядел окошки, спиралью поднимавшиеся параллельно ее пролетам, а за ними – бесплотные, бледные тени всех тех, кого он когда-либо знал. Вверх, вверх двигалась эта колонна призраков, и суховей принес звуки голосов, выкликавших имя стрелка.
«Роланд… приди… Роланд… приди… приди… приди…»
– Я иду, – прошептал он и проснулся. Он сидел, вытянувшись в струнку, весь в поту и дрожал, словно лихорадка еще владела его бренной плотью.
– Роланд?
Эдди.
– Да?
– Плохой сон?
– Плохой. Хороший. Темный.
– Башня?
– Да.
Они посмотрели на Сюзанну, но та спокойно спала. Жила-была женщина по имени Одетта Сюзанна Холмс; время шло, и появилась другая, Детта Сюзанна Уокер. Сейчас с ними была третья: Сюзанна Дийн.
Роланд любил ее, потому что знал: она будет биться до последнего. И страшился за нее, потому что знал: без оглядки, без сомненья принесет ее – да и Эдди тоже – в жертву.
Ради Башни.
Богом Проклятой Башни.
– Пора принять таблетку, – сказал Эдди.
– Не хочу я больше этих таблеток.
– Заткнись и ешь.
Роланд проглотил таблетку, запив холодной пресной водой из бурдюка, и рыгнул. Но он ничего не имел против. Отрыжка отдавала мясом.
Эдди спросил:
– Ты знаешь, куда мы идем?
– К Башне.
– Ну да, – сказал Эдди, – но это все равно, как если б я был какой-нибудь неуч из Техаса, который говорит, что едет в Больную Жопу, на Аляску, а у самого даже карты нету. Где она? В какой стороне?
– Принеси мой кошель.
Эдди сходил за кошелем. Сюзанна зашевелилась, и Эдди остановился. Угли догорающего костра превратили его лицо в сочетание красных граней и черных теней. Женщина опять успокоилась, и он вернулся к Роланду.
Роланд порылся в кошеле, который теперь стал тяжелым от патронов из того, другого, мира. Найти то, что было нужно стрелку, среди того, что осталось от его жизни, не составило большого труда.
Челюстная кость.
Челюсть человека в черном.
– Мы еще немного побудем здесь, – сказал он, – и я поправлюсь.
– А ты сумеешь это определить?
Роланд едва заметно улыбнулся. Дрожь утихала, прохладный ночной ветерок почти осушил пот. Но перед глазами по-прежнему стояли те образы, те рыцари и друзья, возлюбленные и враги, что, показавшись на краткий миг в окошках Башни, исчезали, круг за кругом поднимаясь все выше; стрелок видел длинную, черную тень, отброшенную Башней на равнину, на поле брани, где властвуют кровь и смерть, – тень, узниками которой они были.
– Я – нет, – сказал он и кивнул на Сюзанну. – Но она сумеет.
– А потом?
Роланд приподнял на ладони челюсть Уолтера.
– Вот это однажды уже говорило.
Он посмотрел на Эдди.
– И заговорит снова.
– Это опасно, – голос у Эдди был глухой, подавленный.
– Да.
– Не только для тебя.
– Да.
– Мужик, я люблю ее.
– Да.
– Если она из-за тебя пострадает…
– Я буду делать то, что потребуется, – сказал стрелок.
– А на нас наплевать? Так, что ли?
– Я люблю вас обоих. – Стрелок посмотрел на Эдди. От углей костра еще шло последнее слабое, меркнущее свечение, и в этих алых отблесках Эдди увидел, что щеки Роланда блестят. Он плакал.
– Это не ответ на вопрос. Ты ведь пойдешь дальше, да?
– Да.
– До самого конца?
– Да. До самого конца.
– Что бы ни случилось. – Эдди смотрел на стрелка с любовью, и ненавистью, и всей тоскливой нежностью того, кто безнадежно, бессильно и беспомощно тянется к мыслям, воле и желаниям другого человека.
Деревья застонали под ветром.
– Ты говоришь, как Генри. – Эдди и сам заплакал. Он не хотел плакать. Он терпеть не мог плакать. – У него тоже была башня, только не темная. Помнишь, я рассказывал тебе про башню Генри? Мы были братьями и, наверное, стрелками. У нас была эта Белая Башня, и он попросил меня пойти к ней вместе с ним – попросил, как мог, больше он никак не мог попросить – ну, вот я и впрягся, он же был моим братом, сечешь? Надо сказать, мы-таки добрались туда. Нашли Белую Башню. Но это был яд. Она убила Генри. И убила бы меня. Ты же меня видел. Ты мне не только жизнь спас. Подымай выше. Ты спас мою блядскую душу.
Эдди обнял Роланда и чмокнул в щеку. Почувствовал вкус его слез.
– Так что? Опять впрягаться? Вперед, к новой встрече с тем человеком?
Стрелок не проронил ни слова.
– Я хочу сказать, мы мало кого видели, но я знаю, что все еще впереди. Замешана тут Башня или нет, без человека тоже не обошлось. Ты ждешь человека, потому что должен встретить человека, и, в конце концов, кто платит, тот и заказывает музыку, а может, музыку заказывает не тот, у кого бабки, а тот, у кого пули. Ну, так как? Впрягаемся? Топаем встречаться с этим типом? Потому как ежели это будет новый отыгрыш все того же говнопада с громом и молнией, лучше бы вы оставили меня омарам. – Эдди посмотрел на Роланда обведенными темными кругами глазами. – Я грязно жил, мужик. Если я чего и понял, так это то, что не хочу грязно умереть.
– Это не одно и то же.
– Нет? Ты мне будешь рассказывать, будто сам не на крючке?
Роланд не ответил.
– А кто ввалится сквозь какую-нибудь волшебную дверь, чтоб спасти тебя, мужик? Знаешь? Я-то знаю. Никто. Ты вытащил сюда все, что мог. Единственное, что ты теперь сможешь вытаскивать – это свою блядскую пушку, больше-то у тебя ни хера не осталось. В точности как у Балазара.
Роланд молчал.
– Хочешь знать, чему только и пришлось учить меня брату? – Голос Эдди прерывался и был хриплым от слез.
– Да, – сказал стрелок. Он подался вперед, напряженно глядя Эдди в глаза.
– Он учил меня: если ты убиваешь то, что любишь – ты обречен.
– Я уже обречен, – невозмутимо отозвался Роланд. – Но, возможно, даже обреченный может спастись.
– Ты хочешь угробить нас всех?
Роланд ничего не сказал.
Эдди схватил Роланда за лохмотья рубашки.
– Ты хочешь угробить ее?
– Со временем все мы умираем, – сказал стрелок. – Мир сдвинулся с места – но движется не только он. – Роланд посмотрел прямо на Эдди; выцветшие голубые глаза в слабом красноватом свете казались почти серо-синими. – Но мы будем великолепны. – Он помолчал. – Мы получим не только мир, Эдди. Я не стал бы рисковать ни тобой, ни ею, я не позволил бы погибнуть мальчику, если бы за этим не крылось нечто большее.
– Ты про что?
– Про все сущее, – спокойно сказал стрелок. – Мы пойдем туда, Эдди. Мы будем драться. Нам достанется. Но в конечном итоге мы выстоим.
Теперь уже промолчал Эдди. Он не мог придумать, что же сказать.
Роланд ласково, но крепко сжал руку Эдди.
– Даже перед любовью, будь она неладна, – сказал он.
В конце концов Эдди уснул рядом с Сюзанной – третьей, кого Роланд извлек из чужого мира, дабы создать новую тройку. Но Роланд не спал. Он сидел, прислушиваясь к голосам в ночи, а ветер осушал слезы на его щеках.
Вечные муки?
Спасение?
Башня.
Он придет к Темной Башне и возгласит их имена; там он возгласит их имена; все их имена возгласит он у Башни.
Солнце окрасило восток в розовый цвет зари, и Роланд – отныне не последний стрелок, но один из последней тройки – наконец уснул и видел бурные сны, через которые успокаивающей синей ниточкой проходило лишь одно:
Там я возглашу все их имена!
